Ходорковский пишет мне из тюрьмы: «… защищать Белый дом я пошел, если еще не осознанно (просто был советником Силаева и не мог поступить по-другому), то, во всяком случае, уже в „раздраенных чувствах“, а в 1993 году был уже осознанным сторонником рыночной экономики и демократии, хотя, как потом оказалось, еще не понимал, что это такое и окончательное осознание пришло в 1998 году, после дефолта».

В начале девяностых они весьма своеобразно понимали рыночную экономику и демократию, эти молодые люди, предприимчивые финансисты, имевшие доступ к закрытой информации. Они даже и человеческую порядочность понимали весьма своеобразно. Из письма Ходорковского следует, что защищать Белый дом в 1991 году он пошел не ради убеждений, не ради свободы и демократии, не ради защиты своего бизнеса даже, а из чувства личной преданности Ивану Силаеву. Средневековая какая-то этика: защищать сюзерена в любом случае, даже если тот не прав, но зато и самому с одобрения сюзерена делать что хочешь, даже если действия твои незаконны.

Они, например, купили завод «Апатит», долженствовавший выпускать удобрения, но остановившийся и погрязший в долгах. Купили задешево, но по договору должны были инвестировать в восстановление завода крупные суммы. Инвестировать не стали, справедливо рассудив, что руководство завода инвестированные деньги украдет, или что еще обиднее, просто разбазарит. Им не было жалко денег, я уверен.

Неправильно думать, будто бы хороший бизнесмен помешан на деньгах. Он помешан на собственной эффективности, во всяком случае, когда в стране маразматический социализм сменяется диким капитализмом. Он уверен, что букву закона или букву договора можно не соблюдать, если это устраняет неэффективность. Заводу «Апатит» менеджеры из МЕНАТЕПа не стали давать денег, они стали им управлять: поставляли горючее, станки, выплачивали зарплату рабочим, оптимизировали налоги, построили даже троллейбусную линию от города к проходной — но денег не дали. А когда государство стало судиться с МЕНАТЕПом, что, дескать, условия приватизации не соблюдены, государство получило отступные, и заключено было с государством мировое соглашение в суде.

Завод заработал. Чего ж вы еще хотите? Неужели не понятно, что соблюдать договор неэффективно, а эффективно заключить договор, нарушить договор, а потом переписать договор? Тем более, если сюзерен согласен, и ты верный слуга.

Средневековая какая-то этика. Эффективно к неуклюжей стране и населяющим ее некомпетентным людям относиться как к детям — обманывать их, а потом говорить, что обман был для их же блага. Так, похоже, считали в начале девяностых годов либералы включая Ходорковского. Так, похоже, и до сих пор считают власть имущие, ради нашего же блага обманывающие нас про мир в Чечне, про выгоды монетизации льгот и про удвоение валового внутреннего продукта.

История с заводом «Апатит» станет на процессе Ходорковского и Лебедева одним из пунктов обвинения.

За истечением срока давности суд не сможет признать Ходорковского и Лебедева виновными по делу «Апатита», но особо подчеркнет в приговоре, что приватизация завода, дескать, все же произведена была незаконно. При этом новые владельцы заработавшего завода не станут отказываться от его прибылей, а государство не станет отказываться от налогов, уплачиваемых заводом, восстановленным незаконно. И никто не станет разбираться, ожил бы завод «Апатит», если бы Банк МЕНАТЕП инвестировал в него денег, сколько положено было по договору, или так бы и стоял до сих пор в руинах. Никто не станет разбираться, возможно ли было заводу «Апатит» сполна платить в девяностые годы налоги, равнявшиеся тогда стараниями коммунистического нашего парламента 102 % оборота. Никто не станет думать, что стало бы, если бы завод не был приватизирован единственно возможным тогда незаконным способом.

К середине девяностых годов предприимчивые финансисты, имевшие доступ к закрытой информации довели свою локальную эффективность до совершенства. Они научились жить в стране, в которой не умело жить подавляющее большинство населения.

Теперь уже, когда поступки Михаила Ходорковского времен приватизации принято считать преступлениями, а об аналогичных поступках всех остальных думать не приказано, театральный режиссер Светлана Врагова в телевизионной программе Андрея Караулова «Момент истины» впервые рассказывает, как Банк МЕНАТЕП отобрал у нее квартиру. Она говорит, что ей не повезло жить от Банка МЕНАТЕП в непосредственной близости в прекрасном старом доме.

И Банк МЕНАТЕП решил расселить ее дом, купив каждому жильцу квартиры в других районах, а дом забрать себе. Светлана Врагова говорит, что из всего ее подъезда выселяться в другую квартиру отказались только она и сосед ее сверху. Сосед вскоре был убит (Светлана Врагова не утверждает, что убийцы имели отношение к МЕНАТЕПу). А она сама однажды вернулась домой с дачи и застала свою квартиру разоренной. Мебель и библиотеку куда-то вынесли, стены сломали. У дверей стояли охранники Банка МЕНАТЕП, милиция только смеялась, когда Светлана Врагова требовала принять у нее заявление, что квартира разорена. Если верить этому рассказу госпожи Враговой (а я верю), то наверняка у Банка МЕНАТЕП выселение жильцов было как-нибудь законно оформлено. Эффективнее было госпоже Враговой выехать в другую квартиру, пока просили добром.

Неэффективно было упираться и хотеть жить в квартире, где прожила пятнадцать лет. Не стоило вообще иметь человеческие чувства — они не эффективны.

Однако же госпожа Врагова говорит, что, оставшись бездомной, стала звонить своим высокопоставленным друзьям-чиновникам. Вот это было уже по-настоящему эффективно: кто-то из высокопоставленных друзей госпожи Враговой позвонил кому-то из начальников МЕНАТЕПа, и МЕНАТЕП купил госпоже Враговой хорошую, по ее выбору и в удобном для нее районе, квартиру взамен захваченной.

Госпожа Врагова рассказывает, что через несколько лет встретилась случайно с Михаилом Ходорковским на приеме в Кремле. И Ходорковский извинился.

Он, вроде бы сказал: — Простите, я не знал, что это были вы.

И если он действительно так сказал, то слова его значили: «простите, я не знал, что выселяю из дому сильного и эффективного человека, одного из нас, избранных». И если он действительно так сказал, то, стало быть, все еще не понимал, что человека нельзя выселять из дому, не потому что он сильный, эффективный или избранный, а потому что он человек.