– Я думал, ты знаешь… – смущенно проговорил он. – Сана, ты на самом деле не хочешь есть? Я ужасно голоден… Пожалей супруга, солнце мое, давай все-таки пообедаем…

«Святой Ульрих! – неслышно шептал он, пока шел вслед за Саной к столу. – Подари мне еще одно чудо, прошу тебя! Пусть я умру за мгновение до того, как соберусь сказать ей правду!»

На четвертый день им надоело сидеть взаперти. Однако выходить к остальным было еще рано, не положено. Тогда они надели костюмы для верховой езды, Энтони выбрался во двор – при его появлении все, кто там был, поспешно спрятались, – оседлал лошадей и вернулся за Саной. Когда они снова вышли, ворота уже были услужливо распахнуты.

Нижний город был почти безлюден, зато в предместье оказалось полно народу. Едва они выехали за стену, к ним подбежали сразу несколько человек, остановили лошадей. Энтони напрягся, ожидая непристойных комплиментов, но вместо этого услышал: «Счастья вам, милорд!» Торговка фруктами окликнула их и протянула ранний персик, самый большой в своей корзинке, отказавшись принять плату. Они поехали дальше – и никто не говорил непристойностей, все лишь желали счастья.

– Не узнаю наших горожан, – сказал Энтони, когда они выбрались за частокол. – Что это с ними?

Сана лишь плечами пожала и пустила лошадь галопом, так что стало не до разговоров.

Они катались до вечера. Сумерки застали их неподалеку от каменоломен.

– Есть хочется ужасно, – сказала Сана. – Тут где-нибудь имеется трактир?

– Едва ли, – усомнился Энтони и огляделся. Трактира, конечно, не было, но невдалеке, на краю карьера, горел костер, вокруг которого расположились человек пятнадцать рабочих. Ветер доносил дым и невыносимо желанный запах еды. Энтони тронул коня и подъехал к костру:

– Не накормят ли здесь уставших путников? – спросил он.

– В седло не подаем, а коли слезете, накормить можно, – ответил один из каменотесов.

Энтони и Сана присели возле костра на бревно, стряпуха протянула им миску и две ложки. Похлебка быта простой, но оголодавшим путникам она показалась не хуже самых изысканных блюд. Женщина усмехнулась и подлила еще.

– Ешьте, ваша светлость, вам нынче много сил надо…

– А мне? – чуть обиженно спросила Сана.

Энтони чуть не поперхнулся. Этого еще не хватало! Слушать, как его жена обменивается двусмысленностями с рабочими, было выше его сил – но что сделаешь? Вот уж затыкать рот Сане он не рискнет…

– Вам тоже, да не столько. Кому трудней-то – яме или лопате?

– Это еще как сказать… – пожала плечами Сана. – Если яма не в болоте…

По счастью, староста артели прекратил начавшееся состязание в остроумии.

– Хватит, – оборвал он уже открывшую рот для ответа стряпуху. – Не смущай милорда.

О том, чтобы не смущать миледи, речи не было. Ну да, конечно, наверняка история, как лорд Бейсингем ехал под венец, закрывшись «фатой», давно стала всеобщим достоянием. Впрочем, как и заветный обряд. Может быть, потому над ними и не смеются?

Тщательно, как полагалось у рабочих, вытерев хлебом миску, Энтони протянул ее стряпухе:

– Спасибо. А это – в артельную казну, – и кинул на дно серебряную монету.

– Э нет, не туда, – засмеялся староста и, взяв монету, протянул ее молодому парню. – Он у нас жениться собрался. Говорят, что подарок счастливой пары к счастью. Вот пусть ему и будет.

Сана еще немного посидела и отошла к лошадям. И тогда Энтони наклонился к старосте.

– А что, мы похожи на счастливую пару? Тот засмеялся.

– Эй, Майка, у тебя вроде бы есть зеркало? – окликнул староста стряпуху. – Подай-ка милорду.

Та протянула маленькое ручное зеркальце. Энтони взглянул и едва не полез простонародным жестом пятерней в затылок: да, если он так выглядит, тогда, конечно, чему удивляться… Лицо было таким же, как и раньше, разве что легкие тени под глазами, но зато сами глаза – шальные, удивленные и сияющие, как звезды.

– Ваша хозяйка, она лучше собой владеет. Ну, а уж у вас на лице все, как на белом платочке…

Энтони отдал зеркальце и поднялся, чувствуя, что и сегодня его сумели-таки вогнать в краску.

…Обратно ехали шагом. Теплый ветерок пах дымом далеких костров и цветами. Остаться бы тут на всю ночь, да нельзя – уединение уединением, но если они не вернутся к ночи домой, наутро их будет искать весь гарнизон.

А дома воздух пах едой – хотя и не такой вкусной, как похлебка каменотесов – и жасмином. Сана быстро уснула, а Энтони не спалось. Устав вертеться на постели, он выбрался через окно на террасу, присел на парапет, глядя через стену на город.