За окном было темно. Луна только начинала свое восхождение. Линдсей прижала лицо к оконному стеклу. Позади нее возле стола суетилась Шарлотта, не зная, что предпочтет Макс, вернувшись с работы: чай или что-нибудь покрепче.

Линдсей смотрела в сад и пыталась угадать его очертания, скрытые теперь под покровом темноты. Она чувствовала, как в душу скребется печаль, которую приносит с собой каждый ранний вечер, – необъяснимая и мягкая грусть. Вон та черная стена – это живая изгородь, вспоминала женщина, это, чуть более светлое пятно, – клумба, вот – изгиб подъездной дорожки, которая затем раздваивается. Одно ее ответвление ведет к фасаду дома, а второе – к конюшне и гаражам на заднем дворе. Внезапно на том месте, куда она смотрела, вспыхнул свет фар. Водитель чуть притормозил у развилки, и Линдсей узнала знакомые очертания машины Макса.

– Макс приехал, – оповестила она, а затем задумчиво наморщила лоб. – И, знаешь, Шарлотта, по-моему, не один. Я уверена, что видела кого-то на пассажирском сиденье.

– О! – Шарлотта вскочила с дивана. На лице ее читалась растерянность. – Кто бы это мог быть?

Макс железной хваткой впился в запястье Роуленда. – Предоставь все мне, – сдавленно прошипел он. – Ты сам испортишь всю игру. Мы должны разработать план. – Макс затравленно огляделся. – Не можешь же ты вот так взять и возникнуть из ниоткуда! Линдсей сразу почует неладное.

– Ты это уже говорил, и не один раз. А дальше-то что? Может, все-таки войдем? Здесь черт знает как холодно.

– Подожди… Подожди! – снова вцепился в приятеля Макс. – У меня – идея. Во-первых, о нашем появлении их надо оповестить осторожно. Речь не о Шарлотте, разумеется, она и так знает. Так что, когда окажемся на кухне, нужно немного пошуметь. Пошаркать ногами, например, будто мы вытираем ботинки…

– А зачем их вытирать? На улице сухо.

– Да просто затем, чтобы обозначить свое присутствие, Роуленд. Потом ты немного пошумишь в прихожей. Причем шуметь нужно так, чтобы они сразу узнали тебя. К примеру… ты можешь покашлять.

– Покашлять? Да что я, туберкулезник? Макс, мы наконец войдем или так и будем стоять здесь всю ночь напролет? Что ты так нервничаешь?

– Нервничаю? Я, если хочешь знать, никогда не нервничаю. У меня нервы – из закаленной стали.

– Что-то с трудом верится.

– Ну, хорошо, я нервничаю. Нет, скорее, испытываю возбуждение. Просто ты не знаешь Линдсей, не знаешь, какой она может быть. У нее – жуткий язык, Роуленд, упаси тебя Бог попасть ей на язычок. А когда она злится… Видел бы ты ее, когда она злится, Роуленд!

– Полагаю, я бы это пережил.

– Ты говоришь, не подумав, Роуленд. Только представь себе, что будет, если Линдсей решит, будто ты подстроил все это специально, чтобы еще раз увидеться с ней! Она подумает, что ты в нее влюбился.

– Да ты рехнулся! Совсем из ума выжил! В эту женщину? Я скорее повешусь! Никогда! Она вообще не в моем вкусе. – Роуленд немного помолчал, а затем спросил: – Ты думаешь, ей может прийти такое в голову?

– Я только предположил, но мы должны быть готовы ко всему. Кто знает, что может взбрести в голову женщине!

– Верно, верно… И нужно еще учитывать то, что там – Джини.

– Вот именно! – горячо подхватил Макс. – Ты же хочешь произвести на нее благоприятное впечатление, верно? Значит, твой выход на сцену нужно обставить наилучшим образом. Так что закрой рот, Роуленд, и полностью предоставь это мне.

– С какой стати? Врун из тебя – никудышный, хуже не бывает. Ты громоздишь друг на друга кучу ненужных деталей. Это-то все и портит.

– А вот и нет, – возразил Макс, к которому вернулась прежняя уверенность в себе. – Ошибаешься, Роуленд. Я – мягок и романтичен, а ты – нет.

Макс открыл дверь на кухню.

– Следуй за мной, – тоном завзятого заговорщика прошипел он. Роуленд с тяжелым вздохом повиновался. Им показалось, что в гостиной необычно тихо, поэтому, оказавшись в прихожей, Роуленд зашелся в приступе тяжелого кашля.

– Роуленд? Я не верю своим глазам! Какой приятный сюрприз!

Шарлотта бросилась навстречу вошедшим мужчинам и с жаром обняла нового гостя. От его внимания – и, как ему показалось, от внимания Линдсей – не укрылся густой румянец, заливший ее лицо. Макс яростно дернул Роуленда за полу пиджака, и тот отшатнулся назад. Линдсей стояла у окна, крепко сцепив руки. На диване, рядом с ней, сидела женщина. Это, судя по всему, и была Женевьева Хантер. Когда Роуленд вошел в комнату, она подняла свои ясные серые глаза и поглядела на него – внимательно, но без интереса. От этого осмотра ему, признаться, стало немного не по себе. Макс заговорил, и она снова перевела взгляд к огню, отблески которого плясали по ее волосам. Длинные пальцы женщины, на которых не было никаких украшений, спокойно лежали на ее коленях.

– Да. В общем, я как раз уходил с работы, – начал Макс, – и в вестибюле совершенно случайно наткнулся на Роуленда. Он как раз вышел из лифта. И тут меня осенило прямо как лампочка в голове вспыхнула: а почему бы Роуленду не присоединиться к нам! Он же, бедняга, работает на износ. Вот я и подумал: провести выходные на свежем воздухе – это как раз то, что ему нужно. Он сможет расслабиться, сможет…

Макс внезапно увял. Линдсей, не отрываясь, смотрела на него глазами василиска. Зубы ее хищно обнажились, на щеках блестел яркий румянец.