Особенно всё же не унывали. Прибыли на какую-то занюханную станцию, с песняком доехали на открытых грузовиках до целинного совхоза, отстояли положенное время на митинге и разъехались по отделениям. Попал я со своей бригадой в самое дальнее, и выпало нам строить коровник. Там, на месте, нам сразу же честно объяснили, что и коровник нафиг кому нужен, коров-то пара дохлятин и вряд ли больше когда будет, и мы здесь не пришей кобыле хвост. Но разнарядка из центра получена, значит кровь из носу, а строить надо.

Нам только площадку в степи очертили, материал подвезли, кое-какой инструмент подкинули, а остальное, дескать, сами докумекаете, не зря же государство в ваше образование страшные деньжищи втюхивает. Что мы изучаем историю с филологией и многие и корову-то только в киножурнале "Вести с полей" видели, а об её обиталище вообще никакого представления не имеют, местное руководство совсем не колыхало. Хорошо ещё, в бригаде случился

"старик", пришедший в институт, как Ломоносов, из провинции с производственным стажем. Он-то и взялся руководить процессом, а то ведь могли с таким же успехом и гарем ненароком построить.

Творили всё больше по наитию, увлеклись, вкус почувствовали к непривычному делу и скоро стало что-то получаться. Подсмотреть да подучиться бегали на соседнюю стройку, где вкалывали, в отличие от нас ни на секунду не отвлекаясь, так называемые "шабашники", приехавшие из Армении на целину, как тогда с показным презрением и затаённой завистью говорили, за "длинным рублём". Вот где было мастерство так мастерство, любо-дорого смотреть. Да только построили магазин армяне в одночасье и побежали другой объект возводить, а нам опять в собственном соку пришлось вариться.

Начальство нас позабыло-позабросило, хоть кормили исправно как на убой в совхозной столовке. Разносолов особых не было, но щи наваристые с кусищем мяса да каши душистые нам, студентам недокормленным, райской пищей казались. К тому ж случилась мимолётная любовь у одного из наших с заведующей сепараторным цехом, от которой и нам сметаны как масло густой и других молочных деликатесов перепадало. Поняли мы, отчего в народе страсть к молочным рекам с кисельными берегами.

Худо-бедно достроили и мы свой коровник, а заодно за полтора месяца телом налились, прогнали с лиц бледность городскую, загорели тёмным крестьянским загаром, перешли в общении на простую понятную речь с матюжком заковыристым. По общему убеждению, стройка всем в прок пошла и получилась конфетка. Оставалось объект сдать. Тут и нарисовался главный инженер совхозный, которому надлежало акт приёмки подписывать. А тот как глянул на нашу гордость, так аж зашёлся от смеха. Что стены кривые и крыша скособочена, – говорит, – ещё куда ни шло, а на кой ляд вы башенку идиотскую сверху присобачили? Мы объясняем, мол, с неё сподручней коров, с тучных пастбищ возвращающихся, высматривать и доярок зычным гласом на дойку созывать. А кривизна некоторая – то, дескать, влияние на архитектуру раннего модернизма и немножечко кубизма.

Ну, тут дядя совсем с копыт и ну по траве кататься. Кричит сквозь слёзы (в литературном изложении): Хрен вам еловый, а не акт, на месяц ещё останетесь ваше уродство такое-сякое в коровник нормальный переделывать. Ну, мы, естественно, завяли, а наш батяня тут инженера с земли эдак нежно поднимает, что-то на ухо нашёптывает и к общежитию ускоренным шагом ведёт. Остались мы в тоске и ожидании, и уж сами злым глазом косим на рук своих творение. Часа не прошло, бежит "старик", радостно бумажкой в воздухе помахивает, а за ним и инженер маячит, вихляющей походкой к нам подтягивается и нос алеющий ручкой прикрывает. Ладно уж, – говорит, – отпускаю вас, блаженных, учудили так учудили, мы тут посоветовались и решили ваш коровник под дом культуры пустить.

То-то веселья было. Послали гонцов за горючкой, на "сухой закон" положив что следует с прибором, других – к казахам местным за бешбармаком (это блюдо такое из баранины с домашней лапшой – вкуснотища неописуемая). Вечером сабантуй отвальный устроили, начальство пригласили речи и тосты во здравие советского студенчества провозглашать. Все чокались стаканами с разрешённым по случаю кислым вином и запивали более приличествующим напитком, укромно расставленным извилистой змейкой под праздничным столом.

В пору моей учёбы в МГУ среди немногих "преподов", которых вправду, а не только в канун экзаменов, любили и уважали, был декан.

Моложавый, с короткой стрижкой, не чурающийся запанибрата побалакать со студентами, а при случае и рюмашку с ними опрокинуть, был он, можно сказать, нашим кумиром. Вот как-то бегу по коридору, на лекцию опаздывая, вижу, стоит он с двумя студентами и вроде бы мирно так беседует. Вдруг раз – и мне руку тянет. Я за руку ухватился, трясу в приветствии, мол, здравствуйте, уважаемый, извините, спешу, на лекцию опаздываю. И дальше галопом.

После лекции встречаю тех двоих, они смехом заливаются.

Оказалось, он их поймал и отчитывал за опоздание, хотел и меня на бегу выловить, да после моего горячего рукопожатия совсем растерялся и отпустил с миром. Но это что, а другой раз сидел в гальюне, бумагой себя по внезапной нужде заранее не обеспечив. Встал на толчок, заглянул к соседу через перегородку, вижу, сидит "орликом" салажонок, затылок бритый, только уши торчат, газету "Правда" читает. Я ему: отчекрыжь газетки, безбумажный я оказался. А он лишь макушкой побагровел и нос ещё ниже в газету. Ну, и жмот ты, – говорю, – ушастый, ладно, без твоей "Правды" обойдусь.