Шрифт:
Иенсен устал, и в правом подреберье у него засела боль, тяжелая и тягучая.
Пригород, где он жил, состоял из тридцати шести восьмиэтажных домов, выстроенных в четыре параллельные линии. Между этими линиями располагались места для стоянки автомобилей, цветочные газоны, а для детей — игровые павильоны из прозрачной пластмассы.
Иенсен остановил машину перед седьмым домом в третьей линии, выключил зажигание и вылез под холодное звездное небо. Хотя часы показывали всего пять минут одиннадцатого, в доме было темно. Иенсен сунул монету в автомат при стоянке, повернул рычажок с красной часовой стрелкой и пошел к себе.
Он зажег свет, снял плащ, ботинки, галстук, пиджак, расстегнул рубашку, прошелся по комнате, окинул взглядом ее безликую обстановку, большой телевизор и снимки — еще из полицейской школы, — развешанные по стенам.
Потом опустил жалюзи на окнах, снял брюки и погасил свет. В темноте прошел на кухню и достал из холодильника бутылку. Прихватив еще и рюмку, отогнул одеяло и простыню и уселся на постели.
Так он сидел и пил — в полной темноте.
Когда боль поутихла, Иенсен отставил рюмку на тумбочку и лег.
Уснул он почти мгновенно.
6
Комиссар Иенсен проснулся в половине седьмого. Вылез из постели, прошел в ванную комнату, там вымыл лицо, руки и шею холодной водой, побрился и почистил зубы.
От полоскания долго кашлял.
Потом, вскипятив воды с медом, он постарался выпить ее, пока она не остыла. Между делом просмотрел газеты. Ни одна из них ни словом не обмолвилась о событиях, которые занимали его со вчерашнего дня.
На шоссе было оживленное движение, и, даже включив сирену, он смог добраться до участка только в тридцать пять минут девятого.
Через десять минут позвонил начальник полиции.
— Следствие ведется?
— Да.
— По каким направлениям?
— Послано на анализ вещественное доказательство — бумага. Психологи изучают текст. Откомандировал человека на почту.
— Имеются результаты?
— Пока нет.
— У вас есть какая-нибудь версия?
— Нет.
Молчание.
— Мои сведения об этом издательстве недостаточны, — сказал Иенсен.
— Желательно их освежить.
— Да.
— Еще желательнее, чтобы вы нашли источники информации вне концерна.
— Понял.
— Я порекомендовал бы вам обратиться в министерство, например, к государственному секретарю по вопросам печати.
— Понял.
— Вы читаете их журналы?
— Нет. Но я начну.
— Хорошо, только ради бога постарайтесь не вызывать нареканий со стороны шефа и его кузена.
— Если я назначу кого-нибудь из патруля в личную охрану, вы не будете возражать?
— Для кого охрану? Для шефа с братом?
— Да.
— Без их ведома?
— Да.
— Вы считаете такой шаг обоснованным?
— Да.
— И вы думаете, ваши люди справятся с таким щекотливым поручением?
— Да.
За этим последовало столь продолжительное молчание, что Иенсен невольно взглянул на часы. Он слышал, как дышит начальник, слышал, как тот постукивает чем-то по столу, скорей всего авторучкой.
— Иенсен!
— Слушаю!
— С этой минуты следствие целиком передоверено вам. Я не желаю ничего знать ни о ваших методах, ни о ваших действиях.
— Понимаю.
— За все отвечаете вы. А я на вас полагаюсь.
— Понял.
— Общие установки ясны?
— Да.
— Желаю удачи.
Комиссар Иенсен пошел в туалет, набрал там воды в бумажный стаканчик и вернулся к своему столу. Выдвинув ящик стола, достал оттуда пакетик с питьевой содой, отсыпал в стаканчик ложки три — на глазок — и размешал ручкой.
За двадцать пять лет службы в полиции Иенсен видел начальника один раз, а не говорил с ним ни разу — до вчерашнего дня. Зато со вчерашнего они уже успели поговорить по телефону пять раз.
Соду он выпил залпом, стаканчик смял и кинул в корзинку для бумаг, потом позвонил в лабораторию. Лаборант отозвался сухим, официальным тоном:
— Отпечатки пальцев не обнаружены.
— Вы уверены?
— Разумеется, уверен. Но для нас еще ничего не ясно. Мы прибегнем к другим методам.
— Конверт?
— Из самых обычных. Ничего нам не даст.
— А бумага?
— Вот бумага особой выработки, И кроме того, надорвана по одному краю.
— Это может служить какой-то нитью?