– Ну, – Элис неуверенно пожала плечами, – вообще-то, да.

– Может быть, вы и правы насчет артиста… – Варвара Степановна приказала служанке: – Клара, подавайте самовар! Может быть. Какой-нибудь молодой талант, еще не нашедший себя на большой сцене. Сейчас лето, студенты находят самые разнообразные способы заработать. А тропинку на Змеиный холм Хегель мог и расчистить. Если не лениться, это вполне в человеческих силах. Куда первым делом направится заглянувший в Ауфбе турист? Разумеется, смотреть развалины. Всех достопримечательностей здесь – это они, да резьба по дереву.

– Еще красивые церкви, – запротестовала Элис.

– Как-то это сложно, – вставил слово Курт, выражая мнение не только свое, но, похоже, и гостьи.

Для него главным в разговоре было одно: Элис собирается задержаться в городке. А развалины, загадочная тропинка, танцующие эльфы и любые другие тайны Ауфбе – все это казалось столь же интересным, сколь и не важным. Так, пища для размышлений и повод для вылазок на местность. Еще Курт, конечно же, решил поискать артиста с холма. Объяснить ему, что служение Мельпомене и Талии заключается отнюдь не в шуточках над молодыми туристками.

– Может, прямо сейчас во всем и разберемся? – он постарался придать себе вид одновременно наивный (для матери) и внушительный – это для Элис. – Сходим наверх, посмотрим: кто там такой красивый? Мам, а ты пока не могла бы поговорить с этим Хегелем? Элис, сколько вы собираетесь здесь прожить?

– С Хегелем я поговорю, – Варвару Степановну, конечно же, было не обмануть никакой наивностью, – но через полтора часа появятся первые гости. Я была бы признательна тебе, Курт, если бы ты вернулся через час. Не позже. Элис, – она значительно смягчила тон, – когда нагуляетесь, заходите на чай. Да, и если хотите, чтобы Хегель сразу перевез в дом ваши вещи и машину, оставьте записку для фрау Цовель. Люди здесь честные, так что за сохранность можете не опасаться.

– Спасибо, – Элис удивленно улыбнулась, – но не слишком ли много хлопот я вам доставляю?

– Оставьте расчеты немцам, мисс, – строго нахмурилась Варвара Степановна, – и предоставьте мне поступать так, как принято у русских. Курт! Надень свои ужасные ботинки: в туфлях на Змеином холме делать нечего.

Ботинки, к слову, оказались совсем не ужасными. Хорошие дорожные ботинки – высокие, с толстой гибкой подошвой.

– Почему они так не нравятся вашей маме? – спросила Элис, шагая рядом с Куртом вдоль церковной ограды. Улица Преображения Господня брала начало на противоположной от особняка Гюнхельдов стороне площади. По ней ходил автобус – один из трех городских маршрутов, но, поглядев на это пыхтящее и фукающее сизым дымом чудище, Элис и Курт, не сговариваясь, решили, что пешком надежнее.

– Дай моей маме волю, и я ходил бы исключительно в костюме и при галстуке, – усмехнулся Курт, – и вместо внедорожника была бы у меня сейчас машина, в которой “не стыдно подъехать к институту”. Элис, скажите честно, я похож на маменькиного сынка?

– Нет. А я – на невоспитанную особу, напрашивающуюся на завтрак к незнакомым людям?

– Мы ведь успели познакомиться, – Курт пожал плечами, – к тому же насчет “так принято у русских” матушка, конечно, погорячилась, но она сама, не имея объекта опеки, чувствует себя не у дел.

– Она ведь учитель, – заметила Элис, – я читала: в России все учителя такие. У нас тоже, если школа хорошая. А у вашей мамы, наверное, училось много сирот, раз она стала преподавать сразу после войны.

– Много, – задумчиво согласился Курт, – сирот у нас вообще много.

…Пока Варвара Степановна была простым учителем, в просторной квартире Гюнхельдов в Москве собирались на праздники целыми классами. Да и потом, когда Варвара Степановна стала завучем, а затем – директором школы, все равно Седьмого ноября и Первого мая ученики нынешнего и прошлых выпусков дружно и весело ходили на демонстрации, а дома потом пили чай с разным печеньем, пели песни, запускали с балкона бумажные самолетики и воздушные шары. В День Победы же и на Первое сентября некуда было поставить цветы – столько их дарили: и скромными букетами, и огромными корзинами, – гвоздики, пышные гладиолусы, розы, тюльпаны, астры. Из-за морей, с далекой Кубы, из жарких африканских республик, из Красной Монголии присылали своей бывшей учительнице нынешние инженеры, строители, ученые и солдаты цветы, которым ни Курт, ни Варвара Степановна не знали даже названий.

Став студентом, Курт частенько приводил домой сокурсников: вместе с ним училось на удивление немного москвичей, а иногородним друзьям и подружкам жилось в общежитии, хоть и весело, но не сказать, чтобы сыто. Варвара Степановна всегда радушно принимала гостей. И удивительно, как получалось у нее и приветить, и накормить, и расспросить об учебе, и дать совет, когда бывала в том необходимость. Где только силы на все брались? Как рук хватало?

А теперь вот – огромный дом и прислуга, серебряная посуда в столовой… Как так вышло? Почему? И что матери в этом Ауфбе, где, если ей верить, шагу не ступят, не перекрестившись?