Писал я о Кингсбергене. Прикажите его доставить сюда во флот4.

Кинбурн кончен укреплением, что только возможно было. Херсон приводится в оборонительное состояние. К осаде Очаковской приуготовления производятся. Для запорожцев суда строятся5. Теперь лежат у меня татары на сердце. Хан собирается учинить впадение от Буга или Польши. Войски разположены так, что большого успеха, с помощию Божиею, ожидать нельзя, но невозможно всех селений, защитить, которые разположены по двору и по четыре. По сих пор Бог милостив: Буг еще не утвердился.

На требовании Графа Петра Алекса[ндровича] я отметки зделал и у сего прилагаю6. Впротчем я здоров и по конец жизни пребуду

вернейший и благодарнейший

подданный

Князь Потемкин Таврический

Елисавет. 3 генваря [1788]

Всемилостивейшая Государыня!

Подполковник Сидор Белой и некоторые старшины бывшего войска запорожского явились ко мне с таким объявлением, что они слышали о казаках, служащих у турков под имянем запорожцев, что их побудило открыть свое сердце и желание служить Вашему Императорскому Величеству до последнего издыхания, клянясь Богом о своей верности.

Я, похваля их движение, приказал им собираться и теперь уже до тысячи человек на службе под Кинбурном, под именем войска верных казаков. Атаманом у них Сидор Белой, с которым Ваше Императорское Величество благоволили разговаривать в Бериславле.

Вашего Императорского Величества

вернейший подданный

Князь Потемкин Таврический

Генваря 3 дня 1788 года. Елисаветград

Друг мой Князь Григорий Александрович. Письмы твои от 25 декабря и от 3 января до моих рук доставлены. Из первого с удовольствием усматриваю, что ты с оскорблением принял мысли, будто бы в твоих мыслях колебленность место иметь могла, чего и я не полагала. Прусский двор менажируем, но на его вражеское поведение при разрывае в Цареграде смотря, немного доброго от него ожидать нам. При сем посылаю тебе примечания о польском плане1. Что ты был болен, возвратясь из Херсона, о том весьма жалею; и я несколько похворала, но теперь оправилась. Здесь в один день и оттепель, и от двадцати до двадцати пяти градусов мороза.

Что твои заботы велики, о том нимало не сумневаюсь, но тебя, мой свет, станет на все большие и малые заботы. Я дух и душевные силы моего ученика знаю и ведаю, что его на все достанет. Однако будь уверен, что я тебя весьма благодарю за твои многочисленные труды и попечения. Я знаю, что они истекают из горячей твоей любви и усердия ко мне и к общему делу.

Пожалуй, отпиши ко мне, что у тебя пропало судов в прошедшую осень, чтоб я могла различить всеместное вранье от истины, и в каком состоянии теперь эскадра Севастопольская и Днепровская? Дай Бог тебе здоровья в таких трудных забот[ах]. Будь уверен, что хотя заочно, но мысленно всегда с тобою и вхожу во все твои безпокойства по чистосердечной моей к тебе дружбе. И то весьма понимаю, что будущие успехи много зависят от нынешних приуготовлений и попечений. Помоги тебе Всевышний во всем и везде.

Естьли тебе удастся переманить запорожцев, то зделаешь еще дело доброе, естьли их поселишь в Тамане, je crois que c'est vraiment leur place. [327] Пугают меня больные и болезни. Я во флот Михельсона не пошлю, а думаю уговаривать Заборовского2. Он сюда будет. Михельсон в подагре, да он же и здесь нужен, буде шведы зашалили3.

Что предприятие цесарское неудачно было на Белград, то хотя для них не очень хорошо, но для нас добро, понеже заведет дело далее, и сие сумнение решилось. Авось-либо решатся, как ты предлагал. О Польше и казаках приказания заготовлены будут. О покупке же деревень по Бугу, спора нет, понеже сам ты сыскал денег.

Кингсберг[ен], чаю уже ангажирован. Давно курьер в Голландию поехал с сим приказанием, а что будет, то к Вам отправлю. Что пишешь о окончании укрепления Кинбурна, о оборонительном состоянии Херсона и о заготовлении осады Очаковской, — все сие служит к моему успокоению и удовольствию. Предприятия татарские авось-либо противу прежних нынешний раз послабее будут, а естьли где и чего напакостят, то и сие вероятно, что будет немногозначущее и им дорого станет. Двух обещанных приложений я не нашла в моем пакете. Разве находятся в других, а имянно — какие ты отметки зделал в требовании Графа Петра Александровича, а другое о Белграде; разве под сим ты разумел французский перевод?

Зорич под чужим имянем уехал из Империи, был в Вене и оттудова уехал же, сказав, что вскоре возвратится из Венгрии, но не бывал. Прикажи спросить у Неранчича4, куда брат его поехал?

Прощай, мой друг сердечный, будь здоров. Я молю Бога, чтоб укрепил твои силы душевные и телесные.

Вел[икий] Кн[язь] сбирается теперь ехать в армию, а как надежда есть, что она беременна, то авось-либо сие его остановит. Только за верно ничего еще сказать нельзя.

Adiue, mon Ami voila un embarras de plus pour Vous que je serais enchantee de Vous epargner. [328]

Января 11 ч., 1788 г.

Графы Орловы отказались ехать во флот, а после сего письменного отрицания по причине болезни, Гр[аф] Ал[ексей] Гр[игорьевич] сюда приезжал и весьма заботился о сем отправлении флота и его снабдении. Но как они отказались от той службы, то я не рассудила за нужно входить уже во многие подробности, но со всякой учтивостью отходила от всяких объяснений, почитая за ненужно толковать о том с неслужащими людьми. Потом просил пашпорт — ехать за границу к водам, но, не взяв оный, уехал к Москве.