6 Он, пожалуй, и прочитывал какую-нибудь интересную книгу, но не вдруг, не торопясь,

7 без жадности, [а так] увлечения, [ленивыми глазами] лениво пробегал глазами по строкам. Как ни интересно было место, на котором он останавливался, но если на этом месте заставал его час обеда или сна, он хладнокровно клал книгу переплетом вверх и шел обедать или гасил свечу и ложился спать. Если давали ему первый том, он по прочтении никогда не просил второго, а приносили, он прочитывал. Книги он в жизнь свою никогда не купил ни одной. Потом [мало-помалу] уж он не осиливал и первого тома.

8 Он, наконец,

9 перестал дотрогиваться до приносимых книг.

10 Свободное от уроков время

11 он проводил, положив локоть на стол, а на локоть голову; иногда вместо

109

локтя употреблялась книга,

1 которую Штольц навязывал ему прочесть,

2 особенно если она была толста.

3

[Таково было уч‹ебное›] [Таков был] Так совершил свое учебное поприще Обломов. То число, в которое он выслушал последнюю лекцию, и было геркулесовыми столпами его премудрости. Начальник школы,

4 подписью своею на аттестате, как прежде учитель ногтем,

5 провел черту, за которую герой наш не считал уже нужным простирать свои ученые стремления. Он покинул училище

6 с запасом сведений, которые в нашем разнохарактерном обществе могли ему доставить [титул] название

7 образованного человека. Его нельзя было, по крайней мере вначале, пока еще он не забыл тетрадок, озадачить, заговорив при нем [об основании] о падении Римской империи, об Альфреде Великом, о каких-нибудь Итальянских войнах. Он, бывало, не прочь и поспорить о каком-нибудь ученом предмете.

8 Но по мере того как он удалялся от этого выхода из [училища] школы,

9 познания его бледнели и испарялись. Если ему случалось как-нибудь случайно

10 попасть на ученый разговор, ‹л. 32› он ссылался на отжившие, уважаемые в его время авторитеты, называл новым открытием устарелую и забытую истину.

Вскоре то, что приобрел из учебных книг и тетрадок, начало мало-помалу сливаться в одну общую массу и наконец превратилось в темное и сбивчивое представление о тех предметах, [над] на изучение которых [его мучили около десяти лет] [несколько лучш‹их›] ушло у него

11 несколько лучших лет жизни. Голова его превратилась в чрезвычайно сложный архив мертвых дел,

110

лиц, эпох, разных цифр

1 или [в разро‹зненную›] в библиотеку разрозненных томов

2 по всем частям человеческих познаний. Греки, римляне, вандалы, китайцы, норманны; Карл, Рашид, Югурта, Аттила – всё это теснилось в беспорядке, рядом, часто под одним ярлычком. Иногда [ему пока‹жется›] он Локка перенесет куда-нибудь в Италию, а Макиавеля – в Англию, а Спинозу провозгласит китайским мудрецом. А потом с годами

3 и этот весь [учен‹ый›] школьный хлам стал куда-то исчезать, превращаться в мелкий сор, в пыль.

Странно подействовал курс наук

4 на Илью Ильича: у него между наукой и жизнью лежала целая бездна, которой он и не пытался перейти и не извлек никакого

5 практического сока для жизни. Жизнь у него была сама по себе, а наука сама по себе [и что между ними общ‹его›] [связи между ними он и не подозревал никакой]. Он учился всем существующим и уже