И тот счастливый юноша видел ее, охваченную пламенем, она дрожала в его руках, он смотрел ей в глаза в тот момент, когда в них распахнулась вселенная. Для меня это было равносильно мистическому обряду.

Наконец я выруливаю на Садовое кольцо. Поток плотный, но – движется. Ройзман взял трубку. Да, он готов подъехать в 15-е отделение милиции. Минут за сорок доберется. «Кого надо представлять? Белку? Это та скандальная певица? Не знаю, не знаю… – Ройзман жует слова, я представляю, как сморщился его исчерканный морщинами стариковский лоб, – трудный клиент, надо пересмотреть финансовые условия…» Жадина! Я кричу, что жду его в любом случае, и – конец связи. Но Ройзман не дает мне закончить разговор. Он заливисто хохочет и, озорно, по-детски, сообщает, что только что разыграл меня. Оказывается, пару часов назад его уже нанял Гвидо, продюсер Белки. И полностью согласился с его гонораром.

«Я лечу, мой мальчик! – радостно кричит Ройзман, – я буду защищать ее! И поверь, это будет несложно!»

Вспыхнуло лето. Она больше не звонила мне и вновь перестала отвечать на мои звонки. А я перестал понимать ее. Как можно понимать женщину, которая дарит тебе авансы, симпатизирует тебе, общается с тобой, как с добрым другом, оставляя пространство для развития отношений, а затем исчезает из твоей жизни. Без слов, без объяснений, будто ты не существуешь, будто тебя вовсе нет.

Тем летом я тихо разговаривал. Обычно люди, ведущие себя подобным образом, стесняются своих мыслей. А я просто боялся, как бы ненароком не пролить чувство, переполнившее меня. Я боялся случайно проговориться всему окружающему, как сильно девушка с лазерным взглядом проникла в мои мысли. Я опасался, общаясь с друзьями, вместо слов «классный гол!» обмолвиться «Белка, должно быть, лучше всех танцует танго». Той зимой я начал продавать снимки перченому лондонскому журналу Vice. И каждый раз, когда я соединялся по телефону с Лондоном, мне было страшно, что вместо слова booking, я брякну loving, а вместо pay money мембрана на том конце выдаст stay honey. Слова перестали подчиняться мне. Они вертелись в голове, во рту, в ушах, вокруг, повсюду и дразнили меня, издевались надо мной. Согласные больно щипали меня за язык, гласные корчили округленные рожи, и даже твердый знак, редкостная сволочь, вел себя с гонором поп-звезды. А ведь он не имел на это никакого права! Вы когда-нибудь читали книгу, начинающуюся с твердого знака? Впрочем, вербальная паранойя скоро оставила меня. Я дозвонился. Она ответила. И согласилась со мной встретиться.

Так, кажется, было сказано в какой-то главе зачитанного мной «Улисса»: «запах горького миндаля наводил на мысль о несчастной любви». Я наконец вдохнул этот запах тем волнующим июньским вечером, когда все вокруг, включая серые многоэтажки громоздкого мегаполиса, источало чувственный восторг, подавало недвусмысленные сигналы и запевало брачные песни.

Я пил водку в отдельном кабинете нового ресторана, который пропагандировал утонченно восточный подход к наслаждениям, идеально подходящий к этим настроениям в природе. Она опаздывала, как всегда. После нашей последней встречи на кинофестивале «Большие кинОМаневры» минуло три месяца.

Я набрал ее номер: «Белка? Где ты?»

– Это не Белка. Это ее подруга Анка.

– Привет! Это – фотограф Агеев. А где Белка?

– Она в туалете, сейчас подойдет. Как дела, папарацци?

– Зависит от твоей подруги. Она помнит, что встречается со мной на Смоленке?

– Конечно. Она будет там через двадцать минут.

– Анка, ответь мне на деликатный вопрос… Мне очень хочется сделать что-то для нее… Ну, ты понимаешь… Скажи, чем ее можно обрадовать и удивить? Что она любит больше всего?

– Белое золото и бриллианты, – в трубке раздался смех, мелодичный и чувственный, как пение сирены обреченному.

Я выскочил из кабинета, на ходу попросив метрдотеля не отменять заказ. Двадцать минут очень большой срок, когда есть четкая и важная цель, а я бежал как молодой олень, озабоченный выживанием рода. В пяти кварталах от ресторана, в маленькой ювелирной лавке, я выгреб из карманов всю наличность и получил взамен скромную безделушку в форме рыбы из мелких бриллиантов на цепочке белого золота.

Когда она вошла в ресторан, я сидел, как ни в чем не бывало, с рассеянным видом и нарочито галантно приветствовал ее. Всякий раз, когда я наталкивался на эти два световых потока, бьющие из ее глаз, мне казалось, что все мои женщины были в другой, чужой жизни, либо они не были женщинами. Она возникла, источая терпкое сексуальное амбре. Все было безупречно сбалансировано, гламурная принцесса и студентка отдали этому образу свои лучшие черты. Зрелость и свежесть вступили в плодотворный союз.

– У меня есть пятнадцать минут, – в ее голосе не было сухости, мы заранее условились, что свидание будет кратким и деловым.

Прикончив одним глотком остатки водки, я начал говорить.

«205» – я начал с этой цифры. С момента нашего знакомства, с того вечера, когда она отматерила жену генпродюсера музыкального телеканала, прошло 205 дней. Я принялся рассказывать, кем она стала для меня за эти 205 дней, что она стала значить для меня. Я тщательно подбирал выражения, стараясь быть точным и лаконичным.