Шрифт:
– Ой, не надо, не надо, не беспокойтесь, мы только что пообедали… – начала было Есения, но, взглянув на Леонида, осеклась.
Дед положительно начинал нравиться Леониду: «Понимает, как к людям подходить надо… Ох, а стол-то какой вырисовывается, мать честная!».
Дед носился, как заведенный, возвращаясь из разных углов с какой-нибудь снедью. Вскоре в густой травный запах ворвался аромат свежепосоленных огурчиков, благоухание квашеной капусты и копченого бока. И в довершение ко всему этому пиршеству, блюдо дымящейся вареной картошки, рассыпчатой, посыпанной жареным луком и укропом, заняло центральное место на столе, уставленном мисками и плошками с различной снедью.
– Начнем! – радостно потирая руки, сказал дед, присаживаясь к столу.
«А как же!» – мысленно согласился с ним Леонид.
– Ах да… Самое-то главное! Ох, мне этот скляроз… – опять вскочил дед, куда-то сбегал и приволок в одной руке бутыль с вином, а в другой – неслабый жбанчик пива.
«Ох, мне…» – по-дедовски ахнул Леонид про себя.
– Вам, барышня, наливочки, – наполняя стопочку Есении темно-красным напитком, сказал дед. – А мы с вами, батюшка, пивком побалуемся, пивко-то собственного произведения, да… Варфоломей Игнатьич, проходи, и тебе плесну…
Леонид оглянулся – никого не видно, с кем дед разговаривает?
И тут рыжий кот важно подходит к столу, забирается на лавку рядом с хозяином и, оглядывая стол, начинает довольно урчать.
– Варфоломей Игнатьич, с гостями тебя! – поднимая большую кружку с пенящимся до краев пивом, торжественно произносит хозяин и выпивает ее до дна одним махом.
И началось…
– Кузьма Григорович, ну извини, что так поздно пристаю… давай выпьем, у меня коньячок есть… С собой привез, армянский, питерского разлива… ха-ха…
…
– Почему не хочешь, ты тоже на диете?…
…
– Как почему тоже? Ты же говорил, что лечишь народ от голодухи, ну тех, кто голодает? А кстати, что ты хотел этим сказать? Я что-то ничего не понял…
…
– Что? Ну ладно, ладно, не хочешь, не говори… Лучше наливай… О, хорошо… Не, ну а все же, чего ты скрытничаешь?…
…
– Что?… Чего боишься?… Кто будет к тебе бегать?…
…
– Какие пациенты? Ты что, собираешься и здесь их откармливать?…
…
– А-а, ну извини, я не понял… А что же ты тогда с ними делаешь?…
…
– Как понять – редкая профессия?…
…
– Кто-кто?…
…
– Секса, секса… патолог?! Не, постой, а разве так бывает? Не, ну секса я еще понимаю, а патолог тут при чем?… А, понял – ты занимаешься теми, кто помер от секса!.. Как же ты их лечишь – им же уже твой секс, что мертвому припарки… Ха-ха-ха… «Был до секса путь наш долог, но помог сексопатолог!» Не, это придумать надо – патолог секса!..
…
– Все, все… Ну, не сердись… Понимаю… Конечно, понимаю – сложная штука… По опыту знаю… Иногда так вымотаешься!.. На вот лучше – выпей…
…
– Григорович, извини за любопытство, а сильно тяжелая у тебя работа?… Не, ну я в практическом смысле спрашиваю… А, одни разговоры… Жаль… А то я думал, может, тебе молодой здоровый ассистент нужен…
…
– Ну, вот сразу – набрался! Не, ну выпили… пивка…
…
– Ой, что было… Словами разве расскажешь? Это было… ну, просто: ой! А дед-то! Как забацал нам на гитаре «Комаринского», струну в запале порвал! Есения тоже… Наливочка на щеках как заиграла! На меня посмотрит-посмотрит, да как зальется колокольчиком! А Варфоломей Игнатьич, у-у, вражина рыжая, все мурчит да об бедро ее нежное обтирается – знает, паразит, где приложиться. Пива с нами за компанию нализался – тарахтеть начал как Т-34…
…
– Что значит: «Куда я смотрел»? На него и смотрел!..
…
– Так, а что я мог поделать? Он – животина, меньший брат наш, его обижать нехорошо…
…
– Почему добрый?… Не, не со всеми…
…
– Да какой он ухажер, рванина рыжая!..
…
– Да не, Григорович, ты не понял – это ж кот…
…
– Да не такой кот, а кот – с полосками, рыжий… Так я так и говорю…
…
– Понятно – не пришли – не до ужина нам было… Да кому он нужен этот санаторский ужин, когда тут такой рай на столе и в душе… О, кстати, плесни-ка маленько… О, то-то…
…
– Пели… Помню, хорошо пели… громко… А Варфоломей Игнатьич-то, оказывается, подпевать умеет! Нет, хоть и вызывающе себя ведет, но мужик что надо. Мы тут его Мисюсю видели, приходила – ничего такая, беленькая. А Варфоломей Игнатьич с достоинством так, и не взглянет на окошко, где ее белая мордочка страдает за стеклом. Ну, конечно, зачем ему белобрысая Мисюся, когда тут чернокудрая Есения бока его драные своей ручкой оглаживает! У-у, гад… Налей-ка еще… Ага… Ну, давай… За них, родимых!