И разноцветных рыб мелькает рой.

Ах, только об одном могу жалеть я,

Что в той же комнате — очнуться мне!

Акула проплыла, другая, третья…

Закатный рдяный луч скользит на дне.

Как эти миги дум со счастьем схожи,

Как к этой нежности близка любовь!

Но я открыл глаза, и Герцен тот же

Пытливый взор в меня вперяет вновь.

В наемной комнате все сердце ранит.

В ней миг мечты — обман, в ней счастье — ложь,

Нет, не клонись ко мне! Боюсь желаний!

Не надо губ твоих: они язвят, как нож.

<1912>

Вспоминаю под жалобы скрипки,

В полусне ресторанных огней,

Ускользающий трепет улыбки —

Полудетской, желанной, твоей.

С тихим вальсом, знакомо печальным,

В темный парк ускользают мечты.

Липы дремлют в наряде венчальном,

И во мгле улыбаешься — ты.

Этот вальс, этот зов, эти звуки —

Возвращает и годы и дни.

Я целую дрожащие руки,

Мы — во сне, мы — в тени, мы — одни.

Вижу вызовы дерзкого взгляда,

Вижу алые губы, как кровь…

Ах, не надо, не надо, не надо,

Душу снова качает любовь.

Неподвижны у стойки лакеи,

Искры брызжет вино и хрусталь…

Мы идем по вечерней аллее

В непостижно-прозрачную даль.

Все безжалостней жалобы скрипки,

Все безумней взлетают смычки…

Ивы темные нежны и гибки

Над лукой потемневшей реки.

1911

После ночи свиданья любовного,

Тихой улицей, тающей тьмой,

В упоеньи восторга греховного,

Возвращаться неспешно домой.

Проходя тротуарами темными,

Помнить, в ясном сиянии грез,

Как ласкал ты руками нескромными

Горностай ее нежных волос.

Чуя в теле истому палящую,

Слыша шаг свой в глухой тишине,

Представлять ее, дремную, спящую,

Говорящую «милый» во сне.

И, встречая ночную прелестницу,

Улыбаясь в лучах фонаря,

Наблюдать, как небесную лестницу

В алый шелк убирает заря,

1904

Ты приходил ко мне, холодный,

С жемчужным инеем в усах.

В вечерний час, со смертью сходный,

Твой лоб, твои глаза и щеки

Я грела в маленьких руках.

О, как мы были одиноки,

Вдвоем, и в мире и в мечтах!

Ты приходил ко мне, весенний,

Обвеян запахом листвы.

И в час, когда прозрачны тени,

Я целовала абрис милый

Твоей склоненной головы,

А древняя луна скользила

По кругу древней синевы.

Ты приходил ко мне, усталый

От зноя, в пыльный летний день.

Твой рот, страдальческий и алый,

Я целовала, берегла я

Твою тоскующую лень.

Пока, все думы погашая,

Не проникала в окна тень.

Настала осень; дождь протяжный

Шумит в ленивой тишине,

А ты, весь радостный, весь влажный,

Осенних астр цветную связку

Несешь кому-то, но не мне…

И вечер грустно шепчет сказку

О невозвратном, о весне…

<1910>

Ей лет четырнадцать; ее глаза

Как на сережке пара спелых вишен;

Она тонка, легка, как стрекоза;

И в голосе ее трав шелест слышен.

Она всегда беспечна, и на всех

Глядит прищурясь, скупо, как в просонках.

Но как, порой, ее коварен смех!..

Иль то — Цирцея, спящая в пеленках?

Она одета просто, и едва

Терпимы ей простые украшенья.

Но ей бы шли шелка, и кружева,

И золото, и пышные каменья!

Она еще ни разу алых губ

В любовном поцелуе не сближала,—

Но взгляд ее, порой, так странно-груб…

Иль поцелуя было бы ей мало?

Мне жаль того, кто, ей вручив кольцо,

В обмен получит право первой ночи.

Свой смех она ему швырнет в лицо,

Иль что-то совершит еще жесточе!