Готовые помочь вам, они арендовали дом рядом с нашим храмом; днем и ночью десятки полицейских с заряженными винтовками ждут чего-нибудь от вас, чтобы немедленно войти в лагерь. И не так много нужно — если вы просто закурите сигарету… а они все курят сигареты. Если вы просто держите чью-то руку, помните: полиция ждет с заряженными винтовками, совсем рядом — со специальной целью они арендовали тот дом.

Прежде тот дом принадлежал нам. Наши люди раньше жили в том доме, мы снова попросили владельца, и он очень обрадовался; он сказал: «Я не жалуюсь на ваших людей. Они могут владеть домом, дом пуст». Но, должно быть, несколько полицейских ищеек есть даже здесь — я не могу назвать доносчика человеческим существом. Он просто полицейская ищейка, вынюхивающая тут и там.

Те полицейские ищейки, очевидно, сообщили полицейскому комиссару: «Они намерены арендовать дом, и владелец согласен». Полицейский комиссар тотчас же вызвал владельца и приказал ему: «Не отдавайте этот дом ученикам Бхагвана».

Возможно, ему приходится приказывать это всем другим владельцам в Корегаон Парке — дома пусты, — а тот владелец, наверное, сказал: «Дом пуст, а вы препятствуете мне брать ренту». Лишь для того, чтобы помешать нам, полиция взяла его в аренду, и теперь там живут полицейские, просто наблюдая; и если где-то будет замечен какой-либо признак любви, то совершится преступление.

Общество против любви, правительство против любви, образование против любви.

Я помню, как я сидел с проректором университета, где изучал психологию. Он любил меня; бывало, проходя коридором и заметив меня, он обязательно тут же посылал кого-нибудь, чтобы позвали меня: «Если у вас нет никаких уроков или других занятий, заходите ко мне на чашечку чая».

Он любил обсуждать вещи потусторонние; определенно, у него был философский склад ума. Однажды, когда я сидел с ним, вошла аспирантка, вся в слезах. Она сказала: «Меня беспрерывно изводит один молодой человек — мы учимся по одной специальности и в одном классе. Он продолжает всячески издеваться надо мной».

Проректор попросил: «Расскажите мне прямо, что он на самом деле делает».

Она ответила: «Иногда он выпускает воздух из моего велосипеда, иногда, если вокруг никого, швыряет в меня камни. И все время продолжает писать письма — не подписывая их. Я знаю, что это он, мне знаком его почерк». Она принесла три или четыре дюжины писем. Проректор сказал: «Мне знаком этот парень. Не вы первая жалуетесь на него. В этом университете он уже пять лет — с самого начала, и все время он занимается одним и тем же. Я устал от него, его наказывали по-всякому. Теперь единственный способ — исключить его из университета».

Я сказал: «Одну минуту. Нам придется решить, кого исключать». Он спросил: «Что вы имеете в виду?»

Я ответил: «Я имею в виду, что либо меня нужно исключать, либо вас, либо эту девушку, либо того парня — здесь замешаны четыре человека».

«Вы что, вдруг с ума сошли?» — сказал он.

Я сказал: «Успокойтесь. Позвольте мне поговорить с девушкой». Я спросил: «Будь правдивой и искренней — ведь ты на самом деле получала удовольствие, когда тебя изводили?»

Наступила пауза, но ее слезы исчезли. Я спросил ее: «Ты бы предпочла, чтобы никто не прокалывал твой велосипед, не швырял в тебя камни, никогда не писал ни одного письма?»

«Я никогда не думала об этом таким образом, — сказала она. — Нет, я не предпочту такого».

И я спросил ее: «Будь искренней. Твой приход сюда, чтобы сообщить, — нет ли в нем какой-то радости внутри, что именно ты — самая прекрасная девушка? — и к тому же представляешь все доказательства этому».

Она спросила: «Но откуда вы знаете?»

Я сказал: «Узнать об этом не проблема, тут совсем простая психология: женщина страдает больше всего, если никто не смотрит на нее». Хотя, если вы смотрите на нее больше трех секунд, она сильно рассердится. Три секунды — это предел, обнаруженный психологами. Три секунды — это случайно, между прочим; но взгляд более длительный становится пристальным. Однако если женщину никто никогда не разглядывает пристально, ее страдания будут невыносимы.

Я сказал девушке: «Я вижу, ты гордишься, даже когда плачешь». Это была прекрасная девушка. Я добавил: «Парень не сделал ничего неправильного, просто он глуп и не знает, как разговаривать с девушкой».

Я сказал проректору: «Вы не должны вмешиваться. Пришлите парня ко мне — я научу его, как ухаживать».

«Но это же университет, обитель мудрости», — проговорил он.

А я спросил девушку: «Чего ты хочешь? Так, как ты скажешь, будет сделано. Если захочешь, чтобы парня исключили, он будет исключен».

Она сказала: «Нет, я не хочу, чтобы его исключили. Знаете, без него весь этот университет опустеет для меня… Он замечательный».

Проректор сказал: «Странно… если он такой замечательный и вы не в силах жить без него, тогда зачем приходить жаловаться?»

Я ответил: «Это просто реклама». А потом сказал девушке: «Итак, мне уже не нужно звать парня?»

«Не нужно, — ответила она, — ведь если он выпускает воздух… он наготове держит насос, чтобы помочь мне. Если он швыряет в меня камни, он уверен, что не ударит и не поранит меня. А если пишет письма, в тех письмах нет ничего плохого. И наверное, вы правы, что я приходила сюда ради того, чтобы и вы узнали об этом».