Я призываю сегодня в свидетели землю и небеса: я предложил тебе выбрать сегодня жизнь или смерть, благословение или проклятие. Избери же жизнь, дабы цвести тебе и потомству твоему; люби Господа Бога твоего, внимай Его голосу и стремись к Нему, ибо в этом и есть жизнь твоя и нескончаемость дней твоих. И пребывать тебе на земле, которую Господь Бог клятвенно обещал твоим отцам – Аврааму, Исааку и Яакову.

30:11-20

Дух противоречивости и критицизма, столь органически присущий еврейскому сознанию, проявил себя впервые именно в писаниях пророков, увековечивших гений Израиля и открывших собой общепризнанный список наиболее выдающихся представителей человеческого рода. Если бы еврейская традиция утверждала институт святых людей, то библейские пророки оказались бы первыми еврейскими святыми. Однако – и в этом проявялется одна из самых поразительных черт еврейского иконоборческого духа – ни один из библейских героев, в том числе сам Моисей, не оказался идолизирован; даже самые величественные персонажи Библии представлены в жизнеподобных красках, доступные критицизму и исполненные противоречий. Именно благодаря этой традиции, пророки с их утонченным абстрактным мышлением, с их идеализмом и возвышенным типом чувствования воспринимаются всегда как живые современники, которые помимо знания того или иного земного ремесла обладают даром провидения в той почти сверхъестественной мере, в какой само прошлое одушевлено в них.

Образ пророков символизирует одну из особенностей еврейского мышления: сгущение времени, снятие границ между прошлым, настоящим и будущим, слияние вереницы веков и мгновений в одно сплошное сейчас. Те нравственные и философские коллизии, над которыми страстно размышляли пророки, воспринимаются еврейским сознанием как сиюминутные проблемы; они злободневны в той самой степени, в какой сегодня евреи во дни Песах призваны праздновать исход из Египта вместе со всеми, кто уже отжил свой век или еще не родился, – бесконечный исход из бесконечно разнообразного "дома рабства" в одной сплошной колонне из живых, мертвых и неродившихся.

Другая исконная черта еврейского духа, предвосхищенная уже в писаниях пророков – чувственность интеллекта. В отличие от западной традиции, утвержденной греческими мыслителями, интеллектуальные прозрения пророков безыскусственно облекались в заразительно эмоциональную форму прямого собеседования страстного мудреца со своими соплеменниками. Неразделимость земной страсти и отвлеченной идеи в речах пророков отразили и одновременно предопредели особенности еврейского духа, проявившего себя как в характере самого народа в целом, так и в мировосприятии большинства его мудрецов вплоть до нынешнего дня.

Быть может, эта особенность пророков и позволяет объяснить следующее противоречие: воспринимая себя в роли неусыпных стражей отцовского мира с его бескомпромиссным единобожием, голосуя против любых нововведений, предлагаемых окружающей цивилизацией роскоши и моральных послаблений; иными словами, выступая в качестве убежденных консерваторов пророки, поверяющие, однако, абстрактные истины насущными страстями, выступали на деле в качестве истых революционеров, что, по существу, есть родимая черта еврейского духа.

Один из ранних пророков Израиля, Самуил, веривший, подобно поорокам Илие и Элише, в необходимость подчинения любого государства долговечным идеалам религии, выступал против характерного для его времени (2-ой в. до н.э.) устремления евреев уподобиться иным народам, и, в частности, заменить верховенство судей властью царя – заменить силу нравственного требования и суда авторитетом отдельной личности. Вот в каких словах предупреждал он своих соплеменников о последствиях подражания духу остального мира:

Вот что сделает с вами царь, который будет царствовать над вами: сыновей ваших заберег и приставит к своим колесницам и лошадям, и будут бегать сыновья ваши впереди колесницы его. Одних он назначит тысяченачальниками, а других заставит пахать на пашне его и жать жатву его, изготовлять ему воинское оружие и всаднические доспехи. Дочерей же ваших возьмет себе в мироварниц, в поварих и пекарниц. А лучшие поля, виноградники и масличные рощи заберет у вас и раздаст прислужникам своим. И лучших рабов и рабынь ваших, и юношей лучших, и ослов ваших заберет и заставит служить себе. Из овец ваших тоже будет брать десятую часть, и сами вы станете рабами его. И вот тогда взвоете под игом царя вашего, которого выбрали себе на беду, однако тогда уже Господь вас не услышит.

I книга Самуила, 8:11-18

"Нет, не пророк я и не сын пророка!" – восклицал Амос, пастух из глухой горной деревушки, оказавшийся страстным реформатором израильского, общества. Своей биографией он засвидетельствовал изначальный вкус евреев к демократизму, а своими речами – то неизбывное свойство еврейского духа, которое одни именуют животворным стремлением к самоочищению, а другие – губительной страстью к самобичеванию. В случае с Амосом, однако, еврейский дух еще раз выказал свою предрасположенность к синтезированию или открытию тех интеллектуальных и нравственных истин, значение которых выходит далеко за рамки конкретного времени и общества. Именно этим и характеризуются основные идеи Амоса: Бог, которого чтит Израиль, это – Бог не только самого Израиля. Бог милосерден к нему лишь когда Израиль следует Его призывам, сводящимся не к ритуальному почитанию Единого, но к реальному утверждению добра. Ниже приводится речь Амоса, произнесенная после испытанного им ужаса при виде того морального запущения, которому по примеру соседних народов предались евреи, обитавшие в далекой от его деревни долине.