– Ты не прав, Миша. При чем тут инвалидность?

– Дай определение инвалида.

– Инвалид – это тот, кто не может за собой ухаживать и приносить пользу.

– Дай определение доброго и злого человека.

– Добрый – тот, от которого всем хорошо, злой – от которого плохо.

– Тогда мы с тобой злые люди. – Миша не улыбается, он серьезен. – Мы едим чужую еду, заставляем других людей нам помогать. И я более злой, чем ты, потому что моя инвалидность тяжелее.

– Миша.

– Что?

Миша уверен, что разговор исчерпан. Он все доказал. Но я настойчиво хочу понять, почему мы злые, почему так устроен мир, почему мы с Мишей должны быть злыми. Куча глупых вопросов возникает у меня постоянно, и мне не с кем их обсудить. Только с Мишей. Так хорошо, как Миша, не думает никто. Я не знаю никого на свете умнее Миши.

– Миша, если копнуть чуть глубже, то мы с тобой не очень злые люди. Мы же не хотим никому зла сознательно.

– Не хотим. Мы не хотим быть инвалидами, но это ничего не меняет.

– Но я не делал ничего злого. Старался не делать, – поправляю я мысль, но Миша не замечает поправки, или считает ее несущественной.

– Ты всю жизнь делал злые вещи, и я делал. Вспомни.

– Я кричал по ночам, когда все спали.

– Вот видишь.

– Миша, но я не виноват, что у меня болели ноги. Я ползал по коридору, ноги замерзали так, что я переставал их чувствовать. Ночью, когда ноги оттаивали под одеялом, они начинали болеть, и я кричал во сне.

– Ты мешал спать всем.

– Я знаю, но что я мог поделать?

– Ходить по коридору, а не ползать.

– Миша, я серьезно спрашиваю.

– Рубен, я серьезно отвечаю. Ты не мог ничего изменить, и тебе было наплевать на всех, кто спал в комнате вместе с тобой. Перестать быть злым ты мог, только перестав быть инвалидом. Либо сознательно выбрать другую форму поведения.

– Какую форму?

– Если предположить, что твоей целью было не выспаться и отогреться, а нести людям добро, то ты мог на ночь уползать в коридор и спать там.

– Но в коридоре холодно.

– Так ты определись, наконец, чего ты все–таки хотел: добра или зла?

– Миша, подожди. Если бы я решил спать в коридоре, то мне пришлось бы спать на уроках, я не смог бы получать хорошие отметки. Но даже не это главное. Меня насильно заставляли бы ложиться в кровать.

– Ты мог бы ложиться в кровать, потом, подождав, когда все заснут, выползать в коридор, а под утро возвращаться.

– Но рассказывать, почему я так поступаю, было бы нельзя, так?

– Так.

– Тогда я потихоньку начал бы сходить с ума от боли и недосыпа. Это все закончилось бы дурдомом. Мне пришлось бы ссориться с учителями.

– Безусловно. Я ссорился с учителями и попал в дурдом. Мы с тобой – злые люди, разница только в том, что я это признаю, а ты – нет.

Миша опять прав. Я думаю.

– Хорошо, Миша, но если копнуть еще глубже, то там, в глубине, мы с тобой такие же добрые, как и все.

У Миши тоже нет выбора. Единственный собеседник, с которым он может поговорить нормально – я. Он может спорить со мной на любом уровне.

– Давай глубже, – кивает Миша.

– Тогда, в детдоме, помнишь, когда душили кошку?

– Не помню. У тебя, Рубен, поразительная возможность помнить ничего не значащие вещи.

– Все играли в карты, пара на пару. Проигравшая пара должна была душить кошку.

– Допустим, что–то такое было. Что из этого?

– Ты отказался играть.

– Что из этого следует?

– Что в глубине души ты добрый, такой же, как и все.

– Рубен, объясни мне, доброму, зачем душить кошку? Какой в этом смысл?

– Не знаю, но они все же сели играть. Значит, они были злые.

– Они были идиоты. Твой пример доказывает только то, что на свете есть люди глупее Рубена. Ни к добру, ни к злу этот факт не имеет никакого отношения.

– Зачем ты спасал кошку?

– Я никогда в жизни не спасал никаких кошек. Я безразличен к кошкам.

– Но я помню. Кошка кричала, ее пытались повесить, а ты ее спас.

– Я спас кошку? Рубен, даже если бы я и захотел ее спасать, как бы я это сделал?

– Ты сказал Сереге, что хотел бы посмотреть, как они душили бы тигра.