И вот случай, я вспомнил. Воскликнул я как-то Кудаиму, при Микдаме ибн Мадикарибе было это.

– О, Кудаим! Да будешь счастлив ты, когда умирать будешь, ибо не был ты ни правителем, ни соправителем, ни его советником.

И тут же записали мои слова, будто сказал я нечто гениальное.

Пожалуйста, где в моих словах логика? Будто я сам не стремился править, основав религию? Править! Еще как править! И правил! И люди смотрели на это, но не видели истину. А кто видел истину, и возражать хотел, забрасывали его камнями, объявляли ему джихад.

Или как однажды сказал я Абу Римсе:

– Не называй никогда раба как раб. Зови его – мой друг. И будешь ты в раю.

И все опять поверили. Это страшный абсурд! Как можно раба назвать другом? Как? Ведь он же раб!

Короче говоря, сильно сжалось во сне мое сердце – я видел лица людей, которые вообразили себе ад и рай. Как надеялись они попасть в рай, и как они пугались, страшились попасть в ад. И как это не благородно с моей стороны. Ведь все это придумал я! О Аллах! Прости меня грешного!

И тут же мир во мне меня стал ускользать. Потонул в слезах и звуках, и не сказать словами, как он лился и струился, и какая в этом была доброта и боль! О слезы и кровь! Слезы и кровь – тающий лед души, и плачущий парит средь ангелов. Вот она – свобода!

Я плакал, я сильно плакал. Не знаю, почему. Сидел без обыкновенных чувств, без мысли, без свидетелей. И мелькающие картины: гроб, а в нем такой любимый, такой важный для меня запах, но только я не знаю какой.

Это был пряный запах, легкий, светлый.

"Может быть, этот запах – ты сам", – подумал я. О, может быть, смысл всей моей жизни был только в том, чтобы создать религию. Может, у меня был талант к чему – то другому? Но все пропало где-то вдалеке. Я хмуро шагал к какому-то домику.

В изнеможении я побрел туда. Сейчас мне необходимо было войти в дом, где ждала меня мать, ведь я, кажется, слышал уже ее голос? И, по-моему, видел ее лицо?

Мое внимание привлекли ступени. Белые, ярко белые ступени. Они вели наверх, головокружительные ступени, крутые, скользкие, и никаких перил.

Наверняка уже слишком поздно – ее, наверное, уже там нет, а может быть, уже она умерла? Ведь умерла она давно, когда мне было 6 лет. И что же, не суждено мне больше услышать, как она зовет меня?

Я молча сражался с этим ступенчатым горным хребтом. Падал, терял силы, в ярости и слезах карабкался наверх – и вот я уже наверху. Были распахнуты ворота, и там, за ними, в сером платье брела моя мать, с корзинкой в руках, тихо-тихо, погруженная в свои мысли. Моя мать! Нет, это не моя мать.

И тут до меня дошло! Да не может быть! Опасно! Опасно! Нет, да, нет, о да! ДАААА!!! Это был Аллах!

Это Он – всевышний! Смотрел на меня. И вот совсем рядом стоит Он, вот идет куда-то – я мог видеть Его только сзади. Он был ясный и прекрасный, весь – воплощение свободы, вся – мысль о свободе!

Яростно прорывался я вперед, но в густом воздухе вязли немеющие ноги, все туже и туже ползучие растения обвивали мое тело – все мешает, все враждебно, не пройти!

"О, Аллах!" – я закричал, но закричал беззвучно моего голоса не было слышно. Между Ним и мной была стеклянная стена.

Аллах шел дальше, не оглядываясь, тихо-тихо, погруженный в прекрасные свои мысли и заботы. Я отчаянно и беззвучно закричал. Я бежал и не двигался с места! Нежность и ярость пожирали меня.

Через весь дом насквозь медленно прошел. Он остановился в дверях, наружу вышел, в сад. За Ним и я. Стояли мы на вершине большой горы. Он вниз посмотрел, взглядом указывая мне сделать то же самое.

Внизу раскинулся город. Издали слабо доносилось волнение большого города. Кое где мерцали разноцветные огоньки, такие тусклые и далекие.

Аллах слегка наклонил голову набок, мягко и задумчиво, погруженный в свои мысли, потом тихо сказал мне: "сделай ко Мне шаг ''.

Я попытался двигаться, и вдруг качнулась, расшаталась подо мною земля. Я еле удержал равновесие, чуть не упал вниз, на город. Но кое – как еще пытался стоять у косого обрыва. Аллах улыбнулся. Я еще раз попытался продвинуться к Нему. И вновь чуть не упал, со всей силою стал карабкаться наверх, хватаясь на камни и ветки кустарника.

Он прошептал мне строго: "Ради людей ты сделал это. Жалеть не стоит, иначе будешь мучиться и после смерти. Ведь и после смерти живет душа с проблемами. Но тебе уже пора меня послушать. Так слушай же, Мохаммед!