— Он же не на книге повесился, — вставил молодой.

— Саша, — цыкнул на него старший.

— Молчу, Аркадий Николаевич, — откликнулся тот.

— Понятно, — ответил Саша. — Значит, книга остается у меня?

— Конечно. Она же ваша?

— Моя.

— Тогда остается. Они протопали в прихожую.

— Еще раз извините за беспокойство, — сказал Волин.

— Ничего страшного.

— Всего доброго.

— До свидания, — хитро сказал молодой.

— До свидания, — ответил Саша. Он запер дверь, вернулся в кухню, уселся за стол и принялся рассматривать «Благовествование». Отчего-то ему казалось, что самоубийство Андрея каким-то мистическим образом связано именно с книгой. Скорее всего, это тоже было сумасшествие. Шиз. Саша ощущал странные токи, идущие от «Благовествования». Покалывание в кончиках пальцев, на висках, на задней стороне шеи и в груди. На всякий случай он отодвинул книгу подальше и снова взялся за котлету. Жевал и смотрел на книгу. И чем дольше смотрел, тем больше крепла в нем уверенность, что книга тоже смотрит на него. Она живая. Он доел, вытер руки. Затем умылся, почистил зубы и принялся одеваться. Спокойно, не торопясь, точно зная, что намерен делать. Натянув туфли и пальто, Саша пересчитал деньги. Немного, но еще где-то была заначка. На «черный день». А день-то наступил — куда уж чернее. Он вышел на площадку, запер дверь и спустился вниз. Через спящий двор, мимо бойлерной, детского сада и гаражей, к залитой ярко-оранжевым неоновым светом улице. И побрел к метро. Не потому, что рассчитывал дождаться открытия подземки, просто у метро было проще поймать такси. Ему повезло. Он подхватил частника. Молодой паренек с громким провинциальным говором согласился подбросить до Склифосовского всего за семьдесят. Через полчаса Саша барабанил в дверь приемного покоя. Открыл ему заспанный охранник. Посмотрел, лениво позевывая, спросил с оттяжкой:

— Н-но? Че надо?

— Мне срочно нужно поговорить с больным.

— Утром приходи, — лаконично ответил тот и закрыл дверь. Саша забарабанил снова. Дверь опять открылась.

— Мужик, — с угрожающей ласковостью процедил охранник. — Ты, я смотрю, нормального языка не понимаешь, да? В репу хочешь получить? Так это мы тебе сейчас мигом сообразим.

— Я — врач, — сказал Саша. — И мне срочно нужно поговорить с больным.

— А мне по хрену, понял? — осклабился охранник. Саша вдруг почувствовал внутри себя странную ледяную пустоту. Она вращалась, втягивая легкие, сердце, желудок, не мешая, однако, думать. Мысль, крутящаяся в его голове, была проста и ненавязчива. «Сейчас я его убью», — думал некто, сидящий в Сашиной голове. Наверное, это тоже был Шиз. Великий и ужасный.

— Слышь, врач, — позвал ласково охранник. — Иди-ка ты на х…, пока тебе морду не набили. И снова закрыл дверь. Саша опять постучал. Вежливо, костяшками пальцев, не рукой даже. Просто аккуратно постучал.

— Врач, — донеслось до него сквозь щелканье замка. — Слышь, врач? Ты меня, б…ь, достал. Сейчас я тебе мозги прочищу. Раз ты по-хорошему не понимаешь. Сейчас я тебе все табло раскурочу… Он открыл дверь, и в этот момент Саша шагнул вперед, ухватил его двумя пальцами за нос и одновременно дернул вправо и вниз. Он почувствовал, как хрустит, ломаясь, переносица и услышал утробный вой.

— Врач, б…ь, ты мне нос сломал, сука, — стонал охранник, падая на колени и зажимая лицо в ладонях. Из-под пальцев потекла кровь. Саша подтянул полы пальто, опустился на корточки и тихо сказал:

— Если ты еще раз заговоришь со мной в подобном тоне, я тебя убью. Ты понял меня?

— Понял, — простонал тот, раскачиваясь из стороны в сторону. Саша поднялся. Ему было страшно. Он словно наблюдал за собственными поступками со стороны. Ощущение напоминало сон, который ему привиделся в кафе. Он вошел в больницу и направился к лифту. Через полминуты Саша был на двенадцатом этаже. К немалому его удивлению, охранники не спали. Симпатичная сестричка с очаровательно припухшими глазками выскочила из ординаторской, спросила сдавленным шепотом:

— Молодой человек, вы куда?

— Туда, — Саша указал на дверь нужного бокса.

— Зачем? — продолжала допытываться девушка.

— Затем. Ответы не отличались изысканной вежливостью, но Саша сейчас не желал вдаваться в подробности своих отношений с Потрошителем.

— К нам, — буркнул сержант сестричке. Этого «к нам» оказалось вполне достаточно. Девушка, словно истребитель сопровождения, «отвалилась» и ушла куда-то в сторону. Подойдя к боксу, Саша спросил одного из охранников, указав на дверь:

— Спит?

— А он вообще спит когда-нибудь? — проворчал тот.

— А что делает?

— В окно смотрит.

— Ясно. В общем так, орлы. Пусть один из вас идет в палату и отключит видеомагнитофон.

— Как это? Не положено, — ответил сержант.

— Я сказал, пойди и отключи. У меня к вашему обвиняемому есть пара конфиденциальных вопросов.

— Да вы что, — шевельнул тот могучей челюстью. — Меня же товарищ капитан потом с потрохами схавает.

— Не схавает, — пообещал Саша. — Гарантирую. Если Костя появится раньше, чем я успею с ним переговорить, сошлешься на меня. — Охранники переглянулись. — Давайте, ребята, давайте, время, — напомнил Саша решительно. — Итак уже полночи прокувыркался из-за этого вашего… обвиняемого. Домой хочется, в постельку.

— А нам не хочется? — вздохнул сержант и побрел выключать аппаратуру. Саша вошел в бокс.

— Это ты, — сказал Потрошитель, когда Саша вошел. — Присаживайся. Не спится дома?

— Почему удавился Андрей? — спросил тот от двери.

— Потому что ты совершил ошибку, — ответил Потрошитель.

— Какую?

— Сам знаешь какую.

— Из-за книги?

— Книга — это ты. Твоя жизнь. Твоя сущность. В ней ответы на все вопросы. — Потрошитель обернулся и по привычке привалился к подоконнику. — Андрей не давился. Ты его убил, сымитировав самоубийство.

— Я? Нет. Я спал в это время. И видел сон.

— Не все таково, каким кажется, — повторил фразу Леонида Юрьевича Потрошитель. — Ты думал, что ты спал. Гончий никогда не спит.

— Я не понимаю, — нахмурился Саша. — Гончий внутри меня?

— А откуда, по-твоему, берутся твои сны?

— Так это он должен убить Предвестника?

— Ты и есть он, — вздохнул Потрошитель. — Уясни это себе наконец. Нет отдельно тебя, и нет отдельно его. Есть ты. Просто пока воспоминания Гончего внутри твоей памяти. Глубоко. А ты боишься принять их, сделав своими.