Эти два дня показались их ученикам двумя жизнями -они ждали, что их Мастера будут разговаривать, скажут что-нибудь. Когда они расстались, ученики были очень разгневаны и спрашивали:

— И это называется встреча? Кабир сказал:

— Говорить было нечего. Он точно такой же, как я. Говорить с ним — все равно что говорить с самим собой, это было бы просто глупо.

А Фарид сказал:

— Разговаривать было невозможно, потому что он знает все, что знаю я; я знаю все, что знает он. Мы с ним находимся в одной точке. Мы плакали о вас и смеялись над собой. И чтобы не совсем разочаровать вас, мы даже танцевали. Но больше ничего нельзя было сделать. Заговорив, кто-то из нас проявил бы невежество.

Мы не говорим друг с другом, ибо ведаем слишком многое: молча, улыбками передаем мы друг другу наше знание.

Не свет ли ты от пламени моего? Душа твоя — не сестра ли озаренности моей?

Вместе учились мы всему; вместе учились подниматься над собой к самим себе и безоблачно улыбаться: — улыбаться из беспредельной дали, светлыми очами, когда под нами, словно дождь, клубятся Насилие, Цель и Вина.

Эти три слова — насилие, цель и вина — относятся к толпе маленьких людей. Они живут жизнью принуждения; они даже любят по принуждению, они работают по принуждению. Они все делают без радости, из чувства долга.

Мой отец любил, когда ему массировали ноги, поэтому, если ему кого-то удавалось найти... а я всегда был свободен, потому что мне нечего было делать в мире и все знали, что я ни на что не годен, так что никто не давал мне никакой работы. Люди несколько раз поручали мне какую-нибудь работу, но результаты были так плачевны, что они перестали... Я всегда был где-то поблизости. Он просил меня, и иногда я соглашался, а иногда нет.

Однажды он спросил:

— От чего это зависит? Иногда ты соглашаешься, а иногда говоришь "нет". Я ответил:

— Я соглашаюсь, когда чувствую, что могу сделать это с любовью, радостно, без всякого принуждения. Я отказываюсь, если чувствую, что буду делать это по принуждению, как долг. Для меня долг — безобразное слово.

Иногда бывало так, что я начинал массировать ему ноги, но в середине работы говорил:

— На сегодня все.

— Он мог сказать:

— Но я еще не удовлетворен. Я говорил:

— Дело не в твоей удовлетворенности. Я полностью удовлетворен. Если я продолжу массаж, это будет принуждение, а я ненавижу делать что-то по принуждению; так что извини меня.

Он говорил:

— Ты странный мальчик. Ты начал и массировал так хорошо.

— Я делал это так хорошо потому, что мне нравилось. Когда мне что-то нравится, я делаю это. Но если я не чувствую никакой любви, я не хочу притворяться. И я хочу, чтобы тебе стало ясно: таково мое отношение ко всему в жизни. Когда я говорю "да", я имею в виду "да". Когда я говорю "нет", я подразумеваю "нет". Не старайся превратить мое "нет" в "да", тебе никогда это не удастся. Я лучше умру, чем сделаю что-то из послушания, по принуждению, оттого, что ты мой отец.

Но люди на всей земле делают то, что они ненавидят. И они говорят, что им это ненавистно, но они вынуждены, им приходится это делать.

Делать что-то по принуждению — это рабство, а Заратустра ненавидит рабство; или ради какой-то цели — это тоже другая разновидность рабства.

Вы делаете что-то для того, чтобы что-то получить, за этим стоит некая цель. Вы с кем-то очень милы, и за этим есть цель. Тогда ваше обаяние отвратительно. Вы должны осознать, что жизнь без цели, жизнь из одной только радости — единственно чистая жизнь.