Когда он вышел в холл, навстречу ему направилась женщина. У нее было скуластое лицо и веки из тонких чешуек платины — мода прошлого века, уже устаревшая. Сейчас никто не делал себе таких операций. И только старым матронам, которые еще в юности поддались искушению, не оставалось ничего другого, как донашивать вышедшие из моды лица. Женщине, стоявшей перед ним, было лет сорок пять — сорок шесть, хотя фигура у нее была почти девичья.

— Вечная гармония, брат, — сказала она хриплым альтом.

Мандштейн порылся в памяти в поисках подобающего случаю обращения и, не найдя, сымпровизировал:

— Да улыбнется вам Единство!

— Спасибо. Ваши документы и билет во внутреннем кармане рясы, брат. Пожалуйста, пройдемте со мной!

Мандштейн понял, что она его сопровождает. Вместе со своей рясой он снял и передатчик. Он, правда, надеялся, что скоро наденет ее снова.

Транспортная лента подвезла их к турникетам. Мандштейн гадал, куда он летит и с какой целью. Только на борту самолета он осмелился спросить:

— Куда мы летим?

И тут же получил неожиданный ответ:

— В Рим.

Мандштейн открыл глаза и увидел древние монументы: Форум, Колизей, Капитолий… Мелькнул броский памятник Виктору-Эммануилу. Их маршрут проходил по самому центру старого города. Когда они проезжали виа Национале, он увидел Голубой Огонь на храме форстеров, и это зрелище показалось ему неуместным здесь, в колыбели старых религий. Интересно, какую роль играют лазаристы в Европе?

Машина мчалась по пригороду Рима в северном направлении.

— А вот виа Фламиниа, — сказала его провожатая. — Улица выглядит так же, как и две тысячи лет тому назад.

Мандштейн устало кивнул. Он был голоден, потому что вот уже несколько часов ничего не ел, если не считать того, что перехватил на борту самолета. Хотелось спать.

Наконец машина остановилась перед убогим кирпичным строением километрах в двадцати от города. Было прохладно и туманно. Мандштейн, вылезая из машины, зябко передернул плечами. Женщина с искусственными веками провела его по скрипучей деревянной лестнице в жарко натопленное и ярко освещенное помещение, где его ожидали три человека в зеленых рясах лазаристов.

«Вот и подтверждение, — подумал Мандштейн. — Я попал к еретикам».

Мужчины не назвали своих имен. Один из них был высокий и толстый с расплывчатыми чертами лица и толстым носом. Другой — такой же высокий, но худой, с проницательными глазами на мрачном лице. У последнего была неприметная внешность, обращали на себя внимание только бледность лица и пустой взгляд. Толстяк, самый старший и, видимо, главный из трех, не тратя времени на приветствие, сказал:

— Итак, вас взяли.

— Откуда?

— Мы за вами наблюдали, Мандштейн, и надеемся, что вы нам поможете. Мы знаем, что вам у форстеров нелегко, а нам необходим свой человек в Санта-Фе.

— Вы — лазаристы?

— Да. Как насчет стаканчика вина, Мандштейн?

Тот пожал плечами. Женщина вышла из помещения и вскоре вернулась с бутылкой фраскатти и несколькими стаканами. Она разлила вино, и мужчины вместе с Мандштейном выпили.

— Что вы от меня хотите? — спросил он.

— Чтобы вы с нами сотрудничали, — ответил толстяк. — Сейчас идет война, и мы хотели бы привлечь вас на нашу сторону.

— Я не слышал ни о какой войне.

— Это война между Тьмой и Светом, — сказал тонкий. — А мы — воины Света. И не смотрите на нас как на фанатиков, Мандштейн. Мы вполне нормальные люди.

— Может быть, вы знаете, — включился третий лазарист, — что наша религия выросла из вашей. Мы уважаем учение Форста и придерживаемся большинства его заповедей. Да, мы считаем себя интерпретаторами его учения и полагаем, что стоим к нему ближе, чем современная иерархия братства. Мы, так сказать, очистители этой религии. Ведь каждая религия нуждается в чистке и реформации.

Мандштейн пригубил вино. «Что-то здесь не так, — подумал он. — Обычно проходит не одна сотня лет, прежде чем религия костенеет и возникает нужда в реформаторах. А братству всего тридцать лет».

Толстяк как будто угадал его мысли:

— Не забывайте, что темп жизни все ускорятся. Христианам понадобилось триста лет — от Августина до Константина, — чтобы добиться политического контроля над Римской империей. Форстеры не нуждаются в таком количестве времени. Вы ведь знаете, что в Северной Америке и во многих других частях Земли члены братства занимают ключевые позиции в управлении и законодательстве. А в некоторых странах они организовали свои партии. Ну а об экономической мощи, как и финансовой, и говорить нечего.