— Ну, давай же! — князь чуть не вырвал у него кубок. Вскинул его высоко вверх. И почти выкрикнул: — За поход! За Великий Поход на Север!

Он пил долго, будто и впрямь утоляя внезапную, обуявшую его жажду. Вино текло по светлым усам, по короткой русой бороде, по расшитой бисером рубахе белой с алыми отворотами. И когда допил, с силой, будто припечатывая недоступные пока леса своей великой княжеской печатью, поставил кубок в густую зелень чертежа. Выдохнул тяжело, с хрипом:

— Скоро! Скоро мы будем там! — Поглядел на охранителя своего мутнеющими глазами, спросил: — Ты веришь мне, Зива?

— Верю, — ответил Жив тихо. Ему стоило огромных трудов удерживаться на кромке сознания, сон завладевал его душою, его мозгом, глаза слипались, веки тяжелели, будто на них положили по бревну.

— И я верю! — Крон подошел вплотную. Прошептал: — Устал я сегодня… немудрено, четвертый день без сна. Устал. Отведи меня к постели, Зива, что-то ноги не слушаются. Спать! Спать! Все прочее утром, завтра, утро вечера мудренее…

Он говорил, еле шевеля тонкими губами, опираясь на Жива. И тот, сам слабеющий, обезноживший, теряющий сознание, с трудом довел отца-князя до постели, застланной грубым полотном, с одной единственной низенькой и жесткой подушкой в изголовье. Положил на спину, прикрыл корзном. Отошел.

— Спи, отец, — сами прошептали губы. — Спи!

Ноги подогнулись. Но падая, Жив сунул в рот желтый корешок, зажатый в кулаке. Он успел его вытащить. Пригодился дар вдовушки Скиповой. Впился зубами в горькую мякоть.

Очнулся он от грохота шагов — кто-то бежал по огромной горнице-залу к опочивальне. Этот грохот был невыносим, он отзывался болью в ушах. Но Жив нашел в себе силы, вскочил. Перебежал к дверям дубовым, неприкрытым. Грохот в голове его стихал — шаги как шаги, просто кто-то идет. Надо придумать что-то…

Дверь отворилась осторожно, совсем немного — чьи-то глаза осмотрели спальню князя, только после этого страж вошел, мягко ступая, боясь разбудить повелителя. Это был Гран, один из братьев Кеевых, такой же чернобородый, такой же верный. Увидав Жива, он чуть расслабился, вздохнул свободнее. Но спросил все же:

— Что за шум был, слыхал?!

— Нет! — ответил Жив. Он и в самом деле не слышал никакого шума. Лишь мгновенье спустя смекнул — это он сам упал, вот и шум был. Значит, в забытьи был совсем недолго. Чудо-корень! Во рту все еще стояла бодрящая, едкая горечь. Но голова была ясной, свежей. И силы вернулись в руки и ноги.

— А чего ж ты тут делаешь тогда? Твое место за дверями!

Удар был короткий, внезапный. Жив пронзил Грана насквозь, тот и охнуть не успел. Придержал за плечи, медленно опустил. Теперь каждая секунда была дорога. Крон будет спать не меньше трех суток. Но у него есть бояре и воеводы, у него есть темники и, главное, его стража во главе с Кеем. Надо спешить!

Связка ключей висела у изголовья. Княжеский жезл, малая палица с кровавым рубином в навершии лежала на столе. Жив взял и то, и другое. Замер над спящим. Сейчас тот был в полной его воле, достаточно коснуться острием меча этой вздрагивающей на открытой шее вены — и все, все вопросы будут решены, мать отомщена, и никогда больше, никто не посмеет… Да, он вправе открыться, он будет единственным законным наследником! И его поддержат княжичи и княжны, даже старший брат, Дон. Он станет Великим князем! Надо решиться! Один только удар — короткий, точный, безжалостный! И свершится то, о чем он мечтал долгие годы — там, на Скрытне, и в скитаниях, в мытарствах своих тяжких. Один очищающий, праведный и справедливый удар! И придет все сразу. Власть! Могущество! Почет! Сила! Безграничное право вершить судьбы… Власть! Власть!! Власть!!! Загудело в голове, застучало: «Тебе в жизни твоей бренной отведен час, твой звездный час. Промедлишь, упустишь его — и боги отвернутся от тебя! Отвернутся!! От тебя!!!

Жив склонил голову. Что-то горячее, будто капелька олова расплавленного, обожгло его щеку. Слезы? Пора! Там его ждут — Дон, Яра, Аид, Хотт с Оврием… а еще дальше — Ворон, Овил, все беглецы… все русы. Пора!

— Прощай, отец, — прошептал Жив. И быстрой, твердой поступью вышел из опочивальни. Навстречу ему шли четверо. И у каждого в руке был зажат обнаженный меч. Жив признал их — двое братьев. Кея, и еще два стражника из ближней дружины. Видно, отсутствие Грана переполошило их. Теперь мимо не пройдешь.

— Я за вами! — крикнул им вполголоса Жив, с тревогою, будто произошло нечто страшное. Он не мог допустить побоища здесь, тогда кто-то побежал бы за подмогой, тогда всему конец. Надо было заманить их в сени пред опочивальней, в длинную и узкую полутемную камору, где он и стоял обычно. — Там есть кто-то, Гран побежал за ним!

— Где?! Быстрей показывай, Зива!

Они ринулись в проход. Спины их были открыты. Жив потянулся за мечом. Нет! Он не подлец, чтобы разить в спину… Он захлопнул дверь.

— Смотрите! Вот он!

Все четверо обернулись разом. Двое упали тут же с рассеченными глотками. Жив не давал времени опомниться. Он бил точно, сильно, наверняка… даже схватки не получилось, лишь острие одного меча успело чуть оцарапать ему локоть. Еще четверо! Своих! Русов! Ничего не поделаешь, так надо, они не должны были становиться на его пути.

Пока добрался до внешнего прохода в темницу, еще семерых уложил. Четверо стражей из дружины Олена, видавшие его прежде лишь издали, не приближенные к князю, пропустили, увидав вознесенный над головой жезл с рубином. Жив их не тронул, хотя и знал, опомнятся, бросятся в погоню. Жив спешил. Он должен давно уже быть в темнице. Любыми путями, но должен! Если там что-то случится, им всем не миновать расправы, никто их щадить не станет.