В первые четыре дня посетителей было только двое: высокая, поразительной красоты молодая женщина с длинными волнистыми волосами и черными глазами и старик с лицом, напоминающим камень пустыни. Женщина говорила по-итальянски, старик – нет. Обслуживающий персонал предположил – как оказалось, ошибочно, – что мужчина приходится пациенту отцом. Эти двое устроили в соседней комнате нечто вроде базового лагеря и уже не уходили.

Старика, похоже, больше всего беспокоила правая рука больного, что показалось медперсоналу довольно-таки странным, так как другие травмы и ранения были куда как более серьезны. Вызвали радиолога. Сделали рентген. Пригласили ортопеда. Специалист пришла к выводу, что рука практически не пострадала. Она, однако, не приняла во внимание глубокий шрам между большим и указательным пальцами – след недавнего ранения.

На пятый день, ближе к вечеру, приехал папа. Его сопровождали отец Донати и один-единственный швейцарский гвардеец. Опустившись на колени перед постелью больного, понтифик закрыл глаза и простоял так целый час. Закончив молиться, он осторожно погладил человека без имени по руке.

Когда папа поднялся, взгляд его упал на вырезанное из дерева распятие, висящее над кроватью. Несколько секунд он смотрел на него, потом вытянул руку и начертал в воздухе крест. Повернувшись к двери, папа подозвал к себе отца Донати и шепнул что-то ему на ухо. Священник перегнулся через кровать и бережно снял распятие со стены.

Через двадцать четыре часа после визита папы правая рука пациента пришла в движение. Двигалась она как-то странно, раз за разом повторяя одно и то же: слабый удар и за ним три быстрых поглаживания.

Так, та, та, та… так, та, та, та…

Такое развитие событий вызвало горячие споры в команде специалистов. Одни призывали не придавать ему значения и объясняли движения мышечными спазмами. Другие высказывали опасение, что речь идет о неконтролируемых судорогах.

Черноглазая девушка не согласилась ни с первыми, ни со вторыми и предложила свое объяснение.

– Он просто рисует, – сказала она. – И скоро очнется.

На следующий день, спустя неделю после поступления, безымянный пациент ненадолго пришел в себя. Он медленно открыл глаза, мигнул от солнечного света и как-то странно, словно не узнавая, посмотрел на старика.

– Ари?

– Мы беспокоились.

– У меня везде болит.

– Не сомневаюсь.

Он перевел взгляд на окно.

– lerushalayim?

– Рим.

– Где?

Старик объяснил. Раненый слабо улыбнулся под кислородной маской.

– Где… Кьяра?

– Здесь. Она не уходила.

– Я… взял его?

Но не успел Шамрон ответить, как глаза Габриеля закрылись, и сознание снова оставило его.

Минул еще месяц, прежде чем Габриель поправился настолько, чтобы вернуться в Венецию. Они поселились в четырехэтажном доме на Каннареджо со спуском к крохотному причалу, у которого покачивался небольшой ялик. Входная дверь, по обе стороны от которой стояли керамические горшки с разросшейся геранью, открывалась на тихий дворик с запахом розмарина. Установкой охранной системы занималась некая фирма, базирующаяся в Тель-Авиве.

Габриель не находил в себе сил возобновить битву с Беллини. Зрение не восстановилось, стоять долго он не мог – начинала кружиться голова. По ночам его будила гудящая боль в висках. Увидев в первый раз его спину, Франческо Тьеполо подумал, что Габриель похож на человека, которого пытались освежевать. Тьеполо обратился к суперинтенданту, ведающему церквами Венеции, с просьбой отложить открытие церкви Святого Захарии еще на месяц, с тем чтобы дать синьору Дельвеккио возможность оправиться после злосчастного дорожного происшествия.

Суперинтендант, в свою очередь, предложил Тьеполо самому подняться на леса, с тем чтобы закончить Беллини в срок.

Туристы приезжают, Франческо. Ты предлагаешь мне повесить на дверь церкви Святого Захарии табличку с извещением, что она закрыта на реконструкцию?

Далее случилось совершенно неожиданное: в спор вмешался Ватикан. Отец Луиджи Донати отправил в Венецию сердитое письмо – в духе времени, электронной почтой, – выразив в нем пожелание святого отца позволить синьору Дельвеккио закончить реставрацию шедевра Беллини. Суперинтендант поспешно переменил мнение. На следующий день в дом на берегу канала была доставлена коробка венецианского шоколада вместе с запиской, содержавшей пожелание скорейшего выздоровления.

Все то время, пока Габриель поправлялся, они вели себя как типичные венецианцы. Обедали в ресторанах, где не встретишь туристов, а после ужина каждый вечер приходили в Гетто Нуово. Иногда компанию им составлял отец Кьяры. Мягко, но настойчиво он расспрашивал их о характере сложившихся между ними отношений, осторожно стараясь выяснить намерения Габриеля в отношении его дочери. Когда «допрос» затягивался, Кьяра ласково толкала отца в плечо и говорила: «Папа, пожалуйста». Потом брала обоих мужчин под руки, и они молча шли по площади, подставив лица теплому вечернему ветерку.