Шрифт:
При этих словах из публики послышались типичные звуки одобрения: оглушительный свист и довольный рев. Но их перебили аплодисменты.
Одновременно все в студии начало неуловимо меняться. Зрители даже не заметили, в какой момент осветитель стал колдовать со своими стеклами. Зеленый цвет бледнеет и сливается с общим фоном. И вот уже зрители перестают его видеть.
Аплодисменты стихают.
— Видишь, как мы рады, что ты пришел к нам, — продолжает Аффе. — О твоей истории мы говорить не будем. Но нам хотелось бы знать, как ты себя чувствуешь после введения этого чужеродного» элемента?
— Никак… Я его вообще не чувствую.
Густафссон по натуре не застенчив. Но непривычная обстановка, несмотря на старания Аффи, вызывает в нем неуверенность.
— Значит, ты в отличной форме? — с энтузиазмом подхватывает Аффе. — Но это же замечательно! Ну, а вообще? Как ты себя чувствовал первые дни?
Сценическая лихорадка начала отпускать Густафссона. Он ощущает дружеское расположение к себе всего зала. На сердце у него становится тепло. Ему хочется поблагодарить всех.
— Большинство людей были ко мне очень внимательны.
— Правда? Никто над тобой не смеялся?
— Не-ет. Этого я не могу сказать.
— Но любопытные, конечно, находились?
— Да, любопытные были.
— А теперь, как мы знаем, ты снова работаешь? Трудно было получить работу?
— Да нет. Во всяком случае я ничего такого не заметил. Работу мне устроил куратор.
— Наверно, предложений было много? Только выбирай?
— Да, предложения были. Мне, например, предлагали место ночного сторожа. Но тогда я уже договорился со столярной мастерской…
— Мне шепнули, что ты работаешь по вечерам? Верно, приятно забивать гвозди, правда? Все мальчишки это любят. А теперь у меня к тебе такой вопрос: умеешь ли ты петь?
— Мы же уже говорили об этом. Да, умею.
Аффе на мгновение теряется. Но тут же находит выход из положения.
— Совершенно верно, прости, пожалуйста. Это было днем, но наша встреча была такой мимолетной. Ты еще говорил, что иногда поешь под лютню. Послушай, а не знаешь ли ты какую-нибудь песню про природу… про леса, озера? Наверно, в тюрьме тебе вспоминались именно такие песни?
Теперь Густафссон чувствует себя так же непринужденно, как Аффе. У него появляется желание ответить колкостью, но он сдерживает себя:
— Ты ошибаешься, если думаешь, что в тюрьме человеку хочется петь!
— Гм… да… конечно… Но все-таки, ты ведь такой поклонник природы. Неужели ты там даже не думал о лесах и лугах? Я уверен, что ты знаешь песни о природе. Спой нам, пожалуйста. Вот, становись сюда, к микрофону.
Аффе исчез. Густафссон, залитый ярким светом, остался один.
Заиграл оркестр.
И тут вышла заминка. Густафссону вдруг показалось, что он теряет сознание. Он забыл песню, забыл слова, забыл все. Так и стоял, пока не вспомнил, что у него в руке бумажка с текстом.
Однако его родные ничего не заметили. Они воспользовались этой заминкой, чтобы обменяться мнениями.
— Как хорошо слышно, каждое слово, — сказал Уве.
— Аффе просто молодец, — заметила Грета.
— Он всегда такой веселый, — сказала Ингрид.
— Еще бы, — сказал дедушка. — Чужая беда плечи не давит. А что это с Пером? Почему он не начинает?
— Неужели забыл слова? — воскликнула Ингрид.
Заглянув в текст, Густафссон все вспомнил. Но раньше, когда он пел, аккомпанируя себе на лютне, он мог по своему желанию ускорять или замедлять темп. Здесь же темп задал оркестр, и Густафссону было трудно начать.
Оркестр терпеливо исполнил первые четыре такта раз, другой, третий, четвертый. Только на пятый раз Густафссон начал петь,
Смотри, уж начали цветы в долине распускаться.А тут на ринге чудаки предпочитают драться.Атлет толкает тяжести, и день бредет к закату.А я к кассиру путь держу, чтоб получить зарплату.Потом мы в путь пускаемся, пускаемся, пускаемся,чтоб лес пройти насквозь, как поступает лось.А то в кафе являемся, являемся, являемся и пьем,а кто не пьет, пусть молча слезы льет.А солнце жарит лес и луг, траву, а также скалы.Чего ж котлет оно не жарит, ведь масло вздорожало?Одни взмывают в небеса, другим в воде удобно.А кто врасплох застигнут — тот кричит довольно злобно.А мы поем, как скворушки, как скворушки, как скворушки,а не найдем свой дом в скворешнике живем, любуемся на перышки,на перышки, на перышки, на белый свет глядим и червячков едим.Пусть мудрый компас день и ночь показывает север.Однажды он покажет нам, как жать, где ты не сеял.Всегда покажет компас путь на льдистую равнину.Но лучше б он нам показал. как выиграть машину.Башмачник делает башмак, жестянщик гнет жестянку.А я, чуть утро, на плите варю себе овсянку.Зима, а нам ни чуточки, ни чуточки, ни чуточки купанья не страшны,мы не ждем весны, а крякаем, как уточки, как уточки, как уточки,ведь кто не скажет «кря», в риксдаг стремится зря.Оркестр повторил припев, но музыка звучала уже глуше. Один за другим на эстраду поднялись все участники передачи. Там собрались все, кроме доктора Верелиуса, публика аплодировала и все хором пели:
С небес сияют звездочки всем — и большим, и малым.
И мы уж скоро захрапим под теплым одеялом.
Мы захрапим — и я, и ты, и захрапит жена судьи.
Нельзя отрицать, что штатный поэт все-таки внес свой вклад в эту передачу. Отпечатки его духовных пальцев узнать было нетрудно. Их любой человек узнал бы из тысячи.