Действительно, завтрак уже был готов. Сезон окончился, и только несколько столиков было занято. За завтраком я искал взглядом заведующего пли владельца пансионата. Установил, что им является женщина, сидящая в углу зала. Она разговаривала с каким-то мужчиной. Я ждал удобного случая, чтобы обратиться к ней. Наконец жен-щппа осталась одна, тогда я поднялся и подошел кней. Кивок головой был ответом на вопрос, не может ли она уделить мне немного внимания.

— У меня возникли трудности,— начал я заранее продуманный разговор,— из которых без вашей помощи мне не выбраться.

— Что же это за трудности? — заинтересовалась она. Зал уже был почти пуст, и я мог говорить относительно свободно.

— Я приехал сюда, к сожалению, не отдыхать, но и не в командировку,— предупредил я с улыбкой,— так как я не журналист и не инспектор. Я цросто художник из Варшавы, вот мое удостоверение...— Тут я вытащил книжечку и, раскрыв, положил перед ней.— И если я хочу попросить вас об одолжении, то только в моих личных интересах.

Женщина остановила взгляд на удостоверении, потом посмотрела на меня. Минуту мы разглядывали друг друга, наконец она отвела взгляд и улыбнулась. Это была первая улыбка, появившаяся на ее до сих пор неподвижном лице.

Уж очень торжественно вы начали разговор, чем же я могу вам помочь?

В пюле этого года я был в Сопоте, в это же время здесь отдыхала одна девушка. Она говорила, что живет в вашем пансионате. Вот посмотрите, это она,— я вытащил

фотографию и с бьющнмся сердцем ожидал реакции моей собеседницы.

Ах, да это пани Эльмер! Я ее отлично помню! — бросив взгляд на фотографию, воскликнула она.

Я вздохнул с облегчением.

— Да, именно Анка Эльмер...— повторил я с самоуверенной миной, ибо наконец-то узнал ее фамилию.— Мы... — я на минуту замолк,— очень подружились, и поэтому она подарила мне вот эту фотографию... На обороте она написала... пожалуйста, прочитайте, чтобы убедиться, что я говорю правду...

Заведующая пансионатом перевернула фотографию и прочитала слова, которые я сам написал еще в Варшаве, обдумывая сценарий этого разговора: «Чтобы Анатоль слишком быстро меня не забыл — Анка». Под ними были число и год.

Во взгляде заведующей я заметил искорки веселья, и это вдохнуло в меня надежду.

Ну, хорошо, а что же я должна сказать?

Сейчас объясню. При расставании, ибо, к сожалению, я должен был уехать раньше, Анка дала мне свой адрес в Варшаве, и пожалуйста... я его потерял!

Я вам сочувствую. Но чем же я могу вам помочь?

Мне пришло в голову, что в регистрационной книге пансионата записывается место постоянного жительства приезжих. Я сел в поезд и появился здесь, у вас...

Вы приехали специально из-за этого адреса?

Но не могу же я потерять такую девушку!

Проще было обратиться в справочное бюро в Варшаве.

Я был готов и к этому замечанию.

Ну, конечно же, я там был. Однако женщин с такой фамилией несколько десятков, а я не уверен, не является ли имя Анка уменьшительным от какого-нибудь другого имени.

Ах, молодежь! — Заведующая рассмеялась и поднялась со стула.— Подождите, сейчас поищем.

Она пришла с книгой в черном переплете и положила ее передо мной.

Я возвращался в Варшаву в надежде, что моя погоня за этой проклятой девицей подошла к концу. И время было самое подходящее, ведь только шесть дней отделяло меня от возвращения Терезы. Я вернулся довольно поздно и не решился тотчас отправиться по полученному адресу. Пошел туда на следующий день утром.

Двери мне открыла пожилая женщина, худая и маленькая, с седыми, мелко завитыми волосами. Лицо ее было покрыто морщинами, но глаза сохранили юношеский блеск.

— Ну, зачем такой трезвон! — фыркнула она вместо приветствия, так как я действительно под влиянием хорошего настроения несколько дольше задержал палец на кнопке звонка.

Ради бога извините. Анка дома?

Вы что, снова за свое? Ведь я уже раз вам ответила!

Как это снова?..— удивился я.— У меня к ней очень важное сугубо личное дело.

Так вы не из милиции?

Откуда? Но может быть, вы уделите мне немного внимания? Неудобно говорить об этом в прихожей...

Женщина проводила меня в чистенькую комнату с разными занавесочками, салфеточками и фарфоровыми статуэтками. Указала мне кресло у окна, сама присела на второе.

Что это за личное дело? Неужели Анка снова что-нибудь натворила?

Из ваших слов я делаю вывод, что с ней такое случается часто,— ответил я уклончиво, чтобы сначала получить как можно больше сведений об Анке.— Интерес милиции действительно ничего хорошего не сулит...

Сулит, не сулит, наплевать,— недружелюбно проворчала старушка,— но этот милиционер, что тут был, хотя бы симпатичный парень, чего нельзя сказать о других...

Значит, я вам кажусь не симпатичным? — попробовал я пошутить.