Не удалось. Впрочем, всегда остается удобная возможность сказаться дурой. Никто, как правило, этому не удивляется.

– Все в итоге сводится к одному, – сказал ей Краун. – У нас на вооружении, как оказалось, состоит уникальная сущность. Кассета с записью пуста: как я понимаю, это знак, что сущность демонстрирует некие возможности и желает установить свои правила. С другой стороны – мы являемся сообществом, которое не может допустить послабления в своих рядах. Тем более в состоянии войны. Экстраполяция записей с других кассет увеличивает личный счет Назгула, – он невольно усмехнулся, – как минимум на 15 единиц. Невероятно. Плюс фантастически результативная организация атаки. При всем моем уважении к леди, едва ли мы можем посчитать все это ее личным вкладом в военное дело. У меня остался один простой и прямой вопрос: кто покинул бой? Вы или Назгул? Честный ответ на этот вопрос важен неимоверно. От него зависит, являются ли понятия присяги, верности, чести и долга базовыми для новой сущности, а следовательно – насколько оправдано нахождение ее на балансе Вооруженных Сил Империи.

– И не рассматривайте нас как бездушных чудовищ, леди, – добавил Эреншельд. – Мы знали человека. С этого офицера можно было писать Устав.

– Поставьте себя на его место, – ляпнула Натали.

Мужчины замолчали, она даже испугалась бы, кабы было куда больше пугаться.

– Вы ведь... эээ... не случайный человек в кабине опытного образца?

– Кто-то наверху решил, что так.

Гросс сбоку присвистнул, немедленно извинившись перед командованием. Командованию, видимо, только субординация помешала сделать то же самое. И только эсбэшник кивнул: дескать, знал с самого начала.

– Что до меня, я – поставил, – заявил Тремонт. – Но вот как пилоты отнесутся к возможности пустить их по второму кругу, для меня, честно говоря, загадка.

– Вероятно, будет правильно, если возможность эта их воодушевит, – сказал сотрудник СБ. – Моя компетенция тут заканчивается. Я уполномочен консультировать только по технической части.

– А как прикажете нам рассматривать этого... Назгула? Как оборудование или как персонал? – поинтересовался адмирал. – Если оборудование, то его полезность и безопасность – залог его существования. А если персонал, то... штатный психоаналитик у нас даром разве?

– Что до меня, – Клайву Эйнару не нашлось сидячего места наравне с офицерами более высокого ранга, пришлось стену подпирать, – я полагаю, этот ваш Назгул по определению не может быть душевно здоров. Мне, честно говоря, трудно представить более чудовищный конструкт, а он у вас еще и плазменной пушкой оснащен. Один раз человек уже умер... как вы намерены его контролировать? Наличием девушки в кокпите? Простите, это выглядит смешно.

– Девушка в кокпите останется, – сказал представитель СБ. – Это ограничение предписано сверху и будет действовать, пока его не отменит Император или кто-то, говорящий от его имени. Каково бы ни было желание девушки, самого Назгула или командования Базы.

– Я предлагаю в принципе отказаться от Франкенштейна, – уперся психоаналитик. – Про таких, как он, нет книг. Я не имею в виду беллетристику. Есть вещи, которые нельзя использовать в принципе, и уж тем более – нельзя использовать в критической ситуации, когда есть опасность сделаться их заложником. Империя схватилась за него в годину бед. Такие вещи склонны оборачиваться главной бедой, если вы понимаете, что я имею в виду. Мы – ксенофобы, съер вице-адмирал. Так уж исторически сложилось.

– Что значит – отказаться? – неожиданно спросил Гросс. – Пятнадцать сбитых машин.

– Представьте себе, это могут быть ваши машины. Как вы намерены его контролировать? Не знаю, как военспецы определили грамотность атаки, но лично мне было совершенно очевидно: этот ваш Назгул в грош не ставит человеческую жизнь. Вы представляете, что есть армейский миф? Как скоро личный состав поймет, что мертвым он Родине – лучше? Что начальство в любой момент, пусть от отчаяния – вице-адмирал, съер, простите – засунет его в скафандр, в вакуум, а там – фастбарбитал в вену, и готов новый Назгул? И это касается лучших. Каков, скажите, в таком случае смысл быть лучшим?

– И даже смерть нас не остановит, – пробормотал вдруг Тремонт, и все обернулись к нему. Удивленно, ибо начальник летной части предпочитал помалкивать, пока это ему удавалось. – А ведь это, понимаешь, символ.

– Символ, да, – согласился и вице-адмирал. – Мы не можем отложить испытания Назгула до лучших времен. Заниматься его философско-этическим аспектом не ко времени и бессмысленно, как представляется мне. Контролировать Эс... Назгула мы можем лишь в той мере, в какой он продолжает испытывать человеческие чувства, в этом я с вами согласен. Так пусть продолжает их испытывать... доколе может. Человек, вознагражденный за беспримерный героизм вторым шансом: этой версии мы и будем придерживаться. Синклер... – Эреншельд с сомнением посмотрел на психоаналитика, – Краун, позаботьтесь об этом.

Активизация военных действий на «Фреки» первым долгом выразилось в том, что в жилых помещениях стало тихо. Насчет других служб Натали было неизвестно, а вот пилоты разом прекратили шумные настольные игры и пение под гитару. И бодрый многоголосый гогот, извечный дамский бич, тоже как будто выключили разом. При трехсменном сосуществовании одна смена всегда спит, а помешать измотанным людям восстановить силы считалось первостатейным свинством. Потому бодрствующий люд ступал мягко и говорил вполголоса, а ежели кто забывался – на него шикали в первую очередь свои.