Рубен. Может, никто и не мог, но я мог. Я всегда слушался старших.

Голос пожилого ангела. И когда сдохнуть тебе желали, тоже слушался?

Рубен. Нет, когда сдохнуть желали – не слушался. Но это они не по–настоящему желали, наверное.

Голос пожилого ангела. С чего ты взял, что не по–настоящему? Кашу ел? Горшок просил? Желали сдохнуть – должен был сдохнуть.

Рубен. Злые вы какие–то, ангелы. Не может человек сдохнуть по чужому желанию. Каждая тварь на Земле жить хочет. Вот я и жил.

Голос пожилого ангела. Жил, значит, не слушался.

Голос молодого ангела. Я ж говорю, что врет.

Рубен. Не вру. У меня характеристика хорошая.

Голос пожилого ангела. И когда в последний раз на тебя писали характеристику?

Рубен. Не знаю. Я ж не знаю, кто тут на кого пишет характеристики. В школе писали.

Голос пожилого ангела. Так школа когда была. Школа давно была. Те характеристики уже недействительны.

Голос молодого ангела. Да, недействительны. Эти характеристики устарели давно.

Рубен. Так что ж мне делать?

Голос пожилого ангела. Признать вину, раскаяться.

Рубен. Ерунда это все, цирк. В чем мне раскаиваться?

Голос молодого ангела. Во всем.

Рубен. Так я ж ни в чем не виноват.

Голос пожилого ангела. Нет таких людей, чтобы ни в чем были не виноваты. Выжил – виноват.

Рубен. Выживание – основной инстинкт биологического организма. Цветок не виноват, что выжил. И бабочка не виновата.

Голос пожилого ангела. Умный какой нашелся. Еще и разговаривает. Смотря какой цветок. Может, это сорняк на поле вырос. На хлебном поле. Тебя в школе учили, что сорняки – плохие растения? С бабочками еще проще. Она когда бабочка – то не виновата, а когда была гусеницей, может, много полезных растений съела. Ты кашу ел?

Рубен. Ел я вашу кашу. Сказать, что я о ней думаю?

Голос пожилого ангела. Говори, говори. Ты и так уже на отдельную палату наговорил и на десяток ампул в день. Ничего, посидишь на ошейнике, поумнеешь.

Выходит санитар с ошейником.

Рубен. У меня справка из полиции есть. Она может заменить характеристику.

Санитар подходит к Рубену, обыскивает его, вынимает из внутреннего кармана Рубена справку, рвет ее на мелкие клочки, бумагу бросает на пол. Выходит Балерина, подметает, уходит.

Голос пожилого ангела. Справки тут недействительны. Нужно чистосердечное раскаяние.

Голос молодого ангела. Да, чистосердечное раскаяние смягчает наказание.

Рубен. По–другому нельзя? Или раскаиваться, или на ошейник?

Голос пожилого ангела. Нельзя по–другому. Понимаешь, мы бы и сами хотели как–нибудь помягче, но у нас тоже начальство. Начальство решает, мы исполняем. Понимаешь?

Рубен. Тогда я раскаиваюсь. Все? Могу идти?

Голос молодого ангела. И в чем ты, дорогой, раскаиваешься?

Рубен. Да в чем хотите. Во всем раскаиваюсь. В том, что живой, раскаиваюсь, в том, что кашу ел. И в том, что вообще сюда пришел, раскаиваюсь. Сейчас полностью раскаюсь, набью морду Шалтаю–Болтаю и пойду домой. Надоел мне этот театр.

Голос пожилого ангела. Ты не понял. Это не театр, это серьезно, очень серьезно. Ставки сделаны. Очень крупные ставки. Ты сейчас должен искренне, громко раскаяться.

Рубен (громко). Я раскаиваюсь!

Голос пожилого ангела. Не так. По–настоящему раскаяться.

Рубен. Надоело мне все это.

Голос молодого ангела. Ишь, надоело ему. А кому не надоело? Всем надоело, и все терпят. Вот Шалтаю–Болтаю надоело, он ушел.

Голос пожилого ангела. Признайся, тебя ведь не было?

Рубен. То есть как это меня не было? Был я.

Голос пожилого ангела. Не было тебя. Сам говоришь, что раскаялся. Жалеешь, что родился?