Нет ни прародительских портретов,

Ни фамильных книг в моем роду.

Я не знаю песен, ими петых,

И не их дорогами иду.

Но стучит в моих висках — лихая,

Темная, повстанческая кровь.

То она меня толкает к краю

Пропасти, которая — любовь.

Юная прабабка жаркой масти,

В шелковом тюрбане ниже глаз,

С чужеземцем, тающим от страсти,

Не бежала ли в полночный час?

Молнию-коня, чернее врана,

Помнят придунайские сады!

И обоих спас от ятагана

Ветер, заметающий следы…

Потому, быть может, и люблю я

Над полями лебединый клич,

Голубую даль береговую,

Конский бег под хлопающий бич…

Пропаду ли, нет, — сама не знаю!

Только знаю, что и мертвой я

Восхвалю тебя, моя родная,

Древняя болгарская земля!

На этой земле я невольный жилец,

Зато самовольно ее не оставлю!

Единственный долг мой — прожить как боец

И мир целовать огневыми устами.

Как жизнь ни черна — не страшусь ее туч,

Тоска тяжела — отрясу ее бремя.

Кипит в моем сердце серебряный ключ,

Надежда на лучшее близкое время.

Одно лишь сокровище есть у меня:

То — сердце, которое все возлюбило!

Чтоб вольною стала родная земля,

Его я с размаху бросаю в горнило.

Я жить не просился, я вынужден жить,

Зато самовольно земли не оставлю!

Единственный долг человека — творить

И мир целовать огневыми устами.

Едва лишь сел я вином упиться,

Вином упиться — друзьям на здравье,

Друзьям на здравье, врагам на гибель —

Над ровным полем взвилися птицы,

Что было грезой — то стало явью,

От страшной яви — волосья дыбом.

Глашатай кличет по Будим-Граду,

По Будим-Граду, Демир-Капии,

По всем-то стогнам, путям и селам,

Его я слышу, и горше яда

Вино, и думы, что тучи злые,

Застлали мраком мой пир веселый.

Соленой влагой полны колодцы.

Рыдают нивы, рыдают хаты,

Всему народу — лихая туча!

— С торгов Афон-гора продается!

Мчат богатеи в Солунь треклятый,

Не повторится счастливый случай!

Гора, где каждый-то камень — подвиг!

Здоровье хворых, свобода пленных,

Защита сирых, опора слабых!

На райских пастбищах овцы бродят,

В святых обителях белостенных

Монахи черные Бога славят.

Меня в колыске качало Худо,

Качало Худо у мерзлой печки,

За мною Худо ходило тенью.

Как не скучать мне в ночи без свечки,

Коль ничего мне и ниоткуда,

Ни в будний день мне, ни в воскресенье!

Каб богатеем глядел на солнце,

Все откупил бы долины-горы,

Златые нивы, златые руды…

Эх, потекли бы мои червонцы

На радость здравым, на здравье хворым,

На сласть и радость простому люду…

Позади горизонты валились пластами, как пашня под плугом,

Ввысь взлетали мосты наподобие огненных птиц,

И наш дом — для последнего разу — мне брызнул звездою.

Я над телом лежащим помедлил.

На широких равнинах — их пули со свистом сшивали

тесней и тесней, —

Как восторгом, охваченный ужасом,

Брат!

Я укрыл тебя ветвью.

Сжала жница тебя не серпом, не серпом тебя сжала, а саблей…

В землю торопится кровь.

В поле останется тело.

И погрузился я в ночь, у которой ни дна нет, ни сна нет.

…И необъятная — вся —

Стала земля мне одним

Местом, запавшим

На объем человека.