Я открываю газету "Комсомольская правда" и вижу на первой странице свои фотографии в самых возбуждающих и неприличных позах. Огромным шрифтом набрана сенсационная подпись к снимкам: "Наш корреспондент Дарья Асламова обвиняется в убийстве четырех человек самым зверским способом. Сегодня состоится открытый судебный процесс по этому загадочному делу. Мы желаем нашему корреспонденту удачного завершения процесса". Я лихорадочно роюсь в памяти, стараясь припомнить, где же я могла хлопнуть этих четырех человек, и во сне покрываюсь потом от мучительных воспоминаний. Зал огромный и блистающий, волнующееся море людей, фотовспышки. За кулисами я тщательно, как Мария Стюарт перед казнью, выбираю платье. Наконец на- ' дела свое любимое бальное платье, оставшееся от конкурсов красоты, и сногсшибательное бриллиантовое ожерелье. Меня раздражает, что перчатки уже не первой свежести, а на платье видна дырочка, прожженная сигаретой. Круглый деревянный столик, перо и чернильница – я сажусь писать собственную защитную речь и сразу же застреваю на первой фразе. Как обратиться к публике – господа (подумают, что слишком претенциозно), друзья (какие же они мне друзья?!) или товарищи (это звучит уже смешно)? Все мешается в моем сне, и вот я уже еду в гости к бабушке, которая умерла и похоронена в деревенском нужнике. Я должна приставить бабушке второй подбородок – его забыли положить в гроб. Я захожу в туалет, поднимаю крышку гроба, и оттуда выползает клубок черных змей.

Часто в мои сны врывался Нагорный Карабах. Мне снилось, что я снова на войне и ищу убийцу девушки со вспоротым животом и вывалившимися кишками. Я всем мешаю и все время путаюсь под ногами. Никто не может понять, зачем нужно искать убийцу одной девушки, когда ежедневно погибают десятки людей. Наконец ко мне приводят преступника и спрашивают, что с ним делать. "Убейте его!" – кричу я. Кто-то метко стреляет убийце в правый глаз. Он падает, но снова поднимается и весело смотрит на меня единственным ярко-зеленым глазом. "Что с ним делать?" – снова спрашивают меня. "Добейте его", – говорю я устало. Убийце выбивают левый глаз, но он встает и надвигается на меня, мерзко хихикая. Я просыпаюсь с криком ужаса.

Я стала часто разговаривать во сне. Однажды я сильно напугала Андрея, когда, сонная, поднялась, уставилась бессмысленными глазами в пространство и отчетливо произнесла: "Герои всегда приходят слишком поздно". Потом снова рухнула в свое тревожное беспамятство.

Чем больше росла стена времени, отделяющая меня от страшных карабахских событий, тем больше я размышляла, убеждаясь в существовании непонятного всевидящего бога.

В ту ночь, когда столкнулись несколько человеческих судеб и столкновение было не в пользу меня и моих товарищей, кто-то сверху распорядился так, что погибли не те, кому предназначалась гибель. Бог представлялся мне приятным джентльменом средних лет, восседающим в своем небесном офисе за пультом управления.

Суперкомпьютеры сообщали ему всю информацию о земных делах, а бог в соответствии с ней нажимал на кнопки и передвигал рычаги.

Мне хотелось с кем-нибудь поговорить о боге, увидеть истинно верующих людей, и я отправилась в Пюхтицкий Успенский женский монастырь, расположенный на территории Эстонии, один из самых богатых и респектабельных центров православия.

Очаровательная уютная обитель на горе, в живописном местечке между Чудским озером и Финским заливом. Единственное неудобство – сумасшедшие ветры, вызывающие своим воем по ночам суеверный страх. Особенно хорош монастырь зимой, на закате – дивно вспыхивает золотом снег, переливаются покрытые инеем ветки деревьев, а в Домах уютно теплятся лампадки.

В XV веке эстонские крестьяне увидели на горе молодую прекрасную женщину, сияющую небесным светом. Поднявшись на гору, они нашли под старым дубом икону с изображением Успения Пресвятой Богородицы. Потрясенные этим чудом, крестьяне назвали гору "Пюхтицей", что в переводе обозначает "святое место", и соорудили на ней часовню.

Теперь территория монастыря, основанного в Пюхтице, составляет 75 гектаров – шесть храмов, кирпичные кельи,своя электромельница, дом для представительских целей с современным конференцзалом, музей, двухэтажная гостиница, богадельня, где живут престарелые монахини.

Монастырь принимает любого паломника, постучавшегося в дверь кормит его и обслуживает. Есть своя библиотека, где хранятся редчайшие издания Иоанна Златоуста и Максима Грека, и даже своя видеотека, где собраны фильмы на духовные и нравственные темы.

Монастырь – это передовое сельскохозяйственное предприятие, щедро сдобренное молитвами. На пахотных угодьях обители сеют пшеницу, рожь, овес, выращивают кормовые культуры. В хозяйстве имеются коровы, лошади, трактор, стадо овец, птичник, парники, оранжереи, плодовый сад, пасека. Пчелки живут в искусно сделанных ульях, точно копирующих монастырский Успенский собор. Небольшое болотце на территории обители расчистили и превратили в пруд, где летом хранятся большие фляги с молоком. Все это огромное хозяйство требует постоянных забот.

Целый день монахини хлопочут, точно пчелки, с той обстоятельностью и чинностью, которая возводит домоводство и сельскохозяйственные труды в торжественный ритуал, священный обряд.

Кто из женщин не представлял себя в эффектной роли кающейся грешницы? Кто не мечтал в конце бурного жизненного пути удалиться в тихую обитель? Сладкий запах елея, протяжное пение церковного хора, черный монашеский наряд, который так выгодно подчеркивает трагическую бледность лица, – вся эта театральная обстановка живо трогает романтическое женское сердечко. Религиозность женщин сильно замешена на сентиментальности и пристрастии к красивым жестам и символам.

От холода разума они бегут к теплу веры и благочестия.

Но монашество привлекательно лишь издалека, окутанное вуалью фантазий и слухов.

Это бесконечный тяжелый труд, и на него способны лишь немногие. Сюда приходят женщины, для которых мирская жизнь стала столь же мучительной, как яркий свет для человека с больными глазами.

Я приехала в Пюхтицкий монастырь с чувством благоговения, рассчитывая прожить там неделю, но выдержала всего три дня. В первый вечер я чувствовала себя прекрасно – чистота и идеальный порядок, которые царили здесь, дали мне чувство спокойствия и умиротворения. Я спала в своей келье безмятежно, как ангел.