И они стали глобальными.

На Западе специалисты всяческих наук выдвинули всяческие теории; там были разные подходы; у нас нет возможности их все рассматривать, да и незачем, по правде говоря.

Кстати, почему при Советской власти критиковали западные теории постиндустриального общества? Ведь они строились на том, что капитализм исчерпывает себя и должно прийти что-то новое. Казалось бы, марксистско-ленинской теории это не противоречит; она тоже для капитализма места в будущем не видела. Там ведь расписание было простое: социализм, за ним коммунизм, и всем привет. Правда, Маркс и никакого постиндустриального общества не предусматривал. Но когда наши идеологи захотели перетянуть к себе классиков постиндустриальности, то ничего не вышло: они все оказались жуткими ненавистниками марксизма. Тогда у нас и стали прессовать их упаднические теории.

А в них говорилось, что вообще-то способ производства, который сложился за предшествующие годы, сам собой приводит к глобальному структурному кризису. Мы не знаем, насколько и что понимали эти теоретики, а в наших терминах это планетарный фазовый переход. И раз он начинается, то никуда не денешься. Его ни уговорить нельзя, ни остановить, ни вообще хоть что-то с ним делать, кроме как изучать. А свойство фазового перехода — пока он не завершился катастрофой — в хаотизации структур. И если какая-то из них желает подольше сохраниться, ей приходится ускорять хаотизацию, то есть деградацию, других структур. Как, например, вор, пробравшийся на «Титаник», воспользовавшись суматохой из-за того айсберга, крадёт кошелек у честного пассажира и радостно бежит в ресторан, а пассажир впадает в уныние; у него на ресторан уже нет денег. Именно это и происходит во всей красе по всей планете, а что и как — мы расписали в подробностях в предыдущих главах, а также в книге «Третий путь цивилизации». [61]

Понятно, что если фазовый переход на Земле начался, в сферу перемен попали не только народы Запада, но и мы. Все провалы Советского Союза, и прочие политические приключения, и войны чередой, и «мировой терроризм» идут в одном и том же направлении, в общем русле кризиса. Изменить ничего нельзя; всё, что остаётся, — это поискать выход из ситуации для тех, кто, если повезёт, уцелеет после окончательной раздачи карт. Выход этот — такой, каким его видим мы, — описан в последней части книги, и это единственный выход, никакого другого может и не оказаться, к сожалению…

Итак, пока советское обществоведение побивало западные теории постиндустриальности западной же теорией прибавочной стоимости, мировой кризис шёл сам собой, без научного пригляда. Большинство наших обществоведов о западном обществе имели довольно своеобразные представления; они судили о нём в основном по полкам супермаркетов. А кстати, Россию они знали ещё хуже. Даже Генеральный секретарь ЦК КПСС Ю. В. Андропов однажды проговорился: «Мы не знаем общества, в котором живём». Короче, метод исторического материализма не позволял не только объяснить, но даже и верно описать характер мировых перемен, что стало одной из причин беспомощности Советского государства накануне его краха.

Марксистские критики теорий постиндустриальности сказали: мы эту постиндустриальность не признаём, у нас и без неё всё ясно. Просто старое индустриальное общество разбилось на два: новое информационное общество и глобализм, при котором индустрию двигают на Восток. И дальше пошли сплошные словесные спекуляции. То ли информационное общество — это хорошо, а глобализм — плохо. То ли наоборот. Со сменой в России идеологии вообще началось сплошное жульничество: своих идеологов либерализма никто не готовил, и потому их ряды стали быстро пополнять двоечники из числа идеологов коммунизма или наскоро обученные выпускники западных институтов. И у нас появились страшные научные жулики, деляги от политэкономии, чьи имена мы здесь даже упоминать не хотим, которые затеяли борьбу за место у кормушки. Чья теория красивее и обещает больше «светлого будущего», тот теоретик становился советником президента или премьер-министра. Когда становилось хуже, теоретика меняли.

А ведь всё это — постиндустриальное общество, информационное общество и глобализм — разные названия одного и того же процесса, это синонимы. Но в теории до сих пор однозначного понимания нет; жульничество продолжается. Российские исследователи берут в качестве эталонов модные на Западе концепции и строят свои теории, а точнее, пересказывают вычитанное. Они не задаются вопросами, насколько их стряпня соответствует условиям России, и не отслеживают, подтверждаются ли эти теории практикой «там». Атак как они все читают одинаковые книжки, то дружно друг другу поддакивают, а у несведущих граждан создаётся впечатление, что раз все «такие умные люди» говорят одно и то же, то в этом действительно что-то есть.

Такая «наука» имеет и вполне меркантильную подложку. Перепевая западные образцы, можно рассчитывать на заграничные гранты, получать приглашения читать лекции там же, а за лекции платят неплохие деньги. Но всеобщая унификация взглядов препятствует развитию знания, особенно у тех, кто его копирует. Без сравнения разных случаев становится невозможным получение сколько-нибудь удовлетворительных результатов. Известная истина: «Всё познается в сравнении», а если сравнивать нечего, то познавательная деятельность прекращается и начинаются пустые споры.

Ныне либералы разных школ спорят о том, как бы нам поскорее стать частью богатого западного мира. Ждут ли нас там? И нужен ли нам тот Запад? И что с ним самим будет в ближайшие годы? Об этом у них и разговора нет. А мы зададимся этими непростыми вопросами.

Ждут ли нас?.. История с Косово, Ираком, выборы в Югославии, Украине, отношение к албанскому меньшинству в Македонии и русскому меньшинству в Прибалтике и масса других примеров показывают, что западная система ценностей — и система демократии, и институт прав человека — в состоянии хаоса. Вся их «двойная бухгалтерия» порождена реальными конфликтами интересов, и в каждом случае «правда» оказывается за теми, кто сильнее. К сожалению, Россия слаба, поэтому её интересы не учитываются. Мы можем сколь угодно активно махать руками, «подавая сигналы», что мы уже белые и пушистые и даже уважаем права человека, — всё без толку. Запад богат, поскольку долгое время жил, обирая богатые территории с бедным населением; их эксплуатировали в свою пользу. А теперь если Россия со своей богатой территорией войдёт к ним на равных, то за счёт чего они будут дальше-то жить? За счёт стран, бедных сырьевыми ресурсами? Не для этого рушили в России Советскую власть…