Роза в цвету

Аннотация

Шотландские горцы.

Могучие красавцы. Отчаянные воины. Пылкие возлюбленные. Так поется в балладах, а как на самом деле?

Об этом мечтают узнать прелестные англичанки, которых капризная судьба однажды сводит с шотландцами…

Глава 1 Баллинашилз, Аргайллшир 17 июня 1826 года – Что вы здесь делаете, хотел бы я знать? Дункан Родерик Макинтайр, третий граф Стратайр, ошеломленно смотрел на гибкую фигуру, наклонившуюся над табуретом у фортепьяно в гостиной его дома. Дункан был потрясен. Он не верил своим глазам. Он застыл на пороге. Роуз Миллисент Маккензи-Крэддок, его погибель, самый надоедливый, неискоренимый шип в его теле, подняла голову – и улыбнулась той слегка кривой улыбкой, которой поддразнивала его не один десяток лет. Ее большие светло-карие глаза блеснули. – Доброе утро, Дункан. Я слышала, что вы приехали. Ее мягкий, едва различимый шотландский акцент подействовал на Дункана точно нежная ласка. Поза, в которой стояла Роуз, позволяла видеть часть ее груди цвета сливок. Взгляд остановился на ней, и Дункан окаменел с ног до головы. Собственная реакция так же удивила его, как и то, что он нашел Роуз здесь, – и удивила так же неприятно. Губы его сжались. Пальцы стиснули дверную ручку, он помешкал, потом нахмурился, шагнул в комнату, закрыл дверь. И крадущимися шагами двинулся на свою Немезиду. Когда он приблизился, Роуз выпрямилась, держа в руках нотные листы, разборкой которых она была занята, и удивилась, почему это ей стало трудно дышать. Почему она не может отвести глаз от Дункана, от его глаз. Словно они играют в салки, и она должна прочесть его намерения в прохладной синеве этих глаз, все еще вызывающих у нее озноб, как вода в покрытом рябью озере, расстилающемся под окнами гостиной. Они уже далеко не дети, но Роуз с полной определенностью почувствовала, что страшная игра между ними продолжается. Роуз охватили волнение и какое-то непонятное предчувствие. Комната была просторная, длинная, и, не сводя взгляда с лица Дункана, Роуз успела оценить общие перемены, которые произошли с ним за прошедшие двенадцать лет. Начать с того, что он стал крупнее – гораздо крупнее. Плечи стали шире. Он стал крепче весь, с ног до головы. Он казался опасным – Роуз прямо-таки чувствовала исходящую от него опасность. Казалось, аура мужской агрессивности окутывает его; аура эта ощущалась в его походке, в напряжении, охватившем всю его высокую фигуру. Залихватский завиток черных волос на лбу, резкая асимметричность лица с упрямым подбородком, мужское высокомерие в синих глазах были теми же, что и раньше, но теперь стали гораздо четче и определеннее. Как будто время содрало с Дункана поверхностную мягкость и открыло таившуюся под ней твердую, как гранит, суть. Он остановился в двух шагах от Роуз, сердито сдвинув черные брови. Вынужденная поднять взгляд, она вскинула голову и снова скривила губы. Кажется, Дункан рассердился еще больше. – Повторяю, – он словно отрубал слова, – я хотел бы знать, что вы здесь делаете? Роуз улыбнулась еще шире, и в голосе ее задрожал смех. – Разумеется, я приехала сюда на Иванов день. Дункан не сводил с нее глаз; он уже не сердился, а только хмурился. – Вас пригласила матушка. То был не вопрос, но она все же ответила: – Да. Но ведь я всегда приезжаю сюда, каждое лето. – Вот как? – Ну да. – Она опустила крышку табурета, потом, не глядя, собрала ноты и положила их на фортепьяно. – Должно быть, я не попадал сюда одновременно с вами. Роуз подняла голову. – В последние годы вы не часто сюда приезжали. – Я занимался делом. Роуз кивнула и с трудом подавила желание отойти к окну, чтобы не стоять рядом с ним. Раньше она никогда не боялась Дункана; неужели теперь она почувствовала страх перед ним. Роуз откинула голову и посмотрела ему прямо в глаза. – Так я и слышала. Вы живете в Лондоне, восстанавливаете состояние Макинтайров. Он пожал плечами: – Состояние Макинтайров в полном порядке и полностью восстановлено. – Его взгляд стал резче. – Я не забыл, что вы натворили двенадцать лет назад. Двенадцать лет назад. Тогда они виделись в последний раз. Он был невыносимо модным двадцатитрехлетним молодым человеком, с самыми высокими воротничками и туго накрахмаленными кружевами на рубашке, какие только можно увидеть к северу от шотландско-английской границы. И даже к югу от этой границы. И Роуз не выдержала. За полчаса до того, как он поднялся наверх, чтобы одеться к Охотничьему балу, который давала его матушка, она проскользнула в комнату Дункана и отпарила все его воротнички. Пришлось ему появиться на балу немного не таким безукоризненным. До сих пор не раскаявшаяся в содеянном, Роуз усмехнулась: – Если бы вы только видели себя… – Не напоминайте. – Он окинул взглядом ее лицо, потом снова прищурился. – Вам двадцать семь лет – почему вы не замужем? Роуз, не уклонившись, встретила его взгляд и холодно подняла брови. – Разумеется, потому что я еще не нашла того, за кого хотела бы выйти замуж. Но вам тридцать пять, и вы тоже еще не женаты – хотя, насколько я понимаю, это скоро изменится. Дункан раздраженно вспыхнул, сжал губы. – Возможно. Я еще не решил. – Но вы пригласили ее сюда вместе с родителями, не так ли? – Да… нет. Их пригласила матушка. – По вашему указанию. Не получив никакого ответа – он только еще сильнее сжал губы, – Роуз осмелилась насмешливо хмыкнуть. Она не была уверена, что это безопасно – играть в старые игры, но кажется, старые шутки все еще действуют. Перемена в его поведении была почти не заметна, но все же в ответ на ее улыбку Дункан насторожился. Роуз знала его буквально всю жизнь. Она была единственным ребенком немолодых и богатых родителей, и в детстве ее баловали и ласкали, но строгих запретов было немало. Как наследницу, ее холили и всячески охраняли, и только летом, в долгие блаженные недели, что она проводила здесь, в Баллинашилзе, ей позволялось быть самой собой. Дикой, беспечной девчонкой-сорванцом. Ее мать была близкой подругой и родственницей матери Дункана, леди Гермионы Макинтайр; в детстве Роуз вместе с родителями проводила у Макинтайров каждое лето, наслаждаясь драгоценной свободой. Мать умерла пять лет назад, но Роуз казалось вполне естественным и дальше приезжать сюда, с отцом или без него; леди Гермиона заменила ей мать, и Роуз глубоко любила это пристанище, которое, по ее мнению, слишком часто руководствовалось чувствительностью. Роуз совершенно была не склонна к чувствительности, и этот факт Дункан мог подтвердить. Будучи на восемь лет старше ее, он был единственным ребенком в доме в те давно прошедшие лета; и естественно, Роуз привязалась к нему. Будучи нечувствительной – или, точнее, упрямой, своенравной, нелегко поддающейся запугиванию, – она не обращала внимания на все его попытки избавиться от нее. Роуз следовала за Дунканом по пятам; она была твердо уверена, что знает о нем больше, чем кто-либо еще. А это означало, что больше, чем кто-либо еще, она была осведомлена о владевшей им навязчивой идее – быть лучше всех, показать себя соответствующим высочайшим требованиям, достичь лучшего во всем; одним словом, им двигало стремление к совершенству. Человек совсем иного склада, Роуз не могла устоять перед искушением поддразнить Дункана, уколоть и подначить всякий раз, когда его навязчивая идея приобретала очертания, выходившие за пределы четкого здравого смысла. Шутки над Дунканом Совершенным стали сначала игрой, а потом вошли в привычку. За многие годы Роуз усовершенствовала свое мастерство, и теперь ее способность успешно пробивать бреши в ею защитных сооружениях была самым ярким воспоминанием, которое каждый из них хранил о другом. Именно это объясняло мрачный вид и внимательную настороженность Дункана. Но все же Роуз не могла объяснить, почему он так напряжен, от этой его напряженности натянулись нервы, она мешала ей дышать, по коже пробегали мурашки. Все это было совершенно внове. Он все еще стоял рядом, хмуро глядя на Роуз сверху вниз. Она надменно вскинула брови: – Полагаю, в последние годы вы добились успехов; судя по всему, что я слышала, у вас есть основания для самодовольства. Слегка пожав плечами, он пропустил эти слова мимо ушей – на это усилие, как она понимала, ушел остаток энергии после последних десяти лет. – Все стало на свои места. Будущее Баллинашилза теперь обеспечено. Именно этого я хотел достичь – и достиг. Роуз улыбнулась тепло и искренне: – Вы должны наслаждаться успехами. Не много найдется поместий в Шотландском нагорье, так удачно застрахованных от краха. Унаследовав титул и поместье, Дункан решил, как и еще кое-кто из ему подобных, что каменистая земля Аргайлла может обеспечить только средства к существованию, не более того. Как и было ему присуще, он, движимый желанием преуспеть, закусил удила и ринулся в дело. По мнению знатоков, он был теперь сказочно богат, имел солидный доход от торговли с Индией и ощутимые сбережения на черный день, пополняемые за счет умелой игры на бирже. Роуз это вовсе не удивляло. Зная преданность Дункана своему наследному имению, а также его врожденное чувство ответственности, Роуз даже гордилась его достижениями. В то время как многие поместья в Шотландском нагорье разорялись, Баллинашилз благоденствовал. За это она была ему искренне благодарна. Все еще не сводя с него глаз, упрямо игнорируя внутренний голос, твердящий, что перед ней опасность, Роуз наклонила голову набок, и ее глаза осветились радостным пониманием. – Теперь, когда Баллинашилзу ничто не грозит, не пора ли вам обзавестись женой? Его подбородок дернулся, глаза сузились. Дункан старался сосредоточиться на ее словах, пытаясь найти в них какое-то язвительное замечание, чтобы поставить Роуз на место или, еще лучше, чтобы вынудить ее уехать из его дома. Но мысли в голове у него кружились, и он не мог ничего придумать. Дункан никогда не понимал, что значит «быть ошарашенным», – теперь он это понял. И виновата в этом Роуз. Он не знал, следует ли ему испытывать ужас при этом открытии или, памятуя об общем прошлом, этого следовало ожидать. С того момента, когда, склонившись над табуретом, она взглянула на него, в голове все смешалось. И вероятно, в этом нет ничего удивительного. Вряд ли многие мужчины смогут сохранить ясность мысли, увидев такое сияние женственности. Роуз, его маленькая колючка, выросла. Он не отрываясь смотрел ей в глаза. Но это не помогало. Все равно он четко видел мягкие выпуклости ее грудей, теплые холмики цвета сливок, соблазнительно приоткрытые глубоким круглым вырезом утреннего платья. Это платье из мягкого светло-зеленого муслина с узором из крошечных золотых листочков облегало ее пышные бедра и длинные стройные ноги. Потребовались воистину гигантские усилия, чтобы не позволить своему взгляду скользнуть ниже и выяснить, насколько длинны эти ноги; непокорный ум настойчиво напоминал, что Роуз всегда была высокого роста. И всегда была нескладехой. Неуклюжей нескладехой. Она была тощим гадким утенком с огромными мягкими карими глазами, слишком большими для ее лица; слишком большеротой; ее непослушные волосы обычно походили на сорочье гнездо; прямые каштановые брови были слишком строгими для женщины, а нос – слишком вздернутым и слишком дерзким, чтобы считаться красивым. А еще у Роуз был острый язычок, который жалил Дункана слишком часто. Стараясь сохранить на лице прежнее выражение, Дункан мысленно выругался. Кто бы мог вообразить, что все эти несоразмерные черты с годами создадут видение, представшее перед ним сейчас? Глаза у нее были большие, как и раньше, но теперь они соответствовали лицу и прекрасно выражали неизменно прямой взгляд. Брови остались такими же прямыми, бескомпромиссными, но их линия была теперь смягчена волосами, которые по-прежнему слегка вились, но стали такими густыми и богатыми по цвету, что любой мужчина, у которого в жилах течет кровь, а не вода, возжелал бы запустить в них руки. Роуз заплела волосы в нетугие косы и свернула в пучок, и Дункану страшно захотелось узнать, какой длины ее пряди. Голос здравого смысла настойчиво повелевал ему отойти от нее на какое-то расстояние, чтобы не чувствовать запах духов – то была легкая смесь фиалки и розы. Но ведь если он отойдет от нее, вряд ли не поддастся настоятельному желанию насладиться зрелищем ее фигуры, которая теперь вовсе не была худенькой. Каждый изгиб ее тела был пышным, спелым, возбуждающим. А эти ноги… воображение уже пустилось во все тяжкие, но вместе с тем появилось смутное ощущение, что реальность может оказаться еще интереснее. И более волнующей. А этого он хотел меньше всего; от этого Дункану стало не по себе. Но вряд ли возбуждение его уляжется, если он будет стоять так близко, что можно протянуть к ней руку. Ее губы, несмотря на насмешливую кривую улыбку, были воплощенным искушением. Они уже не были слишком крупными, они были щедрыми – не женственными, но женскими, их пышные изгибы обещали всевозможные чувственные восторги. А что же до насмешливого вызывающего блеска ее глаз… жгучее желание обуяло его – желание обхватить ее лицо руками, поцеловать, ощутить вкус этих губ… Это была дорога к безумию. Это ведь Роуз, шип в его теле. Ее слова наконец пробились через туман похоти, окутавший разум; Дункан мысленно застонал. Ничего не изменилось. А это означало, что он попал в беду. В серьезную беду. Он вернулся в Баллинашилз, пригласив сюда свою предполагаемую невесту, и увидел… – Интересно, а почему вы не замужем? – Тогда она оказалась бы за пределами его досягаемости и усложняла бы жизнь другому человеку, а не ему. – Где же вы провели все эти годы, уж не в монастыре ли? Как и следовало ожидать, Роуз усмехнулась, слегка скривив губы – такие усмешки могут поставить мужчину на колени, – и плавно скользнула мимо него. – Ах, у меня было много женихов, но никто не задел моего воображения. Дункан с трудом удержался, чтобы не фыркнуть; можно себе представить. Роуз – богатая наследница; поклонников у нее, должно быть, целый легион. Он повернулся, чтобы посмотреть на нее, остановившуюся у окна, – да, ноги длинные… длинные, длинные, длинные… Он сглотнул. И нахмурился. – Ваш отец слишком снисходителен к вам. Ему следовало выдать вас замуж уже много лет назад. Она чуть заметно пожала плечами: – Последние девять сезонов я провела в Эдинбурге и Глазго – вряд ли я виновата, что джентльмены там не соответствуют моим требованиям. Полуобернувшись, она бросила хитрый взгляд в его сторону; взгляд этот с его сапог медленно – очень медленно – поднялся вверх. К тому времени, когда взгляд добрался до лица, Дункан уже испытывал желание придушить Роуз. То есть сначала овладеть ею, а потом придушить. Он поспешно повернулся к ней спиной, отчаянно надеясь, что она не заметила его реакции, к несчастью, очевидной благодаря тому, что, готовясь к встрече со своей будущей невестой, он надел облегающие брюки. – Я иду навестить матушку. – И, обернувшись, увидел, что Роуз высоко вскинула брови. – Как долго вы здесь пробудете? Она обдумала его слова; потом пожала плечами: – Мы еще не решили. По меньшей мере до Иванова дня. Дункан нахмурился. – Ваш отец здесь? Она помедлила, потом кивнула. Дункан ответил коротким кивком и пошел к двери. – Увидимся позже. Ему хотелось бы никогда больше не видеть ее, но он знал, что это маловероятно. Когда дело шло о Роуз, судьба ему не благоволила. – Ради всего святого, матушка, зачем вы пригласили Роуз? Дункан захлопнул дверь в туалетную комнату матери с силой, которая была совершенно излишней. Леди Гермиона Макинтайр, сидевшая за туалетным столиком и накладывающая на щеки румяна, прищурилась, глядя на его отражение в зеркале: – Право, дорогой мой! Что за странный вопрос! Маккензи-Крэддоки всегда бывают у меня летом; кому и знать это как не вам. Она снова занялась своими щеками, ничуть не взволновавшись при виде того, что ее отпрыск зашагал у нее за спиной, точно леопард в клетке. Спустя мгновение леди Гермиона пробормотала: – Вам же хотелось, чтобы здесь собрались члены семьи и друзья, тогда приезд мисс Эдмонтон и ее родителей не покажется чем-то особенным. По крайней мере у меня создалось такое впечатление. – Да, все верно, но я просто не думал найти Роуз, украшающую собой вашу гостиную. – «Склоненную над табуретом у фортепьяно». Леди Гермиона нежно вздохнула. – Милая девочка предложила мне навести порядок в нотах – они были в полном хаосе. – Она навела порядок, – резко сказал Дункан. И поколебала при этом его самодовольство, и послала к черту все его планы. – Я, право, не понимаю, – продолжала леди Гермиона, поднеся к губам помаду, – почему присутствие Роуз вызывает у вас такое волнение. Дункан мысленно произнес молитву в знак благодарности хоть за эту маленькую милость. Проницательного взгляда, брошенного матерью в его сторону, он не заметил. – Кроме того, – продолжала она, – учитывая сложившиеся обстоятельства, мне хотелось познакомиться с мистером Пинквиком. – Пинквиком? – Дункан нахмурился и остановился. – Кто это? Леди Гермиона удивилась: – Как же, это тот джентльмен, за которого собирается замуж Роуз. Разве она вам не сказала? Дункан почувствовал, что на лице у него выразилось смущение. Потом он вспомнил слова Роуз о замужестве. И бросил на мать резкий взгляд: – И что, она собирается принять его предложение? – Вот именно. – Леди Гермиона кивнула. – Она была бы дурой, если бы не приняла его, – а Роуз никогда не была дурой. – Хм! – И Дункан снова зашагал по комнате. Спустя некоторое время он спросил: – Итак, кто же он, этот Пинквик? – Мистер Джереми Пинквик, сын Джошуа Пинквика, кузена герцога Перта. Мистер Пинквик-старший – единственный наследник герцога, а это означает, что со временем Джереми унаследует герцогский титул. Так что Роуз нужно принять решение. Не каждый день девушкам предлагают герцогский титул вместе с богатством и прочным положением в обществе, Насколько я понимаю, Перт – человек очень состоятельный. – Хм. – Дункан ходил, устремив взгляд на ковер. Леди Гермиона положила на столик кисточку и посмотрела на себя в зеркало. – Вам ни к чему опасаться, что вам предложат вынести суждение о мистере Пинквике. Роуз вполне в состоянии решить все сама. – Учитывая, что ей двадцать семь и она еще не замужем, я удивлен, как это вы не считаете нужным подтолкнуть ее к этому поступку. – И Дункан посмотрел на мать. Та повернулась на табурете и спокойно встретила его взгляд. – Вздор, дорогой мой. Возможно, Роуз и двадцать семь, но вряд ли ее можно считать безнадежной старой девой. И если я правильно все понимаю, вряд ли она когда-нибудь превратится в таковую. Сердце сжалось, и Дункан сказал себе, что это предчувствие, предчувствие того, что Роуз вскоре станет шипом в теле другого человека. – Но хватит о Роуз. – Леди Гермиона улыбнулась. – Леди, которой вы собираетесь сделать предложение, может приехать с минуты на минуту. Вот о чем вам следовало бы подумать. Об этом он и думал – о приезде мисс Клариссы Эдмонтон и обо всех сокрушительных событиях, которые могут произойти после ее приезда. И произойдут, скорее всего, потому что Роуз здесь и потому что Роуз такая, какая она есть. Она может окончательно преуспеть в своем стремлении довести Дункана до помешательства; кажется, это всегда было главной целью ее жизни. Скрипнув зубами, Дункан подошел к окну и отвел в сторону кружевную занавеску. И заметил вспышку отраженного света. Мгновение спустя он увидел, что тяжелая дорожная карета огибает противоположный берег озера. – Приехали. Он проговорил эти слова так, словно предсказал судьбу приехавших; мать снова спокойно повернулась к зеркалу. Дункан смотрел на приближающуюся карету; он отбросил дикие планы, которые начал было строить, – планы о том, как избавиться от Роуз и ее беспокойного присутствия. Судьба не оставила ему ни времени, ни места для маневрирования. Ему придется приветствовать свою предполагаемую невесту и решить, является ли она той леди, которую он хочет взять в жены, а Роуз Миллисент Маккензи-Крэддок, которая приводит его в смятение в десять раз успешнее, чем когда-либо раньше, будет все это наблюдать. И можно не сомневаться – с большим удовольствием. Что он сделал, чем заслужил такую участь? Непонятно. К тому времени, когда карета остановилась у парадного крыльца, Дункан уже был внизу. Чарлз Эдмонтон, низенький круглый человечек, пожал ему руку, и лицо будущего тестя явно повеселело, когда он окинул взглядом великолепие Баллинашилза. Дункан, пряча циничную усмешку, учтиво поздоровался с ним, а потом подал руку миссис Эдмонтон, чтобы помочь ей выйти из кареты. Почтенного вида дама, одетая по последней моде, подняла глаза и быстро оценила богатство замка; выражение ее лица было еще более откровенным, чем у ее мужа. Окинув быстрым взглядом длинный фасад, она просияла и посмотрела на Дункана: – Могу сообщить вам, милорд, что ваш дом – самый импозантный из всех, которые я видела. – Очень любезно с вашей стороны. – Дункан благополучно передал даму ее мужу и повернулся, чтобы подать руку видению, заполнившему собой дверной проем кареты. Мисс Кларисса Эдмонтон, одетая в синее платье и походившая на принцессу, была воплощением женственного совершенства. Тонкая и стройная, с глянцевитыми светлыми волосами, аккуратно уложенными на затылке в модный шиньон. Среднего роста, она была красива классической красотой, с правильными, замечательно симметричными чертами овального лица. Кожа безукоризненно алебастровая, глаза такого же василькового цвета, что и платье. Кларисса встретилась глазами с Дунканом и улыбнулась мило и скромно. Потом посмотрела на дом. Она рассматривала дом гораздо дольше, чем ее родители; у Дункана создалось впечатление, что Кларисса подсчитывает количество окон. Потом она улыбнулась. – Ах, какой он большой, я и не думала… – Изящный жест довершил фразу. Дункан улыбнулся ей в ответ и предложил руку. – Матушка ждет вас в гостиной. В гостиной леди Гермиона ждала их в обществе по крайней мере половины гостей, которых она созвала, чтобы отпраздновать Иванов день. – Я так рада, что вы смогли к нам приехать, – поведала леди Гермиона Эдмонтонам. И любезно улыбнулась Клариссе. – После всего, что мне наговорил Стратайр, мне положительно не терпелось познакомиться с вами. Надеюсь, вы хорошо проведете здесь время. Вечером накануне Иванова дня у нас будет бал – в наших краях это самый главный праздник. Дункан слушал болтовню матери, радуясь, что она воздержалась от описаний подробностей праздника. Танцы вокруг праздничного костра – традиционное занятие всей молодежи, а если – когда костер погаснет – кое-кто улизнет в тень, ну что же… такова жизнь. В августе и сентябре можно ждать большого количества неожиданных свадеб – и опять-таки такова жизнь. Жизнь в Шотландском нагорье – стремительная, смелая, простая. Середина лета – время, когда свадьбы устраивают по самым естественным причинам. Но его свадьба будет устраиваться совсем не так; а то, что сейчас середина лета, так это простое совпадение. Мать представила Эдмонтонов родственникам и друзьям дома. Дункан слушал вполуха, пока дело не дошло до Роуз. Внезапно сосредоточившись, он увидел, что Роуз уверенно и спокойно улыбается Клариссе. – Вот нежданное удовольствие, мисс Эдмонтон. – Отпустив пальцы Клариссы, Роуз улыбнулась еще шире. – Хотя, наверное, я могу называть вас Клариссой, а вы меня – Роуз, потому что мы здесь, судя по всему, единственные незамужние леди. Она подняла взор на Дункана; только он заметил в ее глазах насмешливый блеск. Оторвав взгляд от Роуз, Дункан обвел глазами комнату и услышал, как стоявшая рядом с ним Кларисса ответила: – Я очень рада познакомиться с вами, мисс… то есть Роуз. Просто удивительно, подумал Дункан, как это его мать, которая во всем так хорошо разбирается, не подумала пригласить никого из более молодых родственников, чтобы те служили прикрытием для него и Клариссы. Дункан опустил глаза – и весьма вовремя, потому что увидел, что Кларисса мило улыбается Роуз. – Я думаю, вы хорошо знаете этот дом, и хочу обратиться к вам за помощью. Проводите меня, если можно. Роуз улыбнулась: – Право…. – Кларисса, – вмешался было в разговор Дункан. – Роуз! Этот возглас заставил всех обернуться. Подошел стройный джентльмен лет примерно тридцати. Он был одет со спокойной элегантностью, волнистые каштановые волосы, мягкий женственный рот и беззаботное лицо создавали вполне приятное впечатление. Роуз переадресовала свою улыбку этому джентльмену. – Джереми. – Она позволила ему взять себя за руку. – Разрешите представить вас Стратайру. – Она встретилась глазами с Дунканом. – Мистер Джереми Пинквик. Будучи обязанным вежливо кивнуть и пожать руку Джереми Пинквику, Дункан подавил внезапное желание отмахнуться от него. У него уже было достаточно источников раздражения, а тут еще пришлось смотреть, как Джереми Пинквик привлек Роуз к себе, словно уже обладал признанными правами на нее. Понимая, что в этом обществе нельзя злиться ни на Роуз, ни на Пинквика, Дункан был вынужден молчать, пока Кларисса болтала с Роуз. Пинквик вставил в разговор несколько замечаний; Дункан вообще ничего не сказал. Одна часть его «я» страшно хотела быть ведущей в этом разговоре, чтобы отвлечь Клариссу от влияния Роуз, а другая часть – главенствующая – была поглощена совсем другим открытием. Оказалось немыслимым дать оценку Клариссе, когда рядом с ней находится Роуз, потому что, если Роуз находится хотя бы в мало-мальской близости от него, она поглощает все его внимание. Девятнадцатилетняя Кларисса, настоящая принцесса, ничего не могла противопоставить притяжению, исходящему от Роуз, притяжению земной чувственности зрелой женщины, усугубляемой – как было в его случае – общим детством, множеством воспоминаний, главным из которых было берущее за душу воспоминание о тембре ее голоса. Голос этот всегда был хрипловатым, мягким и глубоким, как любовная ласка. С годами голос сирены приобрел совершенство. И вот Дункан стоял молча и слушал ее голос, впитывая ритмичное произношение, которое, как он внезапно осознал, было для него все равно, что голос родины. Дворецкий Фолторп спас хозяина от полного смятения, объявив, что ленч подан. Во время ленча, когда Роуз и Пинквик сидели на другом конце стола, Дункан смог заново сосредоточиться на текущем вопросе – то есть на Клариссе. Поскольку она и ее родители были явно в восторге от дома, он воспользовался возможностью и предложил им устроить экскурсию. Он превратил экскурсию в долгое путешествие. Когда они возвращались через восточное крыло дома, миссис Эдмонтон заявила: – Это чудовищная громадина; должно быть, зимой ее трудно отапливать. Дункан беспечно пожал плечами: – В каждой комнате есть камин. – Как бы то ни было, мама, – Кларисса улыбнулась матери, – вряд ли Дункан проводит здесь много времени. Ведь существует лондонский сезон, да и дела удерживают его в Лондоне. Она обратила к Дункану свое оживленное, полное ожиданий лицо; тот ответил спокойной уклончивой улыбкой. И подумал – не следует ли объяснить, что вопреки ожиданиям Клариссы он теперь, когда будущее Баллинашилза упрочено, намеревается все время жить в объятиях узкой долины, где расположен его дом. Они прошли мимо большого окна, Дункан выглянул наружу и увидел озеро, покрытую рябью синь под широким небом, увидел высокие скалы, окружающие кольцом плодородную равнину, разрезанную узкой лентой реки, которая и питала, и иссушала озеро. Посреди озера лежал остров, на котором в окружении зеленеющих берез и орешин стояли остатки замка с башнями, первого жилища Макинтайров в этом краю. Его предки жили в этой долине на протяжении многих веков; он тоже будет жить здесь. С женой и детьми, которые будут здесь расти. Дункан посмотрел на Клариссу. Она с любопытством рассматривала старинные гобелены, бархатные занавеси, портреты давно покойных Макинтайров. Он избрал Клариссу потому, что она была совершенна – совершенна лицом, совершенна фигурой, совершенна в умении держать себя; можно было не сомневаться – она станет совершенной женой. Он избрал ее в Лондоне, и там она была неоспоримо совершенна. Но здесь? Подумав о будущем, Дункан отметил, что еще ничего не сказал, не дал никаких обещаний, не взял на себя никаких обязательств. Супружеские пары вроде Эдмонтонов – обладающие хорошими связями, но не богатые – знают, как делаются подобные вещи: если визит подойдет к концу, а он не сделает предложения, они пожмут плечами и займутся следующим подходящим кандидатом. Никаких драм не будет; он знал вне всяких сомнений, что чувства здесь ни при чем ни с его стороны, ни со стороны Клариссы. Он выбрал ее, понимая и зачтя ей в плюс, что ее чувства к нему никогда не выйдут за пределы простой привязанности, значит, она не станет слишком вмешиваться в его жизнь. Подумав о будущем, Дункан мысленно вздохнул. Он научился за те годы, когда занимался восстановлением фамильного состояния, решительно расправляться с ошибками, быстро узнавать их, признавать и двигаться дальше. Гости в сопровождении Дункана вышли на верхнюю площадку лестницы; с бесстрастным видом он пошел вниз. – Все приемные комнаты, не считая бального зала, находятся на первом этаже. Он показал гостям парадную столовую, потом повел их на экскурсию по своей богатейшей библиотеке. Выйдя через небольшую дверь, направился по боковому коридору. И услышал смех, доносившийся из-за двери в конце этого коридора. Смех Роуз. Теплый, заразительный – Дункан узнал его мгновенно. За ним тут же последовал раскатистый мужской голос. Дункан свернул влево и повел Эдмонтонов осматривать оранжерею. – Ах! – Кларисса всплеснула руками при виде папоротников, пальм и экзотических цветущих растений, искусно расставленных по всему помещению. – Это просто совершенство. Как красиво! Забавляясь мыслью о том, чем занимается Роуз в бильярдной, Дункан не улыбнулся. – Боюсь, что эта похвала адресована не мне – это владения матушки. – Нужно похвалить ее милость. – И миссис Эдмонтон поплыла по длинной оранжерее, восхищаясь всем, что видит. Кларисса пошла за матерью, но не так быстро. Дункан обратился к мистеру Эдмонтону: – Если вы не возражаете, я оставлю вас здесь. Меня ждут кое-какие неотложные дела. Мистер Эдмонтон улыбнулся: – Конечно, милорд. Вы были так любезны, уделив нам время. – Ну что вы. – Дункан наклонил голову. – Обед будет подан в семь. «Дела» повели его прямо в бильярдную. Он открыл дверь – и перед ним открылось зрелище, подобное тому, которое приковало его к месту утром. На этот раз Роуз прислонилась к бильярдному столу, и смех лился из ее ярких глаз, а грудь цвета слоновой кости выступала над глубоким вырезом платья. Рядом с ней стоял Джереми Пинквик, обхватив руками кий, который наклоняла Роуз. Чего-то такого Дункан и ожидал. А вот чего он не ожидал, так это того, что Роуз будет обучать Пинквика, а не наоборот. При виде вошедшего улыбка Роуз, как Дункан и ожидал, стала шире; она выпрямилась, немало обрадовав его. – Дункан Совершенный? Именно вы-то нам и нужны. Повелительным жестом она велела ему подойти. С запозданием насторожившись, Дункан подчинился. Его так и подмывало уйти; он бы ушел, не будь здесь Пинквика; Дункан привык не доверять этому особому блеску в глазах Роуз. – Джереми не умеет играть, а я не могу ему показать, как это делается, – он левша. – Говоря это, Роуз подошла к стойке с киями и взяла еще один. Потом она повернулась и, склонив голову набок, посмотрела на Дункана. – Если мы с вами проведем показательную игру, Джереми поймет, как это делается. Потом глаза ее блеснули. – Вы готовы? Дункан стиснул зубы; не успев подумать, он уже подошел к ней. Потом подумал, но это уже было ни к чему – не мог же он не принять ее вызов. Посмотрев на нее, Дункан взял кий. – Как будем играть? Она улыбнулась, и ямочки на щеках заиграли. – Как обычно. Они начали игру; он знал, что она играет хорошо, – сам научил ее когда-то давным-давно, когда она еще не вызывала в нем такого возбуждения. А теперь… он смотрел через стол, как она наставляет кий, и напоминал себе, что нужно дышать. Она загнала в лузу два шара, потом обошла вокруг стола, перегнулась, тонкая ткань платья обрисовала роскошные полушария ее грудей. Во рту у Дункана стало сухо, как в пустыне. Роуз промахнулась и весело выбранилась; заставив себя смотреть на шары, Дункан подошел к столу, чтобы ударить. Роуз прислонилась боком к столу. Дункан низко нагнулся. Он сжал зубы и сосредоточился на шаре, стараясь не ощущать аромата ее духов и того неуловимого запаха, который принадлежал ей, и только ей. Этот запах проникал в самый мозг. Руки дрожали, все внутри сжалось. Дункан промазал. Роуз подняла брови: – Хм. – Она исподволь бросила на Дункана вызывающий, взгляд. – Вы, должно быть, мало практиковались в Лондоне. Она обошла вокруг стола и выбрала шар, а когда наклонилась над кием, то краем глаза увидела, каким напряжением охвачен Дункан. Нахмурившись, она прицелилась, удивляясь его реакции. Она ведь еще не дразнила его, так почему же он так напряжен? Загнав в лузу три шара, она поняла причину его напряжения, но все равно это не имело смысла. Дункану тридцать пять лет; можно не сомневаться, он за свою жизнь не раз видел женские груди. У нее гораздо больше оснований притязать на звание монашенки, чем у него на звание монаха. Но вывод напрашивался сам собой. Интересно, что Джереми, несмотря на внимание, с которым он следил за игрой, не выказывал признаков такой же впечатлительности. Это открытие показалось ей любопытным и совершенно очаровательным. Она одержала над Дунканом блестящую победу. Роуз часто говорили, что она впадает в грех любопытства. Раньше это замечание никогда ее не останавливало, не остановит и теперь. Но количество собравшихся в доме гостей и соответствующая этому количеству длина обеденного стола не позволили ей не впадать в свой постоянный грех до тех пор, пока джентльмены не присоединились к дамам в гостиной, закончив ритуальное поглощение портвейна. Ее жесткое намерение и дальше испытывать неожиданную и удивительную возбудимость Дункана получило, к ее удивлению, помощь и поощрение со стороны Клариссы Эдмонтон. Эта девочка – Роуз не могла назвать ее как-то по-другому, такой юной она казалась – взяла ее под руку, как только появились джентльмены, и повела прямиком к Дункану. Кларисса мило улыбнулась; улыбка Роуз обещала нечто совсем иное. – Я подумала, что нам нужно решить, чем мы займемся завтра, – с невинным видом предложила Кларисса. Дункан посмотрел на нее, лицо у него было непроницаемое. Потом он взглянул на все еще не занавешенные окна, через которые было видно озеро со скалистыми вершинами на заднем плане. – Спускается туман, скорее всего будет дождь. Не самая хорошая погода для прогулок верхом. – Ах, – Кларисса проследила за направлением его взгляда. – Но я не имела в виду… – И, обернувшись, она улыбнулась Дункану. – Признаюсь, я не очень хорошо езжу верхом. А окрестный пейзаж немного мрачен, вам не кажется? Вот я и подумала – а что, если нам поиграть в шарады или устроить музыкальное утро, попеть немного? Она подняла глаза на Дункана. Лицо ее выражало милое нетерпение. Роуз прикусила язык, проглотила смех и с таким же нетерпением посмотрела на Дункана – она, затаив дыхание, ждала его реакции. Губы у него стали тонкие, лицо жесткое, но голос прозвучал по-прежнему любезно. – К сожалению, завтра утром меня ждут неотложные дела. Придется вам извинить меня. – Он поднял глаза на Роуз и Джереми. – Но без сомнения, другие с радостью присоединятся к вам. Роуз это совершенно не устраивало. – На самом деле, – промурлыкала она, поймав взгляд Дункана и понимающе улыбнувшись, – мне кажется, леди Гермиона намеревается призвать нас к музицированию прямо сейчас. Эти слова оказались пророческими. Все четверо посмотрели на леди Гермиону. Она заметила это и властным жестом поманила их к себе. Рядом с ней сидела в кресле миссис Эдмонтон. – Кларисса, дорогая, ваша матушка только что рассказала мне, как замечательно вы играете на фортепьяно, я очень люблю хорошее исполнение. Право, я должна просить вас доставить всем нам удовольствие – сыграть две-три вещицы, чтобы оживить вечер. – Ах… ну что вы, – вспыхнув, запротестовала Кларисса. Понуждаемый взглядом матери, Дункан любезно присоединился к ее просьбе: – Общество будет польщено. – Он предложил Клариссе руку. – Пойдемте, я открою фортепьяно. Кларисса одарила его чрезмерно милым взглядом; Дункан с безразличным видом повел ее к фортепьяно, которое стояло между двумя высокими окнами, выходящими на террасу. Он усадил Клариссу на табурет, Джереми открыл крышку, а Роуз подала пачку нот. Гости нетерпеливо собрались вокруг них, передвигая стулья и кресла так, чтобы было лучше видно. Просмотрев ноты, Кларисса выбрала две вещи; Роуз положила остальные ноты на крышку, потом присоединилась к Джереми и Дункану, сидевшим сбоку. Слегка нахмурившись, Кларисса передвинула табурет, просмотрела ноты, потом снова передвинула табурет. Наконец она положила пальцы на клавиши. И заиграла. Игра ее была совершенной, как и следовало ожидать. Спустя три минуты две тетки Дункана возобновили разговор, тихо перешептываясь. Рядом с Роуз поерзал Джереми – раз, другой, потом он выпрямился и, пробормотав «Прошу прощения», отправился изучать шкафчик, заполненный дрезденскими миниатюрами. Роуз, столь же неравнодушная к хорошей музыке, как и леди Гермиона, хотела сосредоточиться, но не смогла. Игра Клариссы была технически безупречна, но эмоционально бессодержательна. Каждая нота исполнялась правильно, но ни души, ни сердца не было в ее исполнении; ни единым чувством она не могла оживить музыку. Подчиняясь неизбежному, Роуз перестала слушать и позволила звукам проплывать мимо ушей; она бросила взгляд на гостей, большая часть которых уже отвлеклась от игры, потом на Дункана, стоявшего рядом. Как раз вовремя, чтобы заметить, как он подавил зевок. Роуз едва удержалась от усмешки и придвинулась к Дункану: – Скажите честно, вы ведь не собираетесь жениться на ней? Он сквозь зубы ответил: – Не лезьте не в свое дело. Тут уж Роуз не стала скрывать усмешку; у Дункана лицо стало еще суровее. Роуз отвела взгляд, устремила его в противоположный конец комнаты – первая пьеса подходила к предпоследнему крещендо. Роуз с умыслом прошла очень близко от Дункана и направилась к креслу леди Гермионы. Она услышала, как Дункан резко, со свистом, втянул в себя воздух, ощутила, как внезапно напряглись его мускулы грубо и сильно. Слегка скривив губы, Роуз направилась прямиком в безопасное общество его матери; подойдя к креслу, она кивнула леди Гермионе, потом повернулась и с невинным видом обвела взглядом комнату, старательно избегая Дункана, который все еще напряженно стоял у стены. Краешком глаза Роуз увидела, что руки у него сжаты в кулаки, что он следит за ней взглядом; он буквально не сводит с нее глаз. Кажется, он представляет себе, как будет душить ее, как сомкнет свои длинные сильные пальцы у нее на шее; именно такие желания обычно вызывали в нем ее поддразнивания. Роуз очень удивилась, когда он выпрямился и, разжав кулаки, направился к ней. Она слегка нахмурилась; когда она дразнила Дункана, он, как правило, избегал ее. Он убегал, она преследовала – это происходило обычно так. Но не на этот раз. Когда Кларисса закончила первую пьесу, Дункан подошел к Роуз и остановился прямо у нее за спиной. Походка казалась небрежной, но Роуз ощущала его напряженность, ощущала контролируемую стальную силу в каждом движении. Кларисса взяла последние аккорды, потом убрала руки с клавиатуры. Все вежливо захлопали, Роуз хлопала рассеянно. Дункан хлопал медленно, тихо, прямо за ее правым плечом – у нее создалось отчетливое ощущение, что он аплодирует ее представлению, а не игре Клариссы. Одарив общество прилично скромной улыбкой, Кларисса посмотрела на мать, потом на леди Гермиону, а потом на Роуз и Дункана. Роуз ободряюще улыбнулась ей, Кларисса снова повернулась к фортепьяно и заиграла вторую пьесу. Роуз старалась дышать, старалась не обращать внимания на тиски, которые снова сжали ей легкие. Чувства бешено трепетали, ее состояние больше всего походило на панику, мысли были полностью сосредоточены не на музыке, а на Дункане, стоявшем так близко, так неподвижно, так безмолвно. Первый прилив жара, охвативший шею и плечо, выступающее из открытого платья, застал Роуз врасплох. Она слегка нахмурилась, потом, остыв, согнала с лица хмурое выражение. Ощущение жара вернулось мгновение спустя – более горячее, более сильное, охватившее на этот раз пространство от плеча до груди над глубоким декольте. Теперь настала ее очередь быстро втягивать в себя воздух и задерживать его, она чувствовала на себе взгляд Дункана. Дункан был… Роуз мысленно выбранилась и стиснула зубы, почувствовав, как сквозь нее, разжигая пламя, прошло странное ощущение… В отчаянии она стала искать утешения. Леди Гермиона сидела перед ней и ничего не видела, гости постарше были заняты болтовней. Даже Джереми бросил Роуз. Теперь он был погружен в дискуссию с мистером Эдмонтоном. Дункан пошевелился и придвинулся еще ближе. У Роуз задрожали колени. Она схватилась за спинку кресла, потому что голова вдруг закружилась так, как никогда еще не кружилась. Пьеса была короткая, и Кларисса доиграла ее быстро. Она отвела взгляд от клавиатуры – и Роуз была спасена. Все зааплодировали, Роуз обрела способность дышать, освободившись от пристального взгляда Дункана. Он отошел от нее, сразу же к ней подошла Кларисса в сопровождении Джереми. Прежде чем Роуз успела собраться с мыслями, Дункан обернулся и улыбнулся ей и леди Гермионе своей обычной ленивой улыбкой: – Не будет ли Роуз так добра сыграть нам что-нибудь? Леди Гермиона немедленно повернулась и ласково улыбнулась Роуз. – И верно. Роуз, милочка, я не слышала вашей игры целую вечность – будьте добры. Обычно, заметив ловушку, Роуз была в состоянии понять, как из нее вырваться, но когда остальные повернулись и присоединились к просьбам хозяйки дома, Роуз пришлось улыбнуться и милостиво согласиться. Она взглянула на Джереми: – Не поможете ли вы переворачивать страницы? Она обратилась к нему с этой просьбой только для того, чтобы Дункан не маячил у нее за плечом, пока она будет играть. В противном случае ее пальцы непременно запутались бы. Если таков был его план, значит, она разрушила его замыслы. С едва скрываемой гордостью Джереми подвел Роуз к табурету. Дункан, держа под руку Клариссу, пошел следом, но медленнее. Роуз быстро выбрала пьесу – сонату, одну из тех, которые любит леди Гермиона. Роуз поставила ноты на пюпитр, Джереми занял место рядом с ней. Она глубоко вздохнула, потом положила пальцы на клавиши и расслабила их. Она смотрела в ноты, но играла по памяти; ноты ей были не нужны. Дункан провел Клариссу вокруг фортепьяно; теперь они стояли прямо перед Роуз и смотрели, как она играет. К большому облегчению, музыка пришла на помощь, она послужила щитом, и Роуз целиком погрузилась в нее. Зазвучала прекрасная, западающая в память мелодия, она обвилась вокруг Роуз, а потом окутала своим волшебством. И Роуз опустила веки и отдалась музыке, отдалась очарованию девственной природы. Ни звука не было слышно в комнате, ни кашель, ни шарканье не нарушали волшебства. Роуз держала всех собравшихся в плену, без всяких усилий укрощая силу, с которой Кларисса, при всем ее техническом совершенстве, не могла совладать. Для Дункана, чьи глаза были устремлены на Роуз, сравнение было неизбежным. Роуз не думала, не взвешивала, она отдавала свое сердце и душу; она играла с эмоциональным самозабвением, которое было ее неотъемлемой частью, частью той Роуз, которую он знал буквально с самого рождения. Это открытие произвело на Дункана сильнейшее впечатление. Он стиснул зубы, все в нем было стиснуто, непреодолимое желание охватило его. Он хотел ее – жаждал, – подстегиваемый твердой уверенностью, что Роуз и любить будет точно так же. Всей душой и сердцем. С полным самозабвением. Он втянул в себя воздух и понял – этого недостаточно, чтобы смирить внезапное биение крови. Он попытался отвести от нее глаза и не смог. Помимо воли глаза наслаждались ею – богатством волос, свернутых кольцом, теплой кремовой кожей, мягкими, манящими изгибами, так соблазнительно обтянутыми янтарным шелком. Как зачарованный, Дункан позволил своему взгляду задержаться на ней и дальше. Ресницы у Роуз дрогнули. Похоть снова взыграла в нем. Мысленно выругавшись, он постарался отвести глаза. Они находились в гостиной его матери под взглядами более чем тридцати родственников, под взглядами его больше не предполагаемой невесты и ее родителей, предполагаемого мужа Роуз и ее отца. Она доводит его до безумия, но впервые за всю жизнь виновата в этом не только она. Дункан терпел, стиснув зубы. Наконец соната подошла к концу. Роуз красиво взяла последний аккорд; по комнате пронесся вздох. Она сняла руки с клавиш, общество вернулось к жизни. Вернулась к жизни и Роуз. Радуясь, что не покраснела сразу же, она улыбалась, глядя вокруг себя, глядя на что угодно, кроме Дункана. Ей даже удалось обменяться нежным взглядом с Клариссой. – Роуз, милочка! Роуз повернулась на табурете и оказалась лицом к лицу с леди Гермионой, которая улыбалась с умоляющим видом. – Если можно, дорогая, – «Песнь ворона». Вас четверо, вы можете это спеть. Роуз заморгала, потом кивнула: – Да, конечно. – Снова повернувшись к фортепьяно, она посмотрела на Джереми: – Вы ее знаете? Потом она охватила взглядом и Клариссу; и Кларисса, и Джереми кивнули. Дункана Роуз не стала спрашивать – любимая песня его матери впечаталась ему в голову так же, как и ей. Краешком глаза, которым Роуз старалась не упустить Дункана, она видела, как он пошевелился, обошел вокруг фортепьяно и встал слева. Кларисса подошла к ней справа и встала рядом с Джереми. Роуз положила руки на клавиши. Если Дункан опять начнет с вожделением пялиться на ее грудь, она его ударит. Через мгновение началось вступление. Все запели вовремя и неплохо справились с первым стихом; все четыре голоса звучали слаженно. У Джереми был приятный тенор, сдержанный и легкий; сопрано Клариссы было тонким и пронзительным, слегка дрожащим на высоких нотах. Певческий голос Дункана была таким, каким Роуз его помнила, – глубокий баритон, богатый и сильный, в котором время от времени звучал рокот морского прибоя. Роуз ни за что на свете не могла запретить собственному голосу – теплому контральто – соединяться, переплетаться, взлетать вверх в лад с его голосом, а потом войти с ним в унисон. Они певали эту песню вместе, в этой самой комнате много лет назад. Поскольку теперь на воспоминания наложились новые переживания, Роуз могла услышать произошедшие перемены – новую глубину и силу в голосе Дункана, более мягкие, более округлые, более чувственные тона своего голоса, их голоса сливались и словно ткали такой прекрасный, богатый, неотразимый звуковой гобелен, какого им никогда не удавалось создать раньше. Она сосредоточилась на нотах. Когда они начали последний стих, их голоса стали ведущими, они звучали сильнее, более увереннее, более тверже, чем у Джереми и Клариссы. Они взяли заключительную ноту, а потом согласно дали ей стихнуть. Слушатели разразились аплодисментами. Роуз рассмеялась; улыбаясь, она подняла глаза – и встретилась взглядом с Дунканом. Губы у него кривились, но глаза не смеялись – взгляд их был сосредоточен на ней. Дрожь пробежала по телу, Роуз сказала себе, что виной тому просто оживление да еще одышка. Поворачиваясь к Джереми, она крутанулась на табурете и встала. И пошатнулась, так сильно закружилась у нее голова. И Дункан оказался рядом, подхватил ее, загородил от взглядов. Его пальцы схватили ее за локоть – и прожгли, как клеймо. Подняв взгляд, она оказалась в ловушке его глаз, в их холодной синеве, которая теперь пылала миллионом крошечных огненных языков. Огненных языков? Роуз заморгала и отвернулась. Она никогда не видела огня в глазах Дункана. Взяв себя в руки, она опять посмотрела ему в глаза. Он встретил ее взгляд с видом незамутненной невинности. Никакого огня в его глазах не было. Роуз страшно захотелось посмотреть на него, прищурившись. Но она сдержалась и обуздала свое любопытство; высвободившись, она напустила на себя беспечный вид – совершенно фальшивый – и скользнула прочь. Стараясь не замечать, как быстро бьется сердце. Глава 2 Предсказание Дункана сбылось в точности; на другой день погода была серая, и моросил мелкий дождь. Горы окутались тонкой дымкой тумана, усиливая ощущение отрезанности от всего мира. Глядя в окно гостиной, Роуз впивала в себя пейзаж, атмосферу этого места, глубокое ощущение покоя. Позади нее, в уютной гостиной, собрались дамы, чтобы провести утро в приятном обществе, некоторые время от времени делали несколько стежков на своем вышивании, другим было лень даже притворяться, что они работают. Негромкий разговор плыл по комнате – совсем как облака за окнами. Для Роуз это было приятное общество; все присутствующие, кроме Джереми и Эдмонтонов, знали ее много лет, большинство – с самого рождения. За утро она уже поговорила с каждой из шести теток Дункана, внимательно выслушав рассказы о деяниях его двоюродных братьев и сестер. Дамы постарше обменивались светскими слухами, в основном касающимися эдинбургского общества, добавляя к разговору кое-какие имеющие отношение к делу рассказы из лондонской жизни. Подобные рассказы Роуз мало интересовали; честно говоря, общество ее вообще мало интересовало. Слева от себя, на некотором расстоянии от дома, она увидела группу джентльменов, направляющихся на прогулку по дороге, которая вела к озеру. Среди них был ее отец. Был и Джереми – трудно было его не заметить; он один из немногих оделся в совершенно новую войлочную шляпу и плащ с несколькими пелеринами. Несмотря на свое родство с герцогом Пертом, Джереми всю жизнь прожил в Эдинбурге. Роуз сразу же вспомнила, зачем приехала в Баллинашилз именно сейчас, в одно время с ним. Он хочет на ней жениться. Когда тебе двадцать семь лет, когда ты отвергла множество предложений, нельзя с веселой улыбкой отмахнуться от такого претендента на твою руку, как Джереми. Он заслуживает того, чтобы подумать. Он ей действительно нравится. Вполне можно представить, как она устраивает с ним дом. Он будет добрым и внимательным мужем, в этом нет сомнений, и все же… Она ответила Дункану правду: она не вышла замуж потому, что еще не встречала человека, женой которого хотела бы стать. У нее были вполне определенные представления о том, что она почувствует, если появится тот, кто ей нужен, – что ее подхватит некая сила, более мощная, чем собственная воля. Много лет она объясняла, что этого не происходит потому, что она очень своенравная, очень волевая. Никто, в том числе и Джереми, не вызвал у нее таких чувств, но в двадцать семь лет нужно трезво смотреть на свои возможности. Вот что привело ее сюда. Приглашение леди Гермионы было большой удачей, оно дало Роуз повод пригласить Джереми в Баллинашилз – в единственное место в мире, где она чувствует себя самой собой. Сильной и уверенной. Если и есть какая-то возможность, что они с Джереми могут составить пару, она поймет это здесь, в Баллинашилз. Роуз покорно улыбнулась. Она обещала Джереми, что даст ему ответ в Иванов день, но уже приняла решение: здесь Джереми произвел на нее меньшее впечатление, чем в бальных залах Эдинбурга. Не он вызвал у нее интерес, не он стал средоточием ее внимания. Невидящим взором целых пять минут она смотрела в окно, прежде чем осознала, куда устремились ее мысли. К кому они устремились. Дункан Совершенный. Он всегда с легкостью завладевал ее вниманием – завладел им и теперь. Ее всегда интересовало, чем он занимается, о чем думает, чего добился, – и теперь, после двенадцатилетнего отсутствия в ее жизни, он снова заинтересовал ее. Но после вчерашнего вечера этот интерес сдерживался осторожностью. Он серьезно взволновал Роуз. Ложась в постель, она пообещала себе, что будет избегать его до конца своего пребывания в Баллинашилзе. Он изменился. Это был уже не тот мальчик, которого она любила дразнить, не юноша, над которым она совершенно безнаказанно подшучивала. Ни мальчик, ни юноша никогда не давали ей сдачи; теперешний Дункан дал. При помощи какого-то оружия – она не совсем поняла, что это за оружие, – от которого, судя по всему, у нее нет способов защититься. А это совершенно несправедливо. Сегодня утром Роуз скучала. Подтрунивание над Дунканом всегда вносило в ее жизнь какой-то интерес; она всегда чувствовала волнение в его присутствии. Как вчера вечером. Роуз устремила взгляд на затянутые облаками горные вершины. Возможно, ей просто нужен некоторый опыт, чтобы привыкнуть к тому волнению, которое возбуждает в ней Дункан. Обычно при столкновении с каким-то испытанием она шла ему навстречу, старалась справиться с ним. Тридцатипятилетний Дункан, конечно, представляет собой новое испытание, но, похоже, единственное, что ей нужно сделать, – это встретиться с ним лицом к лицу. Тогда она преодолеет свою глупую впечатлительность, преодолеет ту взволнованность, которую почувствовала вчера. И будет дразнить его, как привыкла. Разумеется, учитывая, что они уже не дети. Роуз посмотрела туда, где в кресле сидела Кларисса, погруженная в вышивание, – единственная женщина в комнате, действительно поглощенная работой, истинное воплощение благовоспитанной барышни. Роуз не из тех, кто вмешивается в чужую жизнь, но Кларисса явно не годится Дункану в жены. Если он еще не понял этого, то поймет, так что она может дразнить его с чистой совестью. И хотя в более широком кругу ее поддразнивание можно расценить как нечто большее, собравшиеся здесь поймут, что в этом нет ничего особенного, – они с Дунканом всегда так обращались друг с другом. Острые воспоминания о том волнении, которое охватило ее вчера вечером, резкое, жаркое напряжение, которое возбудило ее нервы, мелькнули в голове и поманили к себе. Отойдя от окна, Роуз подошла к леди Гермионе, сидевшей в кресле. Ее милость вопросительно подняла глаза. – Мне нужно как-то развлечься. – Роуз простодушно улыбнулась. – Я пойду возьму какую-нибудь книгу. Улыбка леди Гермионы была совершенно невозмутима. – Пожалуй, милочка, это превосходная мысль. Дункан был погружен в счета, когда отворилась дверь библиотеки. Решив, что это кто-то из гостей пришел взять книгу, он не оторвался от работы. Потом понял, что это за гость, и поднял голову – очень быстро. Сердце у него замерло только на мгновение, но этого мгновения хватило, чтобы осознать опасность. Роуз почувствовала его взгляд; она повернула голову и насмешливо улыбнулась. Потом изящной походкой прошла вдоль стены с книжными шкафами, легко проводя пальцами по корешкам. Дункан сжал зубы, поерзал на стуле и попытался не думать о том, каково это, если кончики этих пальцев прикоснутся к его голой груди. Роуз была одета в утреннее платье из муслина; ткань с любовью облегала ее бедра. Он долго смотрел, как она ищет книгу. И раздумывал – ей действительно хочется почитать или она нарочно завлекает его. Впрочем, он не был уверен, что эти варианты исключают друг друга. Но как бы то ни было, он не мог отвести от нее глаз. Отчасти это была привычка, коренящаяся в прошлом, в глубоко сидящем в Дункане чувстве самосохранения. Он по опыту знал, что Роуз на редкость изобретательна; когда она где-то рядом, разумнее всего не спускать с нее глаз. Вообще-то не спускать с нее глаз теперь было совсем неразумно, но он ничего не мог поделать. Он все еще не свыкся с произошедшей в ней переменой. Раньше не сводить с нее глаз было необходимостью; теперь это давалось ему с подозрительной легкостью. Вот не потянуться к ней руками – это действительно было трудно. Пока что ему удавалось придерживаться этой линии поведения. Да поможет ему Господь, если он проиграет в этой битве. Одному Господу известно, что она с ним тогда сделает. От этой мысли рассудок его окаменел, а воображение вырвалось на волю. Дункан глубоко погрузился в распутные фантазии, когда шелест бумаги справа от него напомнил ему о ее присутствии. Он мельком взглянул на Хендерсона, своего управляющего и старого друга; сидя на стуле сбоку от письменного стола, Хендерсон просматривал гроссбух. Они проработали здесь два часа, со всеми важными делами было покончено. Когда Роуз вошла, Хендерсон едва поднял глаза. Поскольку она гостила в этом доме каждое лето, прислуга привыкла видеть ее такой, какой она теперь стала, и только Дункан был потрясен до глубины души. Он оглянулся на свою Немезиду, обратившуюся в сирену, и снова заерзал на стуле. Он всю ночь думал о ней, о том, какой она стала. Вожделея ее, нынешнюю. И размышляя о том, куда это может завести. Потому что, несмотря на все, она по-прежнему оставалась Роуз – девчонкой, которая превращала его жизнь в сущий ад. Она была и оставалась шипом в его теле. Если Дункан даст волю влечению, которое охватывает его всякий раз, когда она попадает в его поле зрения, сможет ли он изгнать ее, навсегда вырвать из своей жизни – или просто придется загнать этот шип в свою жизнь еще глубже? Глядя, как она переворачивает первые страницы романа, Дункан мысленно выбранился. Как бы то ни было, он страдает; если он выяснит, что уготовила для него судьба, вряд ли будет страдать сильнее. Он откинулся на спинку стула и посмотрел на Хендерсона. – Мы закончим завтра. – Дункан встал, потом подумал. – А лучше займемся этим после Иванова дня. – Тогда голова его будет свободна от нынешних помех. Хендерсон с готовностью согласился и собрал все гроссбухи. Дункан подождал, пока он не направился к двери, а потом обошел вокруг письменного стола. По всем разумным правилам ему следовало хоть какое-то время за последние двенадцать часов подумать о Клариссе, взвесить все «за» и «против» и принять окончательное решение. Вместо этого решение, казалось, было принято за него, принято какой-то частью его разума, одолеть которую он не мог. Он не женится на Клариссе. Другое дело – на ком он женится, но об этом он не очень-то размышлял. Пока Роуз здесь, отвлекает его и привлекает, он не может думать достаточно ясно, чтобы хотя бы сосредоточиться на этом вопросе. Дверь за Хендерсоном тихо закрылась. Мгновение спустя, когда Дункан был еще в десяти шагах от нее, Роуз подняла взгляд от своей книги – подняла слишком быстро, – Дункан подавил мрачную усмешку. Роуз обернулась, он остановился прямо перед ней. Слегка нагнувшись, посмотрел на название книги, которую она держала, точно щит. – Вы уже читали эту книгу. Роуз, прищурившись, посмотрела на него. – Это было десять лет назад. – И добавила, помолчав: – Я решила, что можно снова посетить старую игровую площадку. Дункан прислонился плечом к книжной полке и спросил: – Неужели? Со старыми игровыми площадками нужно быть очень осторожной. – Вот как? Ее голос прозвучал достаточно насмешливо, чтобы пробудить в нем повесу. – Площадка может измениться – и даже если вы устоите на ногах, может оказаться, что правила игры уже не те. Легкий румянец вспыхнул на ее лице. Дункан отчасти ожидал, что это взволнует ее, но она только выгнула брови. – Я быстро обучаюсь. – Ее грудное мурлыканье проникало под кожу, распаляло его. Она заглянула ему в глаза и снова насмешливо выгнула бровь. – И вряд ли мне стоит чего-либо опасаться. С этими словами она отвернулась – он был уверен, что они были сказаны с целью подвигнуть его на какой-то безумный поступок; дело оставалось за небольшим – Роуз его не знает. Она не знает, чем он стал, как изменился за последние двенадцать лет. Она не знает, какие развлечения он предпочитает теперь. Дункан смотрел, как она ставит книгу на полку, и думал, как лучше сообщить Роуз о случившихся с ним переменах. Она взяла другую книгу и искоса посмотрела на него: – Вы закончили с Хендерсоном? Я уверена, что Кларисса будет очень рада вас видеть; она в гостиной, поглощена своим вышиванием. – Если она так занята, думаю, ни к чему ее отрывать. Карие, с рыжинкой, глаза широко распахнулись. – А вам не кажется, что вы должны проводить с ней больше времени? Некоторое время он выдерживал ее невинный взгляд, потом взглянул на часы, стоящие на каминной полке. И искусно вздохнул. – У нас есть достаточно времени, чтобы поиграть в шарады. Скрытый смысл его слов не укрылся от нее. – Вы же терпеть не можете шарады. Дункан улыбнулся: – Как и вы. Она окинула его оценивающим взглядом, потом слегка пожала плечами и, взяв выбранную книгу, направилась к высокому окну. Дункан пошел следом, пошел с радостью, не отрывая взгляда от ее соблазнительно покачивающихся бедер. Она остановилась у окна; он прислонился к оконной раме, сунув руки в карманы, чтобы они не потянулись против его воли к выпуклостям ее фигуры. – Осмелюсь заметить, что Кларисса здесь приживется, – прижав книгу к себе, Роуз рассматривала пейзаж за окном, – хотя, признаюсь, я не понимаю, почему она находит горы угнетающими. – Хм. – Но она ведь не должна каждый день отправляться на верховую прогулку только потому, что вы это делаете. – Угу. – Что же до размера дома и количества прислуги, я знаю, это производит на Клариссу несколько подавляющее впечатление, но уверена, что она привыкнет. – Привыкать ей не придется. – Что?! Она обернулась так быстро, что Дункан едва успел скрыть усмешку. Он опустил глаза. – Неужели вы собираетесь жить в Лондоне? Он поднял глаза и как раз вовремя успел проглотить презрительный отрицательный ответ. Глаза у Роуз были огромные; на лице ужас – эта мысль ошеломила ее и вывела из равновесия. – Вы приняли предложение Пинквика? – прищурившись, спросил Дункан. Она отпрянула и с надменным видом снова принялась рассматривать пейзаж. – Я еще обдумываю. Ее ответ взволновал его, и это было унизительно. Он нахмурился и выпрямился. – Обдумываете что? Его перспективы на будущее? – Ваша матушка сообщила мне, что следует высоко ценить перспективы на будущее, имеющиеся у предполагаемого мужа. Дункан отрывистым фырканьем дал оценку мудрости своей матушки. – Вы будете водить его за нос всю жизнь – неужели вам нужен такой муж? Роуз устремила взгляд на горы и серьезно задумалась. А он протянул руку и взял у нее книгу. Она рассеянно отдала. Дункан взглянул на название, потом положил книгу на соседний столик. Роуз услышала тихий шум и обернулась к нему, а он обернулся к ней. Он поднял брови, она ответила вызывающим взглядом: – Было бы довольно мило, если бы к моему мнению относились с уважением. – Большинство жен предпочли бы, чтобы их мужья поклонялись чему-то иному, нежели их мнению. Его тон был еще более вызывающ, чем ее взгляд. – Вот как? – Роуз весело улыбнулась. – Я запомню это, чтобы обсудить с Джереми. – И добавила, все еще не сводя глаз с Дункана: – Кто знает, что еще во мне он найдет достойным поклонения? В глазах Дункана что-то изменилось. На миг ей показалось, что огненные языки снова вспыхнули в них – но прежде чем она успела в этом убедиться, он отвел глаза. Она почувствовала, как его взгляд пронесся по ней, точно горячий летний ветер. Нервы напряглись; ее охватило волнение. – Я думаю, – понизив голос, протяжно проговорил Дункан, – что выбор не составит труда. – Он медленно поднял глаза и шагнул к ней. Роуз в изумлении попятилась. И оказалась прижатой к оконной раме. Дункан надвигался на нее; она в отчаянии проговорила – и голос ее весьма походил на писк: – Неужели? Его взгляд упал на лиф ее платья, туго обтягивающий грудь, потому что она никак не могла выдохнуть воздух. – Хм. Он остановился прямо перед ней, так что теперь их разделяло пространство всего в один дюйм. Вжавшись спиной в оконную раму, Роуз изо всех сил старалась не дрожать. – Ну… и что же? Он медленно поднял голову и встретился с ней глазами; Роуз забыла обо всем. Она просто утратила способность думать. Физически ощутимая сила, сила самца, окутала ее, лишила возможности двигаться – и отдала ее в его власть. Точно загипнотизированная жертва, дрожа всем телом, Роуз смотрела в его потемневшие глаза; блеск в них она ошибочно принимала за огонь. Потом губы его скривились – скривились насмешливо. – Я забыл вопрос. Он посмотрел на ее губы. Роуз почувствовала, как губы ее стали мягкими и раскрылись. Дункан медленно опустил голову… Они услышали шаги за дверью за мгновение до того, как она открылась. Вошел Джереми. – A! – Лицо его посветлело. – Вот вы где. Опираясь об оконную раму, Роуз едва удержалась от желания прижать руку к своей вздымающейся груди. – Да… – Голосовые связки не слушались. Кивнув, Роуз откашлялась и начала снова: – Я здесь. – Она упорно не обращала внимания на могущественное существо, прислонившееся к окну с другой стороны. – Мы только что обсуждали, не покататься ли нам верхом, – промурлыкал Дункан. Роуз бросила на него смущенный взгляд. Дункан повернулся к ней и усмехнулся: – Боюсь, сегодня это не получится, но быть может, завтра? Вопрос заключал в себе столь очевидный смысл, что она не могла не ответить. – Я искреннее сомневаюсь в этом, – через силу проговорила она. – Ну, не знаю, – вмешался в разговор Джереми. – Разве что проскакать бодрым галопом, разогреть кровь. – Вот именно, – согласился Дункан. – Вы меня искали? – решительно вмешалась в разговор Роуз. Ей удалось проговорить это легко, хотя и несколько раздраженно. Джереми обворожительно улыбнулся: – Пошел дождь, так что нам пришлось прекратить нашу прогулку. Может быть, проведем оставшееся до ленча время за бильярдом? Роуз улыбнулась: – Великолепная идея. – И, решив, что она уже твердо держится на ногах, пошла к двери. – Роуз. От голоса Дункана по спине у нее побежали мурашки. Роуз остановилась и медленно обернулась. – Вы забыли книгу. Роуз посмотрела на книгу, которую он держал в своих длинных сильных пальцах, потом на него. Он не сделал ни малейшей попытки подойти к ней, протянуть ей книгу. – Она меня больше не интересует. С этими словами Роуз отвернулась и увидела, что Джереми улыбается Дункану: – Не хотите ли присоединиться к нам, Стратайр? Роуз похолодела; она слышала, как громко бьется у нее сердце. Казалось, прошла вечность, прежде чем Дункан сухо, но с подтекстом, обращенным к ней, произнес: – Вряд ли. Мне нужно потренироваться кое в чем другом. Роуз испытала такое облегчение, что у нее почти закружилась голова, невнятно кивнула в его сторону – и скрылась, прежде чем он успеет переменить свое решение. К обеду она убедила себя, что делает из мухи слона, постоянно размышляя о случившемся. Не важно, что представилось ее разгоряченному уму – какие обстоятельства, какие побуждения, – но Дункан никогда не коснется ее даже пальцем, не то что губами. И уж конечно, он не думал овладеть ею. Только не Дункан. Какой бы местью он ни грозил ей, но за все годы он никогда не угрожал ей физически. Кроме одного раза, но это была своего рода ошибка. Погода значительно улучшилась. Когда Роуз и Джереми встали из-за стола, Дункан подошел к ним, держа под руку Клариссу, и предложил пройтись по саду. Роуз улыбнулась и решительно взяла Джереми под руку. Но Дункан был очарователен – и только. И ни разу за время долгой, весьма приятной прогулки, равно как и во время затянувшегося вечернего чая в гостиной после возвращения, она ни разу не поймала на себе тех быстрых взглядов затаившегося хищника, которые заметила в библиотеке. А это значит, что он шутил над ней, стращал; что он устроил очень хорошее представление, чтобы она не раздражала его, чтобы держалась от него подальше, чтобы не давала волю своему острому язычку по крайней мере относительно предполагаемой женитьбы. Она сглотнула возмущенное «хм», когда к ней подошла Кларисса и встала рядом у открытого окна. За окном были мягкие сумерки, и Кларисса нахмурилась и изящно вздрогнула. – Это немного жутковато, не правда ли – такое странное освещение? Ни день, ни ночь. – Она ласково улыбнулась Роуз. – К сожалению, я довольно чувствительна к окружающей природе. Все это мне кажется, – она указала на горные вершины, громоздящиеся над долиной, – смертельно холодным. Роуз чуть было не посоветовала Клариссе не сообщать Дункану, что она считает его родину «смертельно холодной», но вовремя прикусила язык. – К счастью, кажется, нет никаких серьезных причин для долгого житья здесь – насколько я поняла, поместье приносит очень мало дохода. – Кларисса окинула взглядом длинную, изящно убранную гостиную. – Дом, конечно, великолепен, такая жалость, что он находится не в Кенте, не в Суррее или хотя бы не в Нортгемптоншире. И все же, – Кларисса бросила на Роуз очередной милый доверчивый взгляд, – я думаю, это поместье настолько великолепно, что будет нетрудно найти для него арендатора. Роуз чуть не фыркнула. «Хм» – вот и все, что она сочла нужным сказать по этому поводу. Кларисса осталась рядом с ней, чтобы убить время до появления мужчин. Роуз надолго задумалась, но так ничего и не сказала. Не ее дело разрушать мечты Клариссы, а учитывая явную неспособность этой барышни оценить по достоинству дом Дункана – его фамильное обиталище, – Роуз не могла поверить, что Дункан окажется таким олухом и сделает Клариссе предложение. Роуз не сомневалась в его здравом смысле и способности рассуждать логично. Если не что-то иное, так хотя бы стремление к совершенству, особенно сильное в тех случаях, когда дело касалось его дома, убережет Дункана и Баллинашилз от трагедии, которой неизбежно обернется женитьба на Клариссе. Но на эту тему Роуз не должна ничего говорить. А это значительно облегчает дело. Не из-за Клариссы она собралась сегодня вечером выйти навстречу крадущемуся леопарду. Вместе с Клариссой Роуз повернулась к входящим мужчинам. Дункан шел последним, рядом с ее отцом. Роуз усмехнулась и отвернулась. Когда подошел Джереми, на губах ее играла улыбка. На Дункана Роуз не посмотрела, не улыбнулась ему. Ей хотелось остаться с ним наедине; у нее мелькнула мысль, как это сделать. Кларисса отошла от нее, остановилась у дивана, на котором сидели ее родители; Дункан подошел туда же. Роуз тянула время, пока не стали разливать чай и гости постарше не ушли к себе; после этого она подвинулась к Джереми и предложила: – Давайте пройдемся по террасе. Здесь душно, а ветерок сегодня такой ласковый. Она проследила за взглядом Джереми, устремленным на открытые в сгущающиеся сумерки двери; тонкие занавески развевались на ветерке. – Терраса идет вдоль боковой стены дома, и с конца ее открывается красивый вид на озеро. – С этими словами она направилась к двери, решительно увлекая за собой Джереми. – Я думаю… Но вам не кажется, что это неприлично? Роуз дружески улыбнулась ему: – Я уверена, никому и в голову не придет, что мы задумали что-то неприличное. Кроме Дункана. Они прошли мимо него – он беседовал с миссис Эдмонтон и одной из своих теток, и Кларисса все еще держала его под руку. Не бросив даже мимолетного взгляда в его сторону, сосредоточив все свое внимание на Джереми, Роуз позволила своему спутнику откинуть занавеси и отвести себя на террасу. Воздух был прохладный, ветерок – ласковый, небо – мягких пастельных тонов, вокруг горных вершин собирались легкие облачка. Пройдя по плитам террасы, Роуз закрыла глаза и вдохнула вечерний воздух, пахнущий сосной и елью, и удивилась, почему Кларисса не сумела оценить волшебства Баллинашилза. – Как здесь спокойно. Роуз открыла глаза. Она остановилась у балюстрады и посмотрела на ухоженную лужайку, на купу старых тенистых деревьев. Дальше шли заросли кустарника, еще дальше сгущались тени. – Кажется, – Джереми обвел рукой представшую перед ними картину, – вы здесь как дома. – Так оно и есть. – Сняв руку с его локтя, она оперлась о балюстраду. – Я ощущаю Баллинашилз своим домом. – Но ведь вы живете с отцом в Эдинбурге? – Да, но… – Роуз осеклась, услышав чьи-то шаги; они с Джереми разом обернулись. Встретив мрачный взгляд Дункана, Роуз безмятежно улыбнулась: – Вы тоже вышли подышать свежим воздухом? Идите сюда, к нам. – Она приветственно махнула ему рукой. – Я как раз рассказывала Джереми, что привыкла проводить лето здесь. Дункан подумал, а потом подошел к ним. – Понятно. Излучая простодушную невинность, Роуз послала ему улыбку. – Действительно, даже вы должны это помнить. – Она обратила смеющийся взгляд на Джереми. – Я всегда была под башмаком у Дункана. – И она в юмористических тонах принялась описывать сокращенную, но правдоподобную историю своих посещений Баллинашилза. Джереми был в восторге; Дункан слушал молча – она видела в его глазах подозрительное и циничное выражение. – Вот почему я так хорошо знаю Баллинашилз. Джереми улыбнулся и посмотрел на Дункана. – Она, должно быть, была сушим наказанием. Дункан посмотрел на него, потом на Роуз. – Не до такой степени, как вам кажется. Роуз ответила на это взглядом, выражающим приятное удивление, а потом снова устремила взгляд на горы. Изящным взмахом руки она обвела рукой пейзаж: – Он такой дикий и красивый – и неприрученный. Джереми, тоже глядя на горы, что-то пробормотал в знак согласия. Дункан ничего не сказал. Он смотрел на Роуз. А она вдруг вздрогнула, как раз когда Джереми снова повернулся к ней. – Вы озябли, – сказал он. – Давайте лучше вернемся в комнаты. – Ах нет! – Растирая свои обнаженные руки, Роуз умоляюще улыбнулась. – Здесь так хорошо. – Но вы простудитесь, – нахмурился Джереми. – Быть может… – Роуз наклонила голову набок, – если бы вы принесли мне шаль… – Конечно. – Джереми с готовностью выпрямился. – Где она? – Кажется… – Роуз задумалась. – Кажется, я оставила ее в гостиной. – Не бойтесь, я ее найду. – Он весело вошел в гостиную и исчез. Дункан посмотрел ему вслед, а потом обернулся к Роуз: – Что вы задумали? – Задумала? – Некоторое время ее лицо было воплощением простодушной невинности, а потом она сбросила маску и улыбнулась той насмешливой, дразнящей улыбкой, которую держала про запас только для него. Роуз пошла по террасе, легко ведя пальцами по балюстраде. – А почему вы решили, что я что-то задумала? Дункан посмотрел на ее удаляющуюся фигуру, потом пожал плечами и пошел следом. – Дикий, красивый и неприрученный. Можете морочить кого угодно вашей светской маской, но я-то вас знаю. – Вы забыли о двенадцати годах – вы совсем меня не знаете. – Я мог бы адресовать эти же слова вам, и с большей точностью, но есть вещи, которые никогда не меняются. – Вот как? – Роуз остановилась на краю террасы, где балюстрада изгибалась полукругом, и повернулась лицом к Дункану. А тот замер на месте, потрясенный этим видением, – Роуз на фоне сумеречных гор и аспидной воды озера. Знакомое напряжение охватило его. – Вы по-прежнему ведете себя как дерзкий мальчишка. Роуз усмехнулась и задумалась – что ей делать теперь, когда она привела его туда, куда хотела, как вынудить леопарда обнаружить свои пятна, как вынудить Дункана проявить свою природу? Его попытка устрашить ее в библиотеке возбудила любопытство, взметнув его на немыслимую высоту. Она никогда не сталкивалась с той особой силой, которой он обладал; ей хотелось узнать больше об этой силе – по крайней мере столько, чтобы противостоять ей или, точнее говоря, чтобы завладеть ею. Она чувствовала себя обделенной, словно Дункан нашел какое-то необычное место в окрестностях и не показал ей. Она вознамерилась извлечь из него эту тайну. Повернувшись спиной к озеру и горам, она искоса посмотрела на Дункана; вид у нее был задумчивый. – Должна сказать, что меня очень удивил ваш выбор – Кларисса кажется очень холодной, очень сдержанной. Она совсем не похожа на женщину, за которой, как мне кажется, вы стали бы волочиться. Дункан не ответил, и она рискнула мельком взглянуть на его лицо; его непроницаемый взгляд был устремлен на нее. Ей показалось досадным, что он совершенно спокоен – не то чтобы совсем расслаблен, но явно владеет собой, и маска хозяина поместья плотно сидит на его лице. И она проговорила, подпустив в свой голос насмешливого удивления: – Мне почему-то казалось, что дамы, которые вам по вкусу, обладают немного большей пылкостью. – Да, дамы, которые мне по вкусу, обычно обладают пылкостью. Это равнодушное сообщение четко показало, что он не желает, чтобы его вывели из равновесия; Роуз сразу же изменила тактику. – Право, – сказала она, придвигаясь к нему и понизив голос, – мне хочется отдаться вам на милость. – И, слегка улыбаясь, она подняла на него глаза. – Обрести ваш опыт. – Мой опыт? – удивился он. Она улыбнулась шире. – В делах… любви. – Она отвела взгляд. – Мне хотелось осведомиться о ваших догадках – вы же опытный человек. – О моих догадках? – Да. О том, какие мои стороны могут вызвать обожание у Джереми. – Теперь они стояли почти совсем рядом, и Роуз улыбалась дружески и в то же время маняще, вызывающе. – Мне хочется узнать, что во мне, по вашему мнению, может показаться мужчине наиболее соблазнительным. Ее глаза не блестели – они как бы тлели. Дункану стоило больших усилий удержаться и не позволить охватившему его напряжению высказаться во взгляде или в движении. Роуз была прозрачна, как вода; она что-то задумала, но он не мог понять, что именно. Он понимал только, что она искушает его. К счастью, он умел держать себя в руках. Они находятся на открытой террасе, а не в библиотеке; в двадцати футах от них расположился целый сонм его родственников, ее отец, и предполагаемый жених, и его предполагаемая невеста со своими родителями. И в любую минуту может вернуться Пинквик с шалью. Роуз понятия не имеет, как соблазнять. Он ее научит – но не здесь и не теперь. – Я считаю недопустимым высказать предположение о том, что кажется привлекательным Пинквику. Роуз одарила его пылким взглядом. – Нет, какие-то идеи у вас есть – вы ведь сказали. – Она наклонилась, запах ее духов окутал Дункана, она стояла совсем близко. – Так что же? Глаза? Губы? Тело? Все это и еще много всякого. Но Дункан не хотел спускать с цепи своих демонов. Он живо вспомнил тот единственный раз, когда пустил в ход в отношении Роуз физическую силу; ему было четырнадцать лет, он сделал это в ответ на ее очередную насмешку. Вместе с двумя своими друзьями из Итона он отправился погулять в лес, Роуз увязалась за ними, немилосердно нахальная, как всегда. Одна из ее насмешек задела его за живое; он развернулся и врезал ей по уху. Удар был не сильный, но она упала – больше от потрясения, чем от удара. Тогда-то он, к своему великому ужасу, и обнаружил, что Роуз плачет не так, как другие девчонки. Лицо ее не скривилось, она не завопила; глаза ее молча наполнились влагой, а потом по щекам потекли слезы. Она лежала, приложив ладонь к уху, и слезы катились и катились – и в глазах у нее, на ее лице было такое выражение, которое просто убивало его. Он опустился перед ней на колени, бормоча несвязные извинения, пытаясь неловко утешить ее, – и все это на глазах озадаченных приятелей. После этого он поклялся, что никогда больше не поддастся соблазну; он никогда больше не применит физическую силу в ответ на ее насмешки. Он посмотрел ей в глаза – они были теплого коричневого цвета, манящие и зовущие – и твердо напомнил себе, что достаточно силен и в состоянии выдержать любую ее выходку. Она придвинулась еще ближе, и теперь ее груди касались его фрака, слегка прижимаясь к его груди; ее бедра касались его ног. Она подняла руку и положила ему на грудь ладонь с растопыренными гибкими пальцами, ее карие глаза блестели уже не насмешливо – в них мерцал настоящий соблазн. Ладонь жгла его сквозь тонкую ткань рубашки; Дункан вздрогнул. – Вы же знаете, – прошептала она, и ее шотландский акцент прозвучал как нежная ласка. – Так скажите же. Он заглянул ей в глаза и отбросил всякую осторожность. Нужно положить конец ее игре, Роуз доведет его безумия. Снова доведет. И, сбросив свою личину бесстрастности, он спросил. – Что вы задумали? Его отрывистый голос произвел желанное впечатление. Роуз прищурилась и отодвинулась, и Дункану страшно захотелось опять привлечь ее к себе, ощутить рядом с собой ее теплое дыхание. Она всмотрелась в его глаза, всмотрелась в лицо и нахмурилась. Ее вылазка ни к чему не привела; он, кажется, непроницаем для ее насмешек, ее колкостей – не чувствителен ко всему, что бы она ни сделала. Конечно, никакого опыта в соблазнении у нее не было, но неудача тем не менее сильно раздражила. Роуз сердито окинула взглядом его высокую фигуру – всю, до кончиков ботинок, потом медленно проделала обратный путь вверх. И, добравшись до лица, покачала головой. Ни малейшего намека на напряжение, которое ей хотелось вызвать. Об этом-то ей и хотелось узнать – об этом странном напряжении, которое передавалось и ей, сжимая нервы, вызывая ощущение покалывания по всему телу, она могла назвать это чувство разве что волнением. Она встретилась с Дунканом взглядом – его глаза в лунном свете казались хрустально-твердыми – и с огорчением вздохнула. – Ладно, мне хотелось понять, что это было… что на вас нашло тогда, в библиотеке. – И поскольку мгновенной реакции с его стороны не последовало, она уперлась пальцем ему в грудь. – Что вызвало у вас такое напряжение. – Она провела пальцем по литому мускулу его плеча и попыталась нажать на него. – Что это было такое… мне показалось, что вы хотите меня съесть! Дункан не застонал только потому, что зубы были плотно сжаты. – Эту странную реакцию, – сообщил он сквозь стиснутые зубы, – можно полностью описать словом женского рода из шести букв с мягким знаком на конце. – Тут он вдруг понял, что говорит, и быстро добавил: – Это п-о-х-о-т-ь. Роуз широко распахнула глаза. – Похоть? – наконец выговорила она. – Это похоть? – Вот именно – всепоглощающее желание уложить вас, лучше всего голую, в свою постель. – Он проигрывал сражение, поводья выскальзывали из рук. Все тело было напряжено и охвачено жаром. Широко распахнутые глаза Роуз не помогали. Он указал пальцем на ее нос: – И незачем напускать на себя такой изумленный вид – вы чувствуете то же самое. – Вздор! – холодно возразила она и устремила взгляд куда-то за его плечо, потом капризно пожала плечами. – Мне просто стало любопытно… – В этом я не сомневаюсь. – Не более того. – Ложь. Он произнес это мягко, насмешливо, и она снова взглянула на него. – Я не хочу… не хочу, чтобы вы вызывали у меня похоть. С этими словами она попыталась обойти его; Дункан вытянул руку, чтобы остановить ее. Роуз этого не заметила, и в результате ее левая грудь оказалась прямо в его правой ладони. Дункан не задумываясь обхватил этот теплый холмик. Колени у Роуз обмякли. Он поддержал ее, привлек к себе. И почувствовал, как глубокое содрогание прошло по ее телу. Она сдалась, охваченная желанием. Он не убрал руку, он провел пальцем по теплому телу, нашел сосок. Дункан услышал, что Роуз задышала прерывисто, почувствовал, как нарастает в ней желание; еще мгновение она продержалась, а потом припала к нему, упираясь лбом в его ключицу. – Не нужно. Это прозвучало совершенно неубедительно. – Почему? Вам же нравится. Она задрожала и еще теснее прижалась к нему; тело подтверждало то, что отрицали слова. Дункан поцеловал ее в волосы. Она инстинктивно подняла голову, и он завладел ее губами. Он не оставил ей никакого выбора, никакой возможности подумать – никакой возможности подразнить его и довести до безумия. Губы у нее оказались именно такими, как ему представлялось, – сочными и сладкими, мягкими, щедрыми, просто дух захватывало. Дункан наслаждался ими не торопясь, потом ему захотелось большего. Рука его скользнула ей на спину, и он прижал к себе Роуз. Она изумленно вздохнула – и раскрыла губы. И тогда он взял ее, просунув в рот язык, – взял через рот. И она отвечала ему. Поначалу робко, потом все с большим жаром. Пылкая, дикая, неприрученная, безудержная, страсть пронизала обоих; ее руки шарили по его груди, плечам, и наконец пальцы запутались в его волосах. И как всегда, Роуз насмешничала и дразнила; она сама не понимает, что делает, подумал он, но, быть может, именно из-за этого он не мог укротить свой ответный пыл, безжалостную и примитивную потребность взять ее, сделать своей. Роуз ощутила это, поняла и пришла в восторг. Она оказалась за пределами мысли, за пределами рассудка, и только ощущения и эмоции руководили ею; она погрузилась в поцелуй, отдалась восторгу, опасности, ненасытной потребности удовлетворить Дункана, насытить его голод, смягчить неистовую бурю, которая разразилась между ними. Закруживший их водоворот обладал немыслимой, катастрофической мощью, требовавшей напряжения всех мускулов. И еще обоим казалось, что они охвачены пламенем; Роуз задохнулась. Она встала на цыпочки и самозабвенно погрузилась в поцелуй, когда женский изумленный возглас – не ее собственный – коснулся слуха. – О! Ну и ну! А это произнес голос Джереми. Роуз отпрянула от Дункана; он отпустил ее губы, но медленно. Еще медленнее отвел от нее руки, сомкнув их у нее на талии предостерегающим жестом, а потом отпустив. Выпрямился, обернулся, она тоже опустила руки; как одурманенная, Роуз, щурясь, смотрела на Джереми и Клариссу. А те смотрели на них, округлив глаза, раскрыв рты. – Э-э-э… – Роуз откашлялась и затараторила: – Вы же знаете, мы с Дунканом родственники… это был просто родственный поцелуй. Выражение… благодарности. – Она бросила взгляд на Дункана; он смотрел на нее с непроницаемым видом. Роуз хотелось заломить руки или свернуть ему шею. Она выпрямилась и посмотрела прямо на Джереми и Клариссу. – Я просто поблагодарила Дункана за то, что он нашел мне интересную книгу. Я люблю почитать перед сном. – Вот как. – Лицо Джереми прояснилось. Он простодушно улыбнулся. Потом подал ей шаль. – Пришлось отправить вашу горничную к вам в комнату – вы, вероятно, забыли взять шаль с собой. Роуз возблагодарила сумерки, скрывшие ее пылающее лицо. Не обращая внимания на цинично выгнутую бровь Дункана, она с любезной улыбкой шагнула вперед, и Джереми накинул шаль ей на плечи. Очевидно, он принял ее объяснение; не менее очевидно, что Кларисса, все еще переводившая взгляд с Роуз на Дункана и обратно, это объяснение не приняла. Стараясь уклониться от взглядов Дункана, все еще чувствуя головокружение и отчаянно надеясь, что не упадет в обморок, Роуз сказала Джереми: – Пожалуй, нам лучше вернуться в дом. Так они и сделали; Дункан и Кларисса шли за ними следом. В гостиной оставалось совсем немного гостей. Они посмотрели на вошедших, улыбнулись и, кивнув, пожелали им доброй ночи. Все четверо поднялись по лестнице. Роуз чувствовала у себя на спине сверлящий взгляд Клариссы. Дойдя до галереи, они должны были пойти каждый своим путем. Роуз спокойно пожелала доброй ночи Джереми и Клариссе и повернулась к Дункану. Тот отвернулся от Клариссы и склонил голову. – Не забудьте о моем подарке. – Глаза их встретились. В его взгляде не было ничего угрожающего, он был прозрачный и совершенно не вызывающий доверия. – Не удивляйтесь, если он не даст вам уснуть. Ей пришлось безмятежно улыбнуться и изящно наклонить голову. Краешком глаза она видела, как Кларисса заморгала и быстро посмотрела на Дункана. Роуз поняла, что ее подозрения растаяли. Прибегнув к мудрости царя Соломона, Роуз не стала дальше испытывать судьбу – или Дункана. – Доброй ночи, милорд, – сказала она, поворачиваясь. Дункан смотрел, как она уходит, изящно покачивая бедрами. Только присутствие Джереми Пинквика и тридцати их гостей, которых он в душе всем скопом послал к черту, удержали Дункана от того, чтобы не пойти за ней. Глава 3 Следующий день Роуз начала с твердого решения держаться от Дункана подальше, по крайней мере пока она не поймет, что происходит. Она была не готова испытывать похоть – особенно к нему. Большую часть ночи Роуз провела в лихорадке; никогда раньше ей не приходилось переживать такое. Но ведь никто раньше и не целовал ее так, как целовал Дункан. Роуз вошла в утреннюю гостиную более настороженной, более неуверенной, чем когда-либо в жизни. Она села рядом с Джереми, почти в самом конце стола, недалеко от леди Гермионы. присутствие которой действовало успокаивающе, и очень далеко от Дункана. И тут Роуз увидела, как входит Дункан – крадучись, с мило улыбающейся Клариссой под руку. Дункан молчал, в глазах его был ясно заметен мрачный блеск, Кларисса говорила: – Поскольку погода располагает, мы подумали – не покататься ли нам на лодке по озеру. – Кларисса держалась одновременно застенчиво и прилипчиво. – Я очень люблю такие поездки, – она обратила свой простодушный взгляд на Джереми и Роуз, – но нам действительно нужно общество, иначе будет неинтересно. Наивность лишала ее слова какого-либо намека на оскорбление. Джереми весело улыбнулся. – Превосходная мысль. – Он посмотрел на Роуз. А та взяла в руку свою чашку и стала пить чай. Она чувствовала устремленные на нее взгляды, но взгляд Дункана ощущала сильнее всего. Плавать на ялике можно было только по небольшой части озера; остальная часть была слишком глубокой. Плавать на ялике означает держаться берега и видеть кусты, деревья и отмели, а не устремленные ввысь горы и дикие вершины. Чтобы оценить всю красоту, требуется гребная лодка, нужно проплыть по озеру дальше, а еще лучше добраться до острова. Прогулка на ялике – вещь скучная. И возможно, опасная, хотя Роуз не знала, в чем именно кроется опасность. Но без нее Джереми не поедет, а поехать вдвоем с Дунканом Кларисса не может. – Новый ялик вполне выдержит четверых. Это замечание почтенной леди Гермионы было произнесено явно не случайно; Роуз не могла от него отмахнуться. С подавленным вздохом она подняла глаза и улыбнулась: – Да, конечно. Давайте покатаемся на ялике. Она встретилась глазами с Дунканом и ничего не смогла прочесть по его лицу, разве только некоторое самодовольство, от которого страшно захотелось… Она решительно встала и жестом указала на окно, на озеро – гладкое и блестящее под бледно-серым небом. – Так поехали? Они вышли из дома и пошли по лужайке, потом по обширному сосняку. Ялик ждал у маленькой пристани как раз под домом. Должно быть, Дункан велел перегнать его от лодочного сарая. Тут обнаружилось, что Кларисса, хотя и любит кататься на лодке, но боится ступить в слегка покачивающийся ялик. Дункан попробовал подать ей руку – она отступила и кокетливо попятилась, сильно напоминая лошадь, которая впервые видит плот. Роуз отогнала это нелестное сравнение и попыталась приободрить Клариссу. Но та дико посмотрела не на ялик, а на водный простор и покачала головой. – Какое оно большое! – изумленно сказала она. Джереми спустился к пристани. Отвязав веревку, удерживающую ялик, он укоротил ее, и узкая лодочка почти совсем не качалась. – Попробуйте теперь. Дункан осторожно повел Клариссу к ялику; она натянуто улыбалась. Нерешительно шагнув вперед, замерла у края пристани, глубоко втянула воздух, потом еще раз втянула – и повернулась к Роуз: – Может быть… не могли бы вы спуститься первой? Роуз кивнула; Дункан взял ее за руку и помог сесть в лодку; Роуз сошла в ялик без всяких осложнений и улыбнулась Клариссе: – Вот видите? Озеро или река – разницы нет никакой. – С этими словами Роуз осторожно переступила через скамью и села на носу; усевшись, расправила юбки, изящно откинулась на подушки и безмятежно махнула рукой Клариссе, приглашая присоединиться. Дункан попробовал дать Клариссе руку, но та снова попятилась. – Еще минутку, – еле слышно сказала она. – Я сниму шляпу. – Она вытащила шляпную булавку, сняла свою модную шляпку в деревенском стиле и тут же уронила ее. – Ах! – Она повернулась, чтобы схватить шляпу, но только еще дальше оттолкнула ее. Дункан стоял с другой стороны и не мог ей помочь. Шляпа покатилась вниз, к воде. Отпустив канат, Джереми наклонился и поймал шляпку. – Боже мой! Это восклицание вырвалось у Дункана и Роуз одновременно. Ошеломленные Кларисса и Джереми с недоумением повернулись к Дункану. Потом проследили за направлением его взгляда и увидели, что ялик поворачивается, подхваченный сильным течением. Он развернулся и ровно поплыл по озеру. Поплыл, унося с собой Роуз. Ее лицо, не затененное никакой шляпой, выражало ужас и непонимание происходящего. Дункан подумал, что запомнит это выражение на всю жизнь. – Ах Господи! – Стоявшая рядом с ним Кларисса подавила нервное хихиканье. – Какой ужас. – Но в голосе ее не было настоящей тревоги. В отличие от голоса Джереми, который поднялся с досок пристани со шляпкой Клариссы, висевшей у него на руке. – Вот это да. – Сознание того, что именно он уронил канат, чтобы спасти шляпку, выразилось на его лице. – Ей грозит опасность? – спросил он у Дункана. Дункан не ответил. Его взгляд был устремлен на ялик, на быстро удаляющуюся фигуру Роуз. – Не говорите глупостей. – Кларисса положила руку на рукав Джереми и успокаивающе погладила его. – Ялик просто поплывет, а потом снова пристанет к берегу, где-нибудь дальше. – Не правда ли? – спросила она у Дункана. – Ей ничего не грозит. Роуз знает, куда отнесет ялик, и насчет этого она не станет волноваться. Джереми нахмурился: – И куда его отнесет? Дункан посмотрел вдаль, на озеро. – К острову. – А-а… – Джереми всмотрелся в островок, поросший деревьями, находившийся в самой широкой части озера. – Значит, нам нужно отправиться туда и спасти ее. – Зачем? Ведь в лодке есть шест. – Вид у Клариссы был почти что надутый. – Ей нужно всего лишь приложить некоторые усилия, и она вернется сюда. – Нет. – Все еще не спуская глаз с Роуз, которая смотрела на берег, Дункан размышлял о том, сколько времени понадобится, чтобы она поняла, что будет дальше. – По большей части озеро слишком глубокое, чтобы можно было отталкиваться шестом, а весел в ялике нет. Нам придется взять лодку и поехать за ней. – Хорошо. – И, мужественно расправив плечи, Джереми посмотрел на береговую линию. – Где здесь лодочный сарай? – Я не могу сесть в лодку да еще переплыть вот это! – В голосе Клариссы отчетливо слышался панический страх. Дункан и Джереми посмотрели на нее. – Оно такое широкое. Такое большое. – Она взглянула на озеро и передернулась. – Я, конечно же, не смогу. – Ничего страшного, – успокоил Джереми. – Мы со Стратайром съездим за ней сами. А вы можете вернуться в дом. Кларисса бросила на склон испуганный взгляд: – Через лес? – Она задрожала. – Я не могу… а вдруг там в тени кто-то прячется? И потом… – подбородок у нее задрожал, – маме не понравится, что я хожу одна. Джереми хмуро посмотрел на нее. А Дункан решительно сказал: – Пинквик, если вы проводите мисс Эдмонтон домой, я возьму лодку и поеду за Роуз. Джереми поднял на него глаза: – Если вы скажете, где лодочный сарай, я поеду и привезу ее сам – в конце концов, ведь это я уронил канат. Дункан покачал головой: – Нет, озеро – не река. Здесь сложные течения. – Он посмотрел на ялик, уменьшающийся вдали. – Я съезжу за Роуз. – Ладно. – Джереми чуть скривился, но смирился со своей участью. Он предложил Клариссе руку; она оперлась о нее так, будто ей грозила неминуемая опасность упасть в обморок. Потом Кларисса слабо улыбнулась: – Сколько переживаний! Боюсь, что мне придется отдохнуть, когда мы вернемся в дом. Дункан молча кивнул, и Кларисса с Джереми направились обратно через лес. Дункан повернулся и посмотрел на крошечную фигурку Роуз – она все еще смотрела на берег. Скривив губы, Дункан пошел к лодочному сараю. И услышал донесшийся издали испуганный голос: – Боже мой! Он посмотрел на ялик, но Роуз не увидел – она зарылась в подушки. Дункан усмехнулся и зашагал длинными шагами, его охватила необузданная радость. Через сорок минут нос лодки ткнулся в прибрежный песок островка. Дункан ступил на мелководье, вытащил лодку на усыпанный гравием узкий серповидный пляж, окаймляющий маленькую бухточку. У берега покачивался пустой ялик. Дункан подошел к нему, схватился за нос и подтащил ялик к лодке. Привязав его к корме, он повернулся и окинул взглядом деревья. И не увидел ничего. Роуз не было. Дункан поразмыслил, потом поднялся на берег и ступил на тропу, которая вела к замку его предков. Много лет Дункан не бывал на острове. Годы, в общем, не изменили эти места, но деревья, которые он помнил совсем юными, выросли; орешник превратился в густые заросли. Впрочем, тропинка, хотя и усыпанная камнями, оставалась вполне проходимой. Через десять минут он обогнул угол старой башни и нашел Роуз именно там, где и думал найти. Она сидела на огромном плоском куске выветрившейся серой скалы, в давние времени бывшей частью замковой стены. В детстве именно это место было их любимым. В прошлом Роуз часто карабкалась сюда, подобрав юбки до колен, сидела, скрестив ноги, – обворожительный, но сильно действовавший ему на нервы бесенок – и рассматривала владения. Это была их обычная игра – начинать издали, справа, называть по именам все вершины, замечать все перемены, приносимые временами года, окидывать взглядом горизонт, и так до самого левого конца острова. Судя по виду, Роуз опять занималась этим, разве только ноги у нее были теперь такими длинными, что она могла вполне удобно сидеть на камне. Руки ее лежали на коленях; хотя Дункан подошел неслышно, она почувствовала его приближение и оглянулась. – Я только что добралась до Макиллани. Он всегда хранил в памяти ее голос, мягкий, ритмичный, с очаровательной, присущей жителям Шотландского нагорья округлой грубоватостью. Она улыбнулась – мягко, весело, без всякой насмешки или натянутости, – и время замерло. Добровольный пленник сети, которую она без всяких усилий накинула на него, Дункан ответил улыбкой, а потом сел на камень рядом с Роуз. И посмотрел, прищурившись, на горы вдали – часть его земель. – Джилли Маколл построил новый коттедж. В другом месте. Они окинули взглядом склон, о котором шла речь. – Вон там! – указала Роуз. Дункан прищурился, потом кивнул. Они начали все сначала, с дальнего правого конца, соотнося то, что видят теперь, с тем, что могли припомнить. И пока они этим занимались, Дункан постоянно ощущал крепнущую в нем связь со своей землей; ему следовало приезжать сюда в эти годы, и приезжать почаще. Именно этот вид, открывающийся со старого переднего двора жилища его предков, сосредоточивал в себе самую суть его существа, все, чем он был. Он был Стратайром, главой ветви Макинтайров, хранителем этих мест, защитником, покровителем и владельцем этих земель. Он ощутил такой же непреодолимый трепет, такую же таинственную силу, которые часто посещали его в детстве. Став взрослым, он все же не мог описать это чувство во всей полноте – ощущение своей принадлежности этим местам, глубокой и неизменной любви к этой земле. Именно это чувство заставило его уехать на десять лет в Лондон, чтобы сделать все возможное, лишь бы сохранить Баллинашилз. Сохранить для следующих поколений. А рядом с ним сидела та, которая понимала все, хотя они никогда об этом не говорили. Роуз любила эти горные вершины так же, как и он, она чувствовала красоту, трепет, связь с этим местом – чувствовала истинное волшебство Баллинашилза. Она перегнулась, указывая на какой-то упавший валун на далеком склоне; Дункан мельком посмотрел на этот валун, а потом задержал взгляд на ней. Он подождал, пока они доберутся до конца своего досконального осмотра, пока не воцарится мирное спокойное молчание, а потом спросил мягко, тихо, спокойно: – Вы примете предложение Пинквика? Роуз бросила на него быстрый взгляд, а потом, снова устремив его на вздымающиеся в небо горные вершины, вздохнула: – Нет. – Даже ради того, чтобы стать герцогиней и носить герцогскую тиару? Роуз усмехнулась: – Даже ради тиары. – Она смотрела на горы, улыбка ее медленно исчезала. – Он довольно мил, но Перт здоров и крепок, а отец Джереми – еще здоровее. Если я выйду замуж за Джереми, большую часть жизни мы будем жить в Эдинбурге. – А вам этого не хотелось бы? – Я этого не вынесла бы. – Роуз обдумала сказанное и поняла, что это правда. – А вы? Вы собираетесь сделать предложение Клариссе? Он раздраженно пожал плечами: – Девушке, которую пугают горы и которая не может без панического страха даже посмотреть на озеро? Нет уж, благодарю вас. Мне требуется жена, гораздо более сильная духом. Роуз удивилась, потом усмехнулась. Встретившись с ней глазами, Дункан тоже усмехнулся. Они изучали друг друга, глядя в глубину, видя то, что находится за светскими личинами. И вдруг Роуз поняла, что ей трудно дышать. Молчание затянулось, и, прервав бессловесный контакт, она оправила юбку. – Нам, право, пора возвращаться, иначе Джереми поднимет тревогу. – Когда вы намерены положить конец страданиям этого бедняги? Роуз склонила голову набок и посмотрела на Дункана, а тот встал и с силой потянулся. – Как ни странно, – проговорила она, и в голосе ее появились обычные надменные нотки, – но я не верю, что здесь может идти речь о каких-либо страданиях – не из-за любви он хочет жениться на мне. – Вот как? Роуз широко раскинула руки. – Я его устраиваю – я богата, из хорошей семьи, умна. – Дункан кашлянул. Роуз улыбнулась своей слегка кривой улыбкой. – Я обещала сообщить о своем решении в Иванов день, и это кажется мне наилучшим из всех возможных вариантов. Иначе ему было бы довольно неловко оставаться здесь после моего отказа. Брови Дункана взлетели еще выше. – Воистину. – Он бросил последний взгляд на высокие вершины, потом кивнул самому себе и, обратившись к Роуз, сказал: – Нам нужно идти. И с этими словами он взял ее на руки. – Дункан! – Роуз стала сопротивляться и быстро пришла к тому же выводу, к которому пришла много лет назад: нет никакого смысла сопротивляться Дункану физически; он неизмеримо сильнее ее. – Отпустите меня. – Она не стала вырываться, чтобы проверить, послушается ли он ее, – она знала, что не послушается. Он шел вперед, она покачивалась, прижатая к его груди. – Что вы задумали? Лицо его выражало исключительное благоразумие. – Выполняю долг хозяина дома. – Что?! – Я не хочу, чтобы у вас оказалась возможность сыграть роль привидения в развалинах и чтобы вы вынудили меня преследовать вас среди этих развалин. Это опасное место, здесь можно покалечиться. – Я больше десяти лет бродила в этих развалинах. Наклонившись под веткой, преградившей дорогу к бухте, он посмотрел ей в глаза: – Вы почти не переменились. Стараясь не обращать внимания на то, что все теснее прижимается к нему, Роуз сказала: – Я не собираюсь устраивать гонку среди развалин. – Это вы теперь так говорите. Но откуда мне знать, когда вы передумаете? Роуз понимала, что обещать что-либо не имеет смысла; он скорее всего не поверит ей. – Дункан, это зашло слишком далеко. – У нее уже начала слегка кружиться голова. – Немедленно отпустите меня! – Перестаньте трепыхаться. – В его голосе прозвучал местный акцент, и ее пробрало от этого до костей. Голос Дункана был ласковым, и это заставило ее вздрогнуть. Потом он заговорил своим обычным голосом: – И к тому же на вас легкие туфельки, а тропа каменистая. – Я же добралась до камня? – не слишком-то благодарно проворчала Роуз. – В качестве хозяина я должен сделать все возможное, чтобы облегчить ваше пребывание в моем доме. И довести ее до безумия. Роуз чувствовала, как перекатывается у него в груди каждое слово, ощущала все держащие ее пальцы – порознь и вместе, один находился прямо под грудью, другой на бедре. Ее держали крепко и без усилий – слишком легко, – и Роуз все больше ощущала свою беспомощность, свою беззащитность. От одной мысли об этом у нее перехватило дыхание. Она в последний раз попробовала вырваться; он только еще сильнее сжал ее. – Сидите смирно – мы уже почти добрались до берега. До берега она доберется, но сохранит ли рассудок? Сапоги Дункана захрустели по гравию, он опустил Роуз в лодку; она не очень понимала, в состоянии ли мыслить. Чувства были взбудоражены, но с ними было все в порядке. А вот разумно мыслить, когда она стоит рядом с Дунканом – особенно когда тела их соприкасаются, – казалось невозможным. То была неутешительная перспектива, и Роуз сильно подозревала, что он это знает. Но по его лицу ничего нельзя было прочесть, равно как и по глазам. Притворяясь спокойной – каковой она вовсе не была, – Роуз откинулась назад и попробовала насладиться пейзажем. Вершины гор производили на нее сильное впечатление; человек, который греб, чтобы доставить ее на берег, производил впечатление не менее сильное. Лодка быстро скользила по воде, приводимая в движение стальными мускулами, которые напрягались и расслаблялись, а потом снова напрягались и расслаблялись; этот ритм одновременно успокаивал и возбуждал на каком-то ином уровне. Возбуждал в достаточной степени, чтобы напомнить ей, насколько Дункан совершенен физически, – он превосходный наездник, отличный стрелок, умелый скалолаз, хорошо правит лошадьми. Его потребность отличиться всегда находила выход в физических упражнениях; Роуз готова была поставить на кон свою жизнь, что он еще и прекрасный любовник. Почувствовав, что щеки у нее вспыхнули, Роуз перевела взгляд на скалистые вершины. Вопреки утверждениям Клариссы вершины эти куда менее опасны. Дункан подъехал прямо к лодочному сараю, подведя лодку к пристани и оставив ялик качаться за кормой. Уровень воды в озере был обычный для летнего времени. Дункану пришлось подтянуться, чтобы оказаться на деревянных мостках. Он сделал это с легкостью, потом привязал лодку. И повернулся к Роуз. Повернулся как раз вовремя, чтобы заметить нервное выражение у нее на лице. Ему захотелось улыбнуться в предвкушении распутных радостей, но он безжалостно заглушил в себе это желание. Роуз всегда быстро понимала его, и он не намеревался подталкивать ее к каким-то непредсказуемым поступкам. Чего доброго, она еще попытается убежать именно теперь, когда он уже почти завладел ею. По дороге от острова он тщательно обдумал, что будет дальше. И не обращал внимания на то, как она на него смотрит, как реагирует. Он был слишком опытен и понимал, что лодку, находящуюся посреди озера, видно из дома, а в доме полно гостей; стало быть, лодка – неподходящее место для того, что он задумал. Он решил все делать медленно – растягивать каждый момент, полностью наслаждаться каждым противоборством. Роуз многие годы насмехалась над ним и дразнила. Теперь его черед. Он жестом велел ей подняться, потом с нетерпением, не вполне притворным, подойти ближе. Она дошла до середины лодки и остановилась перед ним; судя по лицу, Роуз пыталась думать о вещах прозаических и практических. Она протянула к нему руки. Дункан подхватил ее под мышки и поднял в воздух. Роуз задохнулась и прижалась к нему. Дункан вынул ее из лодки, словно ребенка, потом повернулся к мосткам. Но он не поставил ее на мостки. Мостки были узкими, они шли вдоль стены лодочного сарая. Держа Роуз перед собой, не давая ей коснуться досок ногами, Дункан повернулся, сделал шаг – и прижал ее к стене. Роуз широко распахнула глаза. Заглянула в его глаза и осознала всю грозящую ей опасность. – Дун… – только и успела она сказать перед тем, как он впился губами в ее губы. Его губы обожгли ее. А он разжигал ее все сильнее и сильнее. Роуз попыталась держаться надменно, попыталась держаться твердо, попыталась сохранить самообладание… но ей ничего этого не удалось. Губы его были властны и требовательны. Он безжалостно завладел всеми ее мыслями, не давая им воли, заставив смятенную, объятую ужасом, немыслимо возбужденную Роуз полностью сосредоточиться на поцелуе. Сосредоточиться на том, как растаяли их губы, охваченные жаром, как обжигает рот его язык, какие крепкие у него грудь и бедра, прижимающиеся к ее податливому телу. Он искусно возбуждал ее, искушал, она была точно в плену, лишенная возможности думать, действовать – ей предоставили только возможность чувствовать. Мысль о физическом сопротивлении не приходила Роуз в голову. Схватившись руками за его плечи, она пыталась оторваться от него, до какой-то степени восстановить равновесие и обнаруживала, что мысли разбегались, чувства кружились, подхваченные каким-то водоворотом. Дункан все более возбуждающими поцелуями не давал ей выбраться из этого водоворота, пылкость их нарастала, пока Роуз не почувствовала, что проигрывает битву с пожаром, вышедшим из-под контроля. Пламя жадно лизало ее то здесь, то там – едва погасив его в одном месте, она обнаруживала, что оно уже разгорелось в другом. Дункан одержал верх. Она пылала, она отвечала на его поцелуи с не меньшим пылом, с не меньшей страстью, с такой же бешеной и отчаянной порывистостью. Их губы вдавливались друг в друга, языки бешено переплетались, и это еще больше усиливало телесное вожделение. Тогда он наконец поставил ее на ноги. Он опускал ее, пока кончики ее туфель не коснулись досок, потом раздвинул ей ноги своими крепкими ногами и твердо стал между ними. Она застонала, он с наслаждением впитал в себя этот стон, а потом углубил поцелуй. И обхватил ладонями ее груди. Она таяла – иначе нельзя описать то ощущение, ту волну жаркого желания, которая охватила ее. Он сжимал пальцы, он мял, ласкал – все с большим знанием дела. Она выгнулась, отдавая себя этим пальцам, отдавая себя ему, ни о чем не думая, ничего не соображая; страсть полностью поглотила ее. Впившись пальцами в его волосы, Роуз прижималась к нему; ей показалось, что она слышит его стон. Он выпустил груди, скользнул руками вниз по телу. Немыслимое желание сотрясло ее – непреодолимый порыв обхватить его ногами. Юбки мешали, они спасли ее от этого слишком откровенного телодвижения, но она знала, что Дункан понял, чего ей хочется. Это-то и спасло; он медленно оторвался от ее губ, уменьшил и потушил огонь, задул его полыхающие языки, и она поняла, что так и нужно. Все сомнения, в которые она, возможно, была склонна углубиться, были отставлены в сторону, когда она открыла глаза и посмотрела в его глаза, потемневшие и горящие. Его губы-злодейки под конец вырвались из-под его власти; он наклонил голову и в последней ласке легко провел ими по ее губам, распухшим и ноющим, потом отодвинулся и заглянул в глаза. Заглянул, насмешливо и дразняще выгнув темную бровь. – Мы должны помнить, где находимся. Эти слова прокатились раскатами; Роуз едва удалось удержаться от удивленного возгласа. Она хорошо знала, где находится в настоящий момент. Между его ногами. Бросив на нее еще один насмешливый взгляд, Дункан отступил. Роуз ни на что не была способна в данный момент – только смотреть на него, пытаясь осмыслить все происходящее, пытаясь вернуться к реальности, потому что мир перевернулся с ног на голову. Дункан, конечно, молча смотрел на нее – точно очень крупный дикий кот. Голова все еще кружилась, но Роуз не могла отвести от него глаз. Она почти что предложила ему то, чего никогда не предлагала ни одному мужчине. Она не могла поверить в это, не могла это осмыслить – не могла понять, какая сила довела ее до такого, лишив здравого смысла. Перед ней стоял Дункан, и все же это был не Дункан. Это был не тот юноша, вместе с которым она выросла, – и разница между двумя этими людьми была вопиющей. Прежде чем она успела довести эту мысль до логического вывода, вдали прозвучал гонг, призывающий к ленчу. Дункан усмехнулся – этакое воплощение мужской порочности – и подал Роуз руку. – Я бы предпочел вас, а не холодную закуску, но думаю, что нам нужно идти. Роуз очнулась, она отказалась от предложенной руки. – Пожалуй. И направилась к дому. Она шла вверх по склону, постоянно ощущая присутствие Дункана, который крадущейся походкой шел рядом. Он был опасен. Опасность, исходящая от него, была разлита в воздухе, и от ощущения этой опасности нервы Роуз были натянуты до дрожи. Он был опасен в том смысле, в каком подобные ему мужчины опасны для женщин, подобных ей. Роуз поняла это после того, как он поцеловал ее на террасе; теперь это подтвердилось, и сомнений больше не осталось. Как он теперь смотрит на нее, она не могла себе представить – и еще меньше могла вообразить, что он будет делать дальше. Может, он просто издевается над ней, поняв, что теперь у него появилась такая возможность? Отплачивает за все те годы, когда она безжалостно издевалась над ним? В этом отношении он так же безжалостен, как и она; при мысли об этом Роуз задрожала еще сильнее. И тут в ее смятенной голове пробежала незваная мысль; Роуз чуть было не фыркнула от возмущения. Вероятно, она все еще не в себе, иначе ей никогда не пришло бы такое в голову. Она не может интересовать Дункана как предполагаемая жена, она совершенно не годится ему в жены. Она знала это всю жизнь, она никогда не думала иначе. Дункан непременно должен жениться на воплощенном совершенстве. Даже Кларисса не дотягивает до его требований. Но он будет искать дальше, и в один прекрасный день найдет ее – совершенную жену. Он не может не быть настойчивым, упорным, он не может смириться с неудачей – взять хотя бы его старания спасти Баллинашилз. Он найдет себе совершенную жену, и это прекрасно. Но это не объясняло, не давало никакого ключа к тому, как он собирается поступить с Роуз. А она не может больше иметь с ним дело; она ему не пара, у нее нет опыта, который она могла бы ему противопоставить. У нее нет ключа к его мыслям, к его намерениям, к тому, что он собирается делать. Перед ними возвышался дом. Роуз подняла голову, расправила плечи и даже не посмотрела на Дункана. Вернуться назад, в прежние времена, к прежним отношениям казалось теперь немыслимым. Придется держаться с ним единственно возможным для нее способом. Избегать его – и если удастся, всю жизнь. Глава 4 Кларисса ушла к себе сразу же после ленча – она, очевидно, все еще чувствовала себя разбитой после утренних переживаний. Роуз, находившаяся на противоположном конце комнаты, увидела, что Кларисса уходит, и быстро постаралась что-то придумать. – Мне нужно написать несколько писем, – сообщил Джереми в тот момент, когда к ним подошел Дункан. – Можете воспользоваться письменным столом в библиотеке, – предложил Дункан – воплощение гостеприимства. – Там вы найдете все, что нужно. Джереми помялся в нерешительности: – Вы уверены, что я не помешаю вам? – Нет-нет – Дункан отмел это предположение с веселой улыбкой. – Я уже закончил все необходимые дела по поместью. – Его взгляд упал на Роуз. – И даже думаю, что мне нужно немного отдохнуть. – Тембр его голоса слегка изменился, взгляд, устремленный на нее, стал более выразительным. – Я подумал – не сыграть ли нам в крокет. Роуз и глазом не моргнула. – В крокет? – Немного воинственная игра для леди, конечно, но не думаю, что это могло бы вас остановить. Он нарочно подзуживает ее, бросает вызов, без сомнения, надеясь, что она клюнет на его приманку, забыв, что крокетная площадка хотя и находится недалеко от дома, но окружена густой живой изгородью; что это совершенно уединенное место для игры, которая, если она правильно поняла, будет иметь очень мало общего с молотками и воротами. Разве что придется пустить в ход молоток в качестве самозащиты. Роуз улыбнулась, встала и, прихрамывая, обошла вокруг своего стула. – Жаль огорчать вас, но я, кажется, подвернула ногу. – Вот так да. – Джереми заботливо предложил ей руку. – Очень больно? – О нет, – ответила Роуз, – но думаю, мне лучше отдохнуть до вечера. – Как же это случилось? – спросил Джереми, когда она оперлась о его руку. Роуз слегка пожала плечами и посмотрела на Дункана. – Наверное, на острове – там очень много камней. – Или, – сказал Дункан с подтекстом, который Джереми услышал, но не понял его сути, – это случилось в лодочном сарае – кажется, там у вас были какие-то затруднения. Роуз спокойно взглянула на Дункана, потом опять слегка пожала плечами. – Наверное, – сказала она, не сводя с него глаз. – Боюсь, что не смогу ничем вам помочь. – Она на миг замолчала, а потом добавила: – Я имею в виду игру в крокет. И со спокойным взглядом, предназначенным специально для Дункана, она пошла из комнаты, прихрамывая и опираясь о руку Джереми. Роуз постаралась сделать так, чтобы ей ни на минуту не пришлось оставаться одной до конца дня и весь вечер. Леди Гермиона бросила на нее очень странный взгляд, когда Роуз предложила сыграть и спеть для собравшихся. Роуз проигнорировала этот взгляд; она уже решила, что для нее нет ничего безопаснее, чем сидеть на табурете у фортепьяно под взглядами всего общества. Единственное, чем за весь вечер проявил себя Дункан, была его выгнутая бровь, которую Роуз всячески старалась не замечать. Она выдержала вечер и ушла к себе. Больше в его поведении не было ничего вызывающего. Пришел канун Иванова дня, полный обещаний и предвкушений вечерних празднеств. Ярко светило солнце, воздух был чистый и свежий, как бывает только в Шотландском нагорье. Войдя в гостиную, Дункан с удивлением обнаружил, что Роуз и Кларисса уже сидят там, сблизив головы. Самая немыслимая пара, какую только можно вообразить, – такая невинная Кларисса, просто воплощение невинности, и Роуз – воплощение чего угодно, кроме невинности. Они подняли головы и поздоровались с ним – Кларисса при этом мило улыбнулась, а улыбка Роуз была какой-то самодовольной. Объяснила она это, когда он сел. – Клариссе всегда хотелось узнать, как управляется такое большое хозяйство. Я предложила все ей показать. – Мы начнем с кладовой, – оживленно сообщила Кларисса. – Угу. – Роуз безмятежно улыбнулась. – А потом пойдем на маслобойню. А потом в сыроварню. И конечно, в теплицы. – А после этого леди Гермиона обещала показать, как она ухаживает за своими редкими растениями. Дункан весело улыбнулся, но во взгляде, который он послал Роуз, было предостережение и обещание. Роуз это заметила, но поскольку уверенность вернулась к ней, она почувствовала, что вполне в состоянии перехитрить его – по крайней мере до Иванова дня, когда она сможет отпустить Джереми, а потом решать, остаться ей здесь или уехать. Она еще не была готова принять это решение; сначала нужно пережить канун Иванова дня. К счастью, ее уверенность еще не достигла высшей точки; когда они вышли из гостиной, Кларисса высказала предположение – и Роуз не могла с ним не согласиться, – что им понадобятся шали закутаться от прохладного воздуха кладовой. Комната Клариссы находилась в противоположном крыле дома; выйдя из своей комнаты через несколько минут, Роуз направилась к боковой галерее. Это был самый короткий путь к кладовой. Она так и не поняла, что ее насторожило – то ли шевельнулась какая-то тень, то ли до нее долетел запах сандала. Но какое-то шестое чувство встревожилось, и Роуз остановилась на пороге длинной узкой галереи. Она поняла, что Дункан близко – очень близко. Со сдавленным криком Роуз повернулась и побежала. Она услышала, как он выбранился у нее за спиной. Она спешила прямо по главному коридору, в который выходили двери спален; на ней были легкие туфельки на мягких подошвах, и она почти не производила шума. Дункан, будучи гораздо тяжелее, не мог следовать за ней быстро – если бы он побежал, все гости высунули бы головы из дверей и стали бы спрашивать, что случилось. Роуз добежала до конца коридора и замедлила шаг, а потом легко сбежала вниз по узкой боковой лесенке. Внизу она выскользнула через боковую дверь на выложенную плитами террасу. Она наполовину пересекла ее и подняла голову. Дункан смотрел на нее с верхней галереи. Она помахала ему рукой; он помрачнел. Улыбаясь еще лучезарнее, она пошла к кладовой, чувствуя, как по жилам разливается торжествующая радость, как сильно бьется сердце. Они уже не дети, но по-прежнему умеют играть. – Я, право же, думаю, что пора нам совершить верховую прогулку. Дункан произнес эти слова самым очаровательным голосом, обращаясь к Клариссе, а не к Роуз. – Ну конечно! – Кларисса с радостью повернулась к Роуз. – Это поможет нам очень мило провести время до вечера, как вы думаете? Роуз кивнула медленно, не сводя взгляда с невинного лица Дункана. – Пожалуй. – Поездка, кажется, ничем ей не грозит. Сидя на своей обычной лошадке, она не могла бы обогнать Дункана, но могла бы перехитрить его каким-то искусным маневром. И потом, рядом будут Кларисса и Джереми. И Роуз кивнула уже решительнее: – Прогулка верхом – превосходная мысль. Следующие полчаса ушли на переодевание, выбор лошадей и седлание их, и в результате, когда они тронулись, день уже клонился к вечеру. Быстро выяснилось, что Дункан и Роуз – превосходные наездники, а Джереми и Кларисса держатся в седле весьма средне. Джереми правил своей гнедой уверенно, но без особого умения; Клариссе стало не по себе, едва лошадь перешла на медленный галоп. Обменявшись с Роуз страдальческим взглядом, Дункан вернулся назад и поехал рядом с Клариссой, оставив Роуз занимать Джереми. Указывая ему на всякие горные вершины и прочие достопримечательности, она прислушивалась к бормотанию, доносившемуся сзади. Дункан держался как хозяин, стремящийся доставить удовольствие гостье; Кларисса была занята предстоящим балом, своим туалетом, предвкушала танцы, Дункан же держался снисходительно-отечески. Когда они обогнули озеро и проехали по каменному мосту через реку, Роуз почувствовала гораздо больше благожелательности к Дункану, чем чувствовала все эти дни. Он вел себя именно так, как следовало. Они проехали по роскошным лугам, добрались до подножия холмов и наконец остановили лошадей на отвесном утесе, нависающем над долиной. Снизу, из долины, вид на утес был обманчив; казалось, утес совсем рядом, на самом деле от дома до него было несколько миль. Кларисса рассматривала открывшиеся перед ними просторы, среди которых были разбросаны редкие коттеджи и рощицы, и лицо ее выражало что-то похожее на испуг. – О! – Она прищурилась. – Боже мой! – и посмотрела на Джереми. А тот впитывал в себя пейзаж. – Очень эффектно, – со знанием дела проговорил он. Обернувшись, Джереми посмотрел туда, где за спиной у них начинался постепенный подъем к холмам, охватывавший подножие высоких скалистых утесов. – Удивительно, сколько здесь пахотной земли. И не подумаешь, глядя из дома. Они с Дунканом завели беседу о фермах, расположенных на землях поместья. Кларисса закусила губку и посмотрела вниз, нервически заплетая гриву своей лошади. Роуз, сидевшая по другую сторону от Джереми, вздохнула и, сделав над собой усилие, ничего не сказала. – Не пора ли нам возвращаться? – неожиданно предложила Кларисса, заставив обоих мужчин замолчать. Они посмотрели на нее, потом Дункан кивнул: – Конечно – вам ведь не терпится переодеться к балу. Кларисса одарила его сияющей, действительно простодушной улыбкой. Роуз страшно захотелось покачать головой. Взяв поводья, она готова была уже развернуть лошадь в сторону дома, как вдруг увидела, что Дункан нахмурился и к чему-то прислушивается. Она замерла и тоже стала прислушиваться. И услышала то, что слышал он, – далекое мяуканье, долетевшее с легким ветерком. Джереми и Кларисса, заметив их поведение, тоже прислушались. – Это кошка. – И Кларисса натянула поводья. – Она, наверное, ловит мышей. Ни Роуз, ни Дункан, ни Джереми ей не ответили; они внимательно вслушивались. Звук повторился – жалобное хныканье, закончившееся отчетливым всхлипыванием. – Это ребенок. – Роуз оглядела соседний склон, потом посмотрела вниз на каменистый обрыв, на нагромождение валунов, угловато нависающих над ложем долины. – О Боже! Дункан… вам не кажется… Он уже решительно спешивался. – Он, должно быть, в пещерах. – Да, но в какой именно? – И, отбросив назад юбку своей амазонки, Роуз спрыгнула с седла на землю. Дункан быстро протянул руку, чтобы она не упала. – Это одному Богу известно. Джереми нахмурился, глядя, как они привязывают своих лошадей к кустам. – А нельзя просто пойти на звук? – Здесь эхо. – И с мрачным видом Дункан направился к выступу утеса. – Вся поверхность этой скалы продырявлена пещерами. Они все соединяются – и каждый звук, который раздается в одной из них, отдается по всему лабиринту. Определить источник звука чертовски трудно. – Вот как. – Но… – Кларисса нахмурилась, глядя на Дункана, который стоял подбоченившись и смотрел вниз. – Разве мы не поедем обратно? – Обратно? – Дункан взглянул на нее, явно растерявшись. – Чтобы послать кого-нибудь на поиски ребенка, – бесхитростно пояснила Кларисса. – Можно отправить конюха по окрестным фермам с сообщением, что кто-то из детей заблудился в пещерах, и родители найдут их. Роуз не сводила глаз с Дункана, готовая вмешаться, если понадобится. Она почувствовала, какова будет его реакция; к ее радости, он взял себя в руки. И объяснил голосом, лишенным каких-либо интонаций: – К тому времени, когда мы вернемся и конюх пустится в дорогу, начнет темнеть. Несмотря на кажущуюся пустынность, здесь повсюду разбросаны дома и фермы арендаторов. Но в канун Ивановой ночи никого не будет дома – все уйдут на праздник. – Совершенно верно, – сказала на это Кларисса. – И бал, который дает ваша матушка, – это самый главный праздник, вы никак не можете опоздать на него. Роуз схватила Дункана за рукав, но он этого не заметил. Лошадь под Джереми неловко задвигалась. – Хм, – сказал Джереми, обращаясь к Клариссе, – я полагаю, Стратайр хочет сказать, что это очень опасно – тянуть с поисками ребенка. Кларисса воззрилась на него: – Но ведь это всего лишь ребенок какого-то пастуха. Он, вероятно, просто подвернул ногу. Это пойдет ему на пользу: он получит хороший урок, если проведет здесь всю ночь и не сможет побывать на празднике в Иванову ночь. Я не понимаю, – закончила она, надменно вздернув носик, – как может джентльмен предположить, что из-за дурного поведения какого-то крестьянского ребенка я могу опоздать на бал. После этих слов Джереми, Роуз и Дункан молчали целую минуту. Кларисса воинственно посмотрела; стало ясно, что она сказала это совершенно серьезно. Дункан мрачно посмотрел на Джереми: – Я буду весьма вам обязан, Пинквик, если вы проводите мисс Эдмонтон до дома. Джереми нахмурился: – Разве не лучше будет, если я останусь? Вдруг вам понадобится помощь? Дункан посмотрел на Роуз, стоявшую рядом с ним. – Роуз знает пещеры не хуже меня. – Он снова посмотрел на Джереми. – Мне нужно, чтобы она осталась со мной, а мисс Эдмонтон требуется провожатый. Лицо Джереми ясно говорило, что он думает о требованиях мисс Эдмонтон, но он был слишком джентльменом, чтобы продолжать спор. – Прислать вам кого-нибудь на помощь? Дункан посмотрел на небо: – Нет. Если нам и понадобится помощь, мы найдем ее где-нибудь поблизости. Джереми кивнул, потом повернул свою лошадь и махнул Клариссе рукой, предлагая следовать за ним. Она с презрительной усмешкой тронула поводья. Роуз и Дункан повернулись спиной к краю утеса. Старательно прислушиваясь, они ждали, и наконец снова услышали отдаленный крик. – Он такой слабый. – И без всяких колебаний Роуз стала спускаться с утеса – Вам не кажется, что это где-то далеко внизу? Дункан кивнул: – Кажется. – Он скривился. – Но может быть, дети просто зашли в глубину лабиринта. Если они маленькие, то могли зайти даже глубже, чем заходили мы с вами. – Упаси Боже, – прошептала Роуз. Утес не был отвесным, он представлял собой поверхность скалы, утыканную валунами. Они спускались молча, Дункан быстро опередил Роуз и круто свернул в сторону. Роуз заметила эту предохранительную меру, но ничего не сказала. Тихий тонкий плач становился громче. Дункан остановился и подождал, пока Роуз подойдет к нему. Когда она остановилась рядом с ним, он шепнул ей на ухо: – Покричите им – если это сделаю я, они могут испугаться и замолчать. Роуз кивнула. – Милый, – крикнула она голосом мягким и успокаивающим, – где ты? Это Роуз из большого дома – ты ведь помнишь меня, правда? Молчание – а потом донесся неуверенный голосок, как будто говоривший боялся, что слух его обманывает: – Мисс Роуз? – Ну конечно. Мы с моим другом сейчас тебя найдем. Как тебя зовут, милый? – Джем, мисс. Джем Суинсон. – С тобой все в порядке, Джем? Ты не покалечился? Снова молчание, а потом Джем со слезами выпалил: – Я-то просто малость оцарапался, мисс, но вот мой братик Пити – он провалился в дыру, лежит и совсем не двигается! Голос Джема захлебнулся в плаче. Дункан выругался. – Пусть дальше говорит. Роуз кивнула. Джему было семь лет, его брату Пити – всего четыре года. – Джем! Нет ответа. – Джем, ты говори со мной, не молчи, тогда мы найдем вас и спасем Пити. Они услышали, что Джем откашлялся. – А что вы хотите, чтобы я сказал? – Ты можешь выйти из пещеры, чтобы мы увидели, где вы находитесь? – Нет. – Джем всхлипнул, потом совладал с собой. – Я съехал в дыру, чтобы помочь Пити, а теперь не могу отсюда вылезти. – Попросите его описать вход в пещеру, – прошипел Дункан, помогая Роуз обойти особенно большой валун. Роуз попросила, и Джем описал отверстие, каких на поверхности склона было по меньшей мере десяток. – А ты видишь вход? – спросила Роуз. – Нет. Мы завернули за угол – и я вижу только слабый свет в той стороне, откуда мы пришли. Роуз нахмурилась. – Сколько вы прошли, прежде чем свернули за угол? – Как это сколько? – Подумай, сколько шагов вы сделали до того, как свернуть за угол? Дункан бросил на Роуз вопросительный взгляд; она не обратила на это внимания – она ждала ответа Джема. – Может, четыре? – предположил мальчик. – Мы мало прошли. Роуз блаженно улыбнулась: – Они, должно быть, в той пещере, в которой я устраивала всякие каверзы с вами, помните? Судя по лицу Дункана, он помнил это очень даже хорошо. И пошел в другую сторону. – Это вон там, верно? Роуз посмотрела на долину, где в Баллинашилзе уже зажглись первые огни, потом снова на склон, оценивая создавшееся положение. – Да. – Она решительно кивнула. – Это ниже и вон в ту сторону – как раз у того валуна, рядом с которым растет куст. Они спускались торопливо, оскальзываясь по пути; Роуз продолжала разговаривать с Джемом, и в голосе ее звучала уверенность. Мальчик отвечал, и с каждой фразой голос его казался все менее и менее испуганным. Пересекая место, заваленное рыхлой породой, Роуз поскользнулась. Дункан выбранился и придержал ее, не давая упасть, а потом помог спуститься. В этом прикосновении не было ничего чувственного. Даже когда он добрался до края, где резко остановился и Роуз налетела на него, оба и бровью не повели. Они были полностью сосредоточены на спасении Джема и Пити; сейчас ничто для них не существовало, кроме этого. – Да! – Роуз чуть было не пустилась в пляс, когда они добрались до входа в предполагаемую пещеру и услышали, что голосок Джема звучит громче и увереннее. – Джем, мы здесь. Сейчас мы тебя вытащим. Молчание. Потом: – Я не хочу оставлять Пити. – Голосок Джема задрожал. – Он пошел за мной – он всегда ходит за мной, – я должен был лучше смотреть за ним. – Послушай, Джем. С Пити все будет хорошо. – По крайней мере Роуз хотелось на это надеяться. – Мы вытащим и его, не беспокойся. Вход в пещеру был низок и широк ровно настолько, что Роуз могла вползти туда. Она знала, что узкий проход расширяется сразу после входа, а потом резко сворачивает вправо. Она уже хотела встать на колени и протиснуться внутрь, когда рука Дункана схватила ее за плечо; он повернул Роуз к себе. – Вот. – Он просунул ее руки в рукава своей куртки, надев ее задом наперед. – Что это? Дункан, не слушая ее, застегнул куртку у нее на спине. – Они, вероятно, внизу, в той яме, в которой вы обычно прятались. Я, наверное, смог бы пробраться в пещеру, но вряд ли я смогу свернуть за угол. Роуз посмотрела на Дункана, измеряя ширину его плеч, он стал гораздо крупнее по сравнению с тем временем. – Поэтому, – продолжал Дункан быстро и тихо, – вы будете прокладывать дорогу. Мы достанем Джема и вернем его в проход; потом вам придется залезть в яму и поднять оттуда Пити. Роуз кивнула. – А куртка зачем? Она оглядела свою новую одежду; из-за ширины его плеч и спины куртка не мешала ее движениям. – Затем, – коротко объяснил Дункан, – что вы уже не пятнадцатилетняя худышка, вы не сможете выбраться из этой ямы, извиваясь и прижимаясь животом и спиной к скале, как делали в те времена. Лицо у Роуз стало озадаченным. – Вы думаете? – Именно. – Дункан жестом указал ей на вход в пещеру, откуда снова донесся крик Джема. – Мне придется тащить вас, а я не хочу, чтобы вы при этом оцарапались. Роуз не удержалась и усмехнулась, но посерьезнела, едва протиснулась в отверстие и обнаружила, что не может даже выпрямиться в проходе. – Мы уже здесь, Джем. Не бойся. В пещере было почти совсем темно; Роуз прищурилась и направилась в угол. Дункан тоже протиснулся в отверстие следом за ней; она услышала звук рвущейся ткани – это разорвалась на нем рубашка, задев за острый выступ. Потом Роуз обогнула угол; дальше проход сужался. Внимательно вглядываясь, она различила густое темное пятно на покрытом пылью полу – это была большая яма. Присев на корточки, она посмотрела вниз и увидела бледное круглое лицо, поднятое к ней. – Ах, мисс! Услышав плачущее хныканье Джема, Роуз протянула руку и взъерошила ему волосы. – Ну давай, мы вытащим тебя первым. – Она протянула ему обе руки. – Держись и попробуй подняться по стенке ямы. Яма была почти шести футов глубиной. Когда Джем нашел ее руки, Роуз наклонилась еще ниже и обхватила пальцами его запястья. – А теперь поднимайся. Она напряглась, стараясь поднять его вес; к счастью, мальчик был нетяжел. Покрякивая и всхлипывая, он оказался в ее руках; Роуз быстро вытащила его, а потом подтолкнула к проходу. – Теперь ступай, чтобы мы смогли вытащить Пити. Разрываясь между желанием выбраться наружу и страхом за брата, Джем оглянулся на маленькое тело, которое можно было смутно различить в темноте на дне ямы. – Джем, иди же. Джем поднял голову, щурясь на Дункана, который поманил его, все еще стоя у входа в проход. – Иди сюда и дай мисс Роуз добраться до Пити. Она поднимет его и донесет до меня, а потом ты будешь присматривать за ним, пока я вытащу мисс Роуз – ладно? Этот план, в котором ему тоже отводилась какая-то роль, успокоил Джема. Он сглотнул слезы, кивнул и скользнул в главный проход. Джем не узнал Дункана в темноте; Дункан похлопал его по плечу, чтобы успокоить, а потом велел сесть у входа. Снова заглянув за угол, Дункан увидел… Дункан ничего не увидел. Именно к этому он и привык. Роуз дразнила его, а потом проскальзывала в пещеру и исчезала; прошло немало времени, прежде чем он понял, что в пещере есть яма. Тут ее голова показалась над ямой; Роуз посмотрела на Дункана: – Сломаны кости – по меньшей мере рука, а может быть, и еще что-то. Он без сознания. Дункан кивнул: – Это не важно – мы должны вытащить его. Вы можете это сделать? Роуз снова исчезла и появилась, держа на руках маленькое скрюченное тельце. – Вот. На это потребовались серьезные усилия – она старалась поднять Пити, лежавшего на ее руках мертвым грузом, как можно выше; Дункан, наклоняясь как можно ниже, тянул руки и старался крепко ухватить ребенка. Наконец ему удалось это сделать. Пятясь, Дункан через пару секунд выбрался из ловушки, в которую протиснулся с большим трудом. – Не нужно, – сказал он Роуз, увидев, что она положила обе руки на выступ ямы. – Подождите же, черт возьми. Он передал Пити на попечение Джема, осторожно положив его на землю, а потом вернулся и увидел, что Роуз безуспешно пытается выбраться из ямы. – Давайте руки. Она послушалась. Поднять ее и вытащить было для него минутным делом; куртка, разумеется, была непоправимо испорчена, но она послужила доброму делу. Вернувшись к мальчикам, Дункан велел Роуз выйти наружу, потом пошел Джем, потом Дункан передал Роуз через отверстие пещеры Пити и вышел сам. Разорвав на полосы нижнюю юбку Роуз, они соорудили что-то вроде лубка для сломанной руки Пити. Потом принялись за трудное дело – нужно было подняться на верх утеса, Роуз вела Джема, а Дункан нес Пити. Роуз настояла на том, чтобы Дункан шел первым; он попытался возражать, но она отказалась уступить. Когда они добрались до лошадей, уже сгустились сумерки; обратно ехали долго, вынужденные двигаться медленно, постепенно совсем стемнело; Роуз держала перед собой Джема, а Дункан вез Пити – к счастью, все еще остававшегося без сознания. Наконец они подъехали к ферме Суинсона. Семья не пошла на праздник к озеру; они лихорадочно обыскивали каждый ручей, каждое поле, каждый стог сена. К воротам подбежала, простирая руки, Мег Суинсон, мать мальчуганов. – Ах, слава Богу! – воскликнула она, но, заметив, как неподвижно лежит Пити, изменилась в лице. Дункан быстро все объяснил; потом Роуз остановилась рядом и спустила на землю Джема. Мег бросилась к нему и обняла так крепко, что у него косточки захрустели; Дуг Суинсон, отец мальчиков, осторожно принял Пити из рук Дункана. Роуз быстро успокоила его и обрадовалась, увидев бабушку мальчиков Марту, которая стояла в дверях дома и, щурясь, смотрела на них. Суинсоны торопливо скрылись в доме со своими заблудшими овечками; Малакай, брат Дуга, кивнул Роуз и Дункану. – Уж и не знаю, сможем ли мы когда отблагодарить вас, милорд, мисс Роуз. Но если желаете выпить пинту эля и закусить лепешками, прежде чем пуститесь в обратный путь, мы будем горды предложить это вам. С самого ленча они ничего не ели; Дункан искоса посмотрел на Роуз, которая соскользнула с лошади на землю. – Мне только стаканчик, Малакай, но я уверена, что милорд выпьет целый кувшин. Они сидели на скамье подле дома, прислонившись спинами к стене, и пили эль, глаза блуждали по долине, простирающейся перед ними, по пространству, состоящему из темных, но еще не совсем черных теней. В свете восходящей луны озеро казалось гладкой грифельной доской. Позади них, в коттедже, суетились и волновались Суинсоны; Пити пришел в себя. – Как вы думаете, он поправится? – спросил Дункан. Роуз на миг прислонилась к нему плечом. – Старая Марта Суинсон знает, что говорит, и если она говорит, что Пити поправится, так оно и будет. Медленно наступила ночь; глубокая тишина окутала их; тишина эта не была пустой – она была наполнена теплом общего достижения, гармонией общей, успешно достигнутой цели. Ни один не шевелился; ни одному не нужен был свет, чтобы понять, что чувствует другой. И в это выключенное из времени мгновение Дункан наконец понял, что значит для него Роуз. Она была ужасом и восторгом, раздражением и наслаждением – шипом в теле, и этот шип превратился в цветущую розу. Его Роуз. Она всегда была ему парой, и это получалось у нее без всяких усилий, совершенно инстинктивно, так что не заметить это было очень легко. Но когда она сидела рядом с ним, его жизнь становилась полной, совершенной, более богатой – и ему не хотелось, чтобы наступил такой день, когда ее не будет рядом. Ночные тени сгустились, а они все сидели, спокойно наслаждаясь обоюдным удовлетворением, и никому не хотелось разрушать очарование, волшебство этого совершенного согласия. На берегу озера, ближе к мосту, загорелся факел; потом начал разгораться костер. Начался праздник Ивановой ночи. Потом в доме раздался пронзительный вопль; минуту спустя появился Дуг Суинсон. – Слава Богу, но кажется, с ним все в порядке. – Он радостно улыбнулся. – Две косточки сломаны, сказала ма, но переломы простые, и она уже вправила их. Он сейчас выпьет ее сонного зелья и проспит всю ночь. Вы его спасли. Дункан пожал плечами и встал. – Большая удача, что мы оказались там. – Он допил эль. Роуз с улыбкой отдала Дугу свой пустой стакан. – Передайте Мег, что ее лепешки, как всегда, восхитительны и эль ничуть не хуже. Надеюсь, у вас будет время прийти на праздник. – И, усевшись в седло, она кивнула в сторону костра, который к этому времени превратился в яростное пламя, вздымающееся в ночь. – Ну конечно. – Дуг посмотрел на нее и на Дункана. – Но сдается мне, это вам следовало бы постоять у костра. Дункан рассмеялся и сел в седло; Роуз тоже рассмеялась, но не так искренне. – Доброй ночи, Дуг. – И, помахав рукой, она вывела свою лошадку за ворота; сильная гнедая Дункана быстро догнала ее и пошла бок о бок. Роуз ощутила на себе его взгляд. Спустя какое-то время Дункан спросил: – Хотите постоять у костра? Это было соблазнительно, очень соблазнительно. Но… – Ваша матушка свернет вам шею – и мне тоже, – если мы туда отправимся. – Ах да… об этом я как-то не подумал. – Не подумали о том, что половина Аргайлла ждет вас в бальном зале? – Хм. – Дункан скривился. – Ну что же, если это неизбежно, нам лучше поторопиться. Нам повезет, если мы подоспеем к последнему вальсу. Роуз бросила на него взгляд. – Гоните. С этими словами она хлестнула свою кобылку; Дункан гикнул и поспешил следом. Они мчались по полям, по тропинкам, которые им не нужно было видеть – они знали их наизусть, эти тропинки. Скачка была бешеной, никто не уступал ни дюйма, не ожидал никакой поблажки. Они мчались, как демоны, все дальше и дальше в ночь. Дорога подвела их к костру – ревущему, бросающему в ночь языки пламени. Несмотря на стремительную езду, а может быть, благодаря ей, их узнали. Люди закричали и замахали им руками; по молчаливому соглашению Роуз и Дункан пустили лошадей шагом, доехали до моста и помахали в ответ. Кто-то из крестьян громко высказал кое-какие предположения; быстро дыша, разгоряченная скачкой Роуз вспыхнула и направила лошадь на мост. Посредине моста она натянула поводья и почувствовала, что Дункан поступил так же, чтобы посмотреть на озеро, на его волнующуюся гладь, в которой отражались огни Баллинашилза. Сердце у нее громко билось; нервы были напряжены, они улавливали волнение, разлитое в воздухе, ожидание, разбуженное традициями, которые были старше, чем само время. Ее чувства передались Дункану – и он протянул к ней руки. Одной рукой обвив ее талию, он поднял Роуз с седла, прижал к себе; другая его рука обхватила ее лицо, когда она в изумлении повернулась к нему, и Дункан поцеловал ее. Поцелуй был таким же бешеным, как и их скачка, – неукротимый, необузданный, жаркий и требовательный. Он завладел ее губами, и она отдала их ему, утонув в его объятиях, жадно отвечая лаской на ласку, не в состоянии скрыть пробужденное им желание, обуздать это желание. Скорее она могла бы остановить луну, чем справиться со страстью, пробужденной Дунканом. Эти ощущения сокрушили Роуз; непреодолимое влечение охватило ее. Разум – или то, что еще оставалось от ее разума, – дрогнул. Куда они направлялись, она понятия не имела, но они по-прежнему ехали очень быстро. Рука его легла ей на грудь, и тогда Роуз отняла губы и с огромным трудом проговорила: – Дункан, нам же надо вернуться домой? Если бы они остановились где угодно, только не на мосту, если бы под ними была трава, а не камень, он снял бы ее с лошади и взял бы ее прямо на месте. Она ощутила это, поняла – услышала это в его тяжелом разочарованном вздохе. Глубоко дыша, с высоко вздымающейся грудью, он прижался лбом к ее лбу. – Неужели я обречен постоянно отпускать вас? Роуз удалось рассмеяться, но она ничего не ответила. Дункан снова усадил ее на лошадь. Он был готов держать пари на крупную сумму, что и его мать, и ее отец были бы рады, если бы он провел с Роуз всю Иванову ночь, но в возвращении в Баллинашилз были свои преимущества. Кровать, например. И он подобрал поводья. – Поехали. Они уже не состязались, но все равно неслись со скоростью ветра, не видя оснований ехать как-то иначе. Действительно, было уже поздно; если они вообще хотят появиться на балу, нужно торопиться. Грохоча копытами, лошади въехали на конюшенный двор. Дункан соскочил на землю; Роуз просто выпала из седла. Дункан поймал ее за руку и помог удержаться на ногах; с широкой усмешкой, не обращая внимания на потрясенных конюхов, он побежал по булыжникам, увлекая за собой посмеивающуюся Роуз. Они ворвались в дом через вход для слуг. Дункан отдавал приказания направо и налево, он пробежал, не останавливаясь, к задней лестнице, оставляя позади себя хаос и смятение. Горничные и его камердинер поспешили следом, домоправительница послала мальчиков-слуг за горячей водой и велела дюжим лакеям принести наверх медные ванны. Дункан не стал ждать; он увлек беспомощно хихикающую Роуз на второй этаж. Там, на безлюдной галерее, остановился и поцеловал ее безумным поцелуем. Дункан посмотрел на Роуз блестящими глазами: – Поспешите – я буду ждать вас здесь. И с этими словами отпустил ее. Первые горничные уже поднимались по лестнице. Круто развернувшись, Дункан пошел к себе. Роуз посмотрела ему вслед, потом рассмеялась, сделала пируэт и тоже пошла к себе. Следующие полчаса были воплощением безумия. Целая стая горничных помогла ей раздеться; другая стая наполнила ванну; третья по ее указаниям рылась в гардеробе. Ее личная горничная, Люси, стояла в середине комнаты, раздавая указания. Все посмеивались – всех заразило чувство бешеного возбуждения. Роуз выкупалась, оделась, в рекордно короткое время ей сделали прическу. Люси суетилась, все еще застегивая ожерелье, а Роуз уже направилась к двери. – Ваша шаль, мисс! – Кто-то из горничных выбежал из комнаты и быстро накинул шелковую шаль ей на руки. Послав горничной, а также всем, кто собрался в дверях и смотрел ей вслед, широкую и благодарную улыбку, Роуз выскользнула на галерею. Дункан ждал ее, такой высокий и мрачно-красивый, что сердце замерло. В качестве самозащиты она послала ему насмешливый, пылкий, понимающий и возбуждающий взгляд. Взяв ее за руку, Дункан склонил голову и провел губами по краешку ее уха. – Потом, – пробормотал он. Роуз задрожала и бросила на него предостерегающий взгляд. А он усмехнулся волчьей усмешкой и направился к главной лестнице. Гости постарше толпились в коридоре перед бальным залом, болтая и обмениваясь сплетнями; все головы повернулись, когда Дункан, гордый и уверенный, сошел вниз, держа под руку элегантную и казавшуюся совершенно спокойной Роуз. Их приветствовали улыбками, одобрительными кивками; их знали здесь все. Гости шепотом отпускали замечания; когда пара спустилась в коридор, выложенный плитами, и без всяких усилий начала исполнять свои светские роли, Роуз услышала, как кто-то сказал: – Да, потрясающая парочка. Они всегда хорошо ладили, когда не дрались. Роуз улыбнулась. Она присела в реверансе и коснулась щекой щеки одной из grandes dames. Из бального зала доносилась музыка – зовущие звуки вальса. Подчиняясь нажатию пальцев на ее локоть, Роуз извинилась перед дамой. Дункан повел ее через дверь-арку в зал; они закружились в вальсе, но тут музыка стихла. Дункан бросил взгляд на Роуз: – Слишком поздно. Его шепот был заглушён шумом множества шагов – это его матушка спустилась вниз в сопровождении толпы гостей. Леди Гермиона была просто воплощением великодушной любезности. Она настояла, чтобы Роуз и Дункан пересказали всю историю, а потом объявила, что сама посетит утром потерпевших. Соседи поняли все как должно; они одобрительно кивали – сами они поступили бы точно так же. Наследный глава клана обязан заботиться в первую очередь о своем клане, о любом из его членов. Только на Клариссу, державшуюся с краю толпы, это не произвело, кажется, никакого впечатления. Она сердито смотрела на Дункана; потом заметила Джереми, спокойно стоявшего сбоку и мягко улыбавшегося Роуз. Глаза Клариссы сузились: выждав немного, она направилась к нему. Спустя некоторое время Роуз отошла от Дункана и присоединилась к Джереми и Клариссе. Джереми с улыбкой сказал: – Кажется, все кончилось благополучно. – Да, слава Богу. – Роуз улыбнулась в ответ. – Их оказалось двое. – Это мы уже слышали, – едко заметила Кларисса. Роуз посмотрела на нее, ничего не сказав, а потом снова улыбнулась Джереми: – Уже поздно – не буду вас задерживать. – Пожалуй, – подтвердила Кларисса. – Я как раз хотела попросить Джереми проводить меня наверх. Джереми не сводил глаз с Роуз: – Мы поговорим с вами завтра. Роуз плавно наклонила голову: – Завтра. – Роуз! Все трое обернулись и увидели, что леди Гермиона манит Роуз к себе. Они простились, и Роуз подошла к Дункану и его матери – гости уже разъезжались. Втроем они стояли на нижних ступенях и махали им руками. Роуз стояла справа от Дункана, леди Гермиона – слева. Когда последняя карета с грохотом отъехала, леди Гермиона вздохнула. – Кончено дело. – И, решительно кивнув, она подобрала юбки. – Я иду спать, дорогие мои. Спокойной ночи. Кивнув им с царственным видом, она принялась подниматься по лестнице. Дункан шел за ней, держа Роуз под руку; он шел медленно, задумчиво устремив взгляд на спину удаляющейся матери. Он остановился в коридоре второго этажа; внизу Фолторп запирал входную дверь. Дункан посмотрел на Роуз; она посмотрела на него и выгнула бровь. Он усмехнулся: – Я просто умираю с голоду. Роуз просияла всеми своими ямочками: – И я тоже. Они совершили набег на буфет, потом отнесли тарелки с едой в бальный зал, чтобы не мешать прислуге заниматься уборкой. Они устроились на диванчике, ели и болтали, сравнивая свои впечатления от гостей, сообщая друг другу, кто что сказал, подкрепляясь кусочками, взятыми с тарелки другого. Вокруг прислуга приводила комнату в порядок, расставляла по местам мебель, подметала навощенный пол широкими метлами. Лакеи становились на скамейки, чтобы задуть свечи в люстрах и настенных светильниках; когда Дункана спросили, оставить ли свечи, он покачал головой. Постепенно бурная деятельность стихла, их оставили в покое, и теперь комнату освещали только белые полосы лунного света, проникающего в окна. Когда было съедено все, что лежало на тарелках, Роуз облизала пальцы и, посмотрев на танцевальный зал, сказала: – Жаль, что мы опоздали на последний вальс. Дункан бросил на нее взгляд, потом взял из рук тарелку, отставил ее в сторону, встал и отвесил Роуз изящный поклон. – Полагаю, вы мне не откажете. Роуз, посмеиваясь, подала ему руку. Он помог ей встать, обнял и закружил в медленном вальсе. Роуз позволила ему умчать себя; они наклонялись и качались в полном согласии, тела их двигались в одном ритме. Роуз чувствовала силу обнимающих ее рук, ощущала прижимающееся к ней стройное, крепкое тело. Их омывал свет луны; его мерцающее серебристое сияние казалось средоточием волшебства Ивановой ночи. Глубокая тишина окутывала их, тишина, наполненная биением сердец и предчувствием, затаившим дыхание. Роуз не могла сказать, сколько времени они кружились в вальсе; Дункан остановился перед высоким окном. Подняв голову, она увидела темный блеск в его глазах и обвела пальцем его высокую скулу. Потом привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам. Они поцеловались просто, искренне; исчезли все преграды, все ограничения, ничто их уже не сдерживало, они просто погрузились друг в друга. Теперь это было одно чувство, один стук сердца, одно желание. Наконец Роуз отодвинулась – она не могла дышать. Закрыв глаза, она прижалась лбом к плечу Дункана. – Нам нужно идти в постель. – Именно об этом я и подумал. Так они и пошли вверх по лестнице – медленно. Он обнимал Роуз, ее голова лежала у него на плече. Они дошли до галереи, Роуз хотела повернуть в ту сторону, где была ее комната. Дункан крепче сжал ее и неумолимо повел ее в сторону своей комнаты. Роуз вдруг очнулась и заморгала. Сердце бешено забилось. Она вспомнила их обмен репликами, смысл его ответа… – Ах… Я хотела сказать, что каждому нужно идти в свою постель. – Я знаю. А я хотел сказать, что нам нужно идти в мою. Заглянув ему в глаза, Роуз без труда прочла его намерения; на этот раз он ее не отпустит. Рука, обнимающая ее, была точно стальная; человек, шедший рядом с ней, был очень сильный. Она заставила себя остановиться. – Дункан, я не знаю… – А я знаю – так почему бы вам не поступить так же, как вы всегда поступали? – Он остановился и повернулся к ней лицом. – Просто следуйте за мной – и позвольте мне научить вас. Он нашел губами ее губы – на этот раз поцелуй не был нежным; то было жгучее, пронизанное страстью приглашение к безумствам, потрясающий душу вызов. Когда он провел губами по ее шее вниз, Роуз поняла, что происходит. – Господи! – воскликнула она. – Да ведь вы решили меня совратить! Он усмехнулся, и это прозвучало насмешливо и вызывающе. – Ну и как, у меня получается? Да… о да! Роуз ничего не сказала и ни в чем не призналась, но не удержалась и тихо застонала, когда его губы скользнули ниже, в ложбинку между ее грудями, а потом прошлись по открытым глубоким вырезом платья холмикам, одним пальцем он теребил – умело и мучительно – кончик груди, обтянутый шелком. – Роуз. – Он выдохнул ее имя. – Проведите со мной Иванову ночь – пойдемте, узнаем, что такое волшебство. Я устрою вам скачку более бешеную, чем наша недавняя езда. Существуют пейзажи, которых вы никогда не видели, вершины, на которые вы никогда не поднимались, – пойдемте, я покажу вам все это. Как она могла устоять? Роуз поняла, что это невозможно, поняла – действительно существует влечение настолько сильное, что можно отбросить всякую осторожность, всякий здравый смысл, настолько сильное, что все это не только кажется правильным, но не может не быть таковым. И еще она поняла, что они каким-то образом перешли через порог спальни Дункана и теперь стоят перед его кроватью с пологом на четырех столбиках. – Это безумие, – пробормотала она. Потом, покорившись его жесту, опустила руки, чтобы он смог стянуть вниз рукава ее платья. Обнажив при этом ее груди. Она тут же вспыхнула. – Ах! Я так торопилась, что забыла надеть сорочку. Схватив за запястья, он заставил ее опустить руки. Она хотела сопротивляться, но он не дал ей выбора; сплетя ее пальцы со своими, он смотрел как зачарованный на представшее перед ним зрелище. Роуз смущенно откашлялась. – Я знаю, грудь у меня слишком большая. Дункан поднял на нее глаза. – Милая Роуз, вы просто красавица. Он осторожно и нежно обхватил ладонями эти крепкие холмики; потом медленно стал подталкивать ее к кровати. Роуз с радостью почувствовала за собой кровать; если ноги у нее подкосятся, чего она ожидала с минуты на минуту, она хотя бы не рухнет на пол. – Вы красивая и роскошная женщина. И вы моя. – С этими словами он наклонил голову и обхватил губами ее сосок. Роуз задохнулась и покачнулась, и если бы Дункан не подхватил ее, не привлек к себе, она упала бы. Она впилась пальцами в его волосы, а он покрывал влажными поцелуями ее тело. Губы его были так горячи, что она не сомневалась – от них у нее на теле останутся ожоги; он теребил сосок языком, и она чувствовала, что сейчас умрет. Может быть, она даже закричала – она не знала в точности. Она слышала только стук своего сердца, но все заглушал рев дикого желания. Он наслаждался ею, как изголодавшийся человек наслаждается едой; она тяжело дышала, извиваясь в его руках. Его рука, лежавшая у нее на спине, передвинулась ниже, подняла юбку ее платья и стала слишком умело изучать и ласкать ее бедра. Роуз выгнулась, еще сильнее прижимаясь к нему. В жилах у нее горел огонь, и разжег этот огонь он, Дункан. И вот он уже укладывал ее в постель, на простыни, которые показались прохладными ее разгоряченному телу. Он стянул с нее платье, снял туфли. Потом сел рядом и стал ее рассматривать – совершенно нагую, в одних лишь чулках, которые держались подвязками, охватывающими ногу чуть выше колен. Его внимательный взгляд начал с пальцев ног, медленно поднялся вверх, на мгновение задержался на подвязках, потом поднялся еще выше. Ей следовало устыдиться, как положено девице, но под его жарким взглядом она сбросила с себя все оковы приличий, она ощутила себя свободной, охваченной страстью, необузданной – и блаженно взбудораженной. Она пылала под его взглядом, а он рассматривал ее бедра, рыжеватый треугольник внизу живота. Потом его взгляд, горячий и пылкий, переместился вверх, на ее груди, вспухшие от его ласк, к губам, тоже вспухшим и раскрытым навстречу. От улыбки, изогнувшей его губы, от темного блеска его глаз она задрожала. – Я еще кое-что не снял с вас. Голос у него был низкий, тяжелый от желания. Думая, что Дункан сейчас протянет руку к ее подвязкам, Роуз удивленно заморгала, когда он коснулся ее волос, уложенных кольцами, и стал вытаскивать из них шпильки, разбрасывая их налево и направо. Потом принялся расплетать ее косы. Она смотрела на его лицо, которому желание придало еще большую резкость. Напряжение, которое исходило от всего его существа, которое словно обхватило ее, нагую и дрожащую, ждущую и желающую, содержало в себе что-то такое, чего она никогда не знала раньше, и испытать это что-то ей хотелось больше, чем дышать. Распустив наконец волосы, он раскинул их вокруг ее головы и плеч, и теперь они как бы обрамляли ее лицо. Охваченная порывом, который был непонятен ей самой, она опустила руку к подвязке. – Нет. – Дункан поймал ее руку и поднес к своим губам. – Оставьте их. – Он едва не застонал, увидев ее удивленный взгляд. – Доверьтесь мне. – И, отпустив ее руку, он сел и начал расстегивать на себе рубашку. Ее движение было таким быстрым, что он не успел сообразить. Она села, прижимаясь к его спине, и обхватила руками, чтобы помочь управиться с рубашкой. – Почему вы не хотите, чтобы я сняла чулки? – Это тайна. – Тайна? Этими словами он словно предложил ей подразнить его; ее пальцы пробрались под рубашку и прошлись по его груди, а потом ниже… Потом еще ниже… Высвободив наконец руки из манжет, он встал и движением плеч сбросил с себя рубашку. Наклонившись над Роуз, схватил ее за руки и уложил обратно на кровать. – Я полагаю, – сказал он, подмяв ее под себя, – что нам пора приступить к вашему обучению. – Да? – Она корчилась под ним, касаясь грудью его груди. Дункан скрипнул зубами и навалился на нее всей тяжестью своего тела, чтобы она перестала двигаться. – У меня свои способы, – выдавил он. – Первый урок будет долгим. Во всяком случае, он попытается, чтобы это было так. Он поцеловал ее длинным крепким поцелуем, пока не ощутил, что она расслабилась. Потом занялся ее грудями, пока она, разгоряченная и истомившаяся, не начала корчиться у него в руках. Оставив груди, он покрыл поцелуями ее стан и живот, она застонала и впилась пальцами ему в волосы. Потом он переместился ниже. Когда он провел языком по каждой подвязке, то решил, что она вот-вот закричит. Когда он развел ей ноги, она задохнулась. А когда он поцеловал нежные лепестки, которые расцвели для него, она всхлипнула и назвала его по имени, в этом высказалось неподдельное желание. Он давал то, чего ей хотелось, – опыт и нечто гораздо большее. С каждой лаской, более интимной, чем предыдущая, он открывал двери, о существовании которых она и не подозревала, учил ее восторгам, понимать которые она только начинала. Потом он отодвинулся, сел на край кровати и расстегнул панталоны. Он увидел, как блестят ее глаза из-под длинных полуопущенных ресниц – она хотела видеть, что он будет делать дальше. – Так зачем нужны подвязки? – Сейчас поймете. Он снял с себя панталоны, отбросил их ногой и повернулся к ней; она широко открыла глаза. Она хотела было сесть; он встал на колени между ее ног, схватил ее за руки и снова заставил лечь. И впился в нее губами; ему ни к чему было слышать, что она собирается сказать. Роуз извивалась под ним, но не для того, чтобы вырваться, а для того, чтобы вжаться в него еще сильнее. Дункан слегка отодвинулся от нее и сказал: – Обхватите меня ногами. Она тут же сделала это – и он снова принялся терзать ее рот, войдя в нее и здесь, и там, внизу. Жаркая и сладкая, она с радостью встретила его. Он наполнил ее; она задохнулась, выгнулась. Дункан преодолел легкое сопротивление; она напряглась, потом расслабилась. Они лежали без движения, наслаждаясь мгновением необыкновенной близости, и сердца их бились в такт. Первой пошевелилась Роуз, подчиняясь какому-то импульсу, не понятному ей самой. Дункан отозвался сразу же, давая ей то, чего она хотела. Ощущение, пронзившее ее, было поразительным, захватывающим, ей хотелось испытывать это ощущение снова и снова. Дункан подчинился, и вдруг она поняла, что он имел в виду, говоря о неведомых пейзажах – пейзажи эти были наполнены волнами жаркого наслаждения, окружены вершинами необычайного восторга. Они въехали в этот пейзаж ровной рысью, перешедшей в настойчивый галоп, как волны вздымались выше и выше, а вершины взметнулись к солнцу. Но то было не солнце, то было настоящее самозабвение. Он заставил ее въехать в водоворот ощущений, чувств, в долину невыразимого блаженства. Дункан наблюдал за ее лицом, на котором ослабевало и таяло напряжение, пока таяла она сама, лежа под ним. Он закрыл глаза и наполнил ее в последний раз, слившись с ней в сладком забвении. * * * Роуз проснулась рано, солнце еще не встало. Она поняла это по глубокой тишине, в которой пребывал дом; не слышно было даже кухонной прислуги. Закрыв глаза, она устроилась поудобнее, удивляясь спросонок, почему это подушка у нее такая твердая. Волосинка пощекотала ей нос; она приоткрыла глаза, чтобы смахнуть эту волосинку, – и разом проснулась. Широко распахнув глаза, Роуз воззрилась на свою подушку – голую грудь Дункана. Медленно приходя в себя, Роуз увидела и все остальное – длинное тело, прижимающееся к ней; оба они под одеялом были совершенно нагими. Она не помнила даже, чтобы они укрылись одеялом. Но она помнила забвение, в которое погрузилась, и к чему оно привело. Роуз поняла, что сердце бьется у нее в ушах, что его волосатые ноги сплелись с ее ногами и что она не в состоянии сформулировать ни одной четкой мысли. Нужно было бежать. Она очень осторожно отодвинулась от него, потом медленно и плавно подняла руку, лежавшую у нее на талии, и отодвинулась. И легла на его другую руку. Он глубоко дышал. Она застыла, но поскольку ничего не произошло, она переместила ноги – о Господи, они так и остались в шелковых чулках! – на край кровати, потом подняла плечи с его руки и начала скользить туда, где ей ничто не грозило… Но не успела – его руки обхватили ее за пояс. – Дункан! Пустите меня! Она села и попыталась высвободиться; он усмехнулся совершенно злодейской усмешкой и снова уложил ее рядом с собой. Этого Роуз не могла стерпеть. Она для виду покорилась, а потом перевернулась на живот, пытаясь вырваться из его рук и ускользнуть. Он понял ее намерение, лег сверху и обхватил ее своими крепкими, как камень, ногами. – Ага… я не отпущу вас, не преподав вам второй урок. Роуз подняла над подушкой голову: – Какой второй урок? Она почувствовала, как он наклонился; его грудь елозила по ее спине, губы обжигали затылок, он просунул одну руку ей под живот, а другую – между ног. И прошептал нежно: – Второй урок посвящен тому, что значит быть моей. Ее мгновенно обдало жаром, дыхание перехватило. А он откинулся назад и поставил ее на колени. И вошел в нее медленно, осторожно, глубоко. – Дун… оооох! – Его имя растаяло в долгом вздохе – вздохе восторга. И он научил ее, как снова пережить все, научил восторгу, наслаждению, блаженству. Эта скачка была медленной и долгой; к концу Роуз уже начала всхлипывать. И, всхлипывая, произносила его имя; всхлипывала она от радости. Он вознес ее над последней вершиной и сразу же последовал за ней. И рухнул на кровать рядом с ней, издав беспомощный стон. Дункан проснулся двумя часами позже и не удивился, увидев, что в постели рядом с ним никого нет. По обыкновению, женщина, которая провела с ним ночь и раннее утро, не могла даже ползать, тем более ходить, но Роуз как-то удалось убежать. Жаль, что, проснувшись, он не может ее видеть. Изогнув губы в улыбке – так мог бы улыбаться сытый волк, – Дункан потянулся, потом скрестил руки за головой и задался вопросом – что она делает сейчас? Через две минуты он уже встал и начал одеваться. Если годы и научили его чему-нибудь, так это тому, что не следует недооценивать Роуз. Внизу стояла тишина, все еще спали, как бывает всегда после главного бала года. Дункан сомневался, что его мать или кто-то еще из гостей уже встал, поэтому сосредоточился на поисках Роуз. Пройдя по длинному коридору, ведущему из главного коридора, он услышал голоса. Остановился, прислушался и понял – разговаривают Роуз и Пинквик. Дункан задержал дыхание; заглянув в полуоткрытую дверь комнаты, он заметил Роуз и ее поклонника на террасе. Роуз стояла спиной к комнате и говорила, помогая себе жестами. Пинквик хмурился, вслушиваясь в ее слова. Дункан напомнил себе, что они имеют право на уединение, что Роуз официально еще не принадлежит ему. Что он должен дать ей возможность самостоятельно покончить с Пинквиком. Но собственные аргументы не убедили его; молча и тихо он вошел в соседнюю утреннюю гостиную. – Джереми, вы не слышали, что я сказала? – Роуз посмотрела своему бывшему поклоннику в глаза и еще раз попыталась объяснить ему положение. – Я не собираюсь выходить за вас замуж. Я поняла, что не хочу этого, вот и все. Джереми смотрел на нее упрямо, немного напоминая осла. Потом начал в который раз перечислять все причины, почему она не может отказать. Роуз едва удержалась от того, чтобы не закатить глаза, она старалась слушать его вежливо. Он перехватил ее до того, как она успела позавтракать, чтобы восстановить силы – которых Дункану с таким успехом удалось ее лишить, – и вот теперь Джереми оказался невероятно трудным, тупым и непонятливым. Он не желал принять ее отказ, и все тут. Но это ничего не значило, потому что ему все равно придется это сделать. Она наконец поняла, чего искала всю свою взрослую жизнь – силу, более властную, чем ее воля, силу, которая могла бы унести ее в мужские объятия; найдя эту силу, она не собиралась поворачиваться к ней спиной. И эта сила унесла ее в объятия Дункана. У нее не было в первую очередь из-за Дункана, а теперь и из-за Джереми возможности обдумать эту сторону дела, да и вообще что-либо обдумать. Настал Иванов день, и она обещала Джереми дать ответ. Вот она и дала ответ, и Джереми оставалось только принять его, соблюдая приличия. Подавив желание сказать ему это прямо, она ждала, пока он доберется до конца своей речи, хотя и без того было ясно все, что он хочет сказать; потом проговорила со всей серьезностью: – Джереми, дело не в том, что вы за человек, чем вы владеете и какие блага может приобрести ваша жена. Дело во мне. – Она прямо посмотрела на него. Неужели непонятно? – Я не могу принадлежать вам. Она принадлежит Дункану. Джереми вздохнул, словно спорил с ребенком. – Роуз, я действительно полагаю, что вы не обдумали ваше решение так, как следовало бы. Ваше чувство ко мне лично не должно перевешивать чашу весов. Мы с вами вполне ладим, больше ничего и не требуется. Но вот все остальное – герцогство, имение… – Мое состояние. Он кивнул: – И это тоже. Все это главные причины, стоящие за моим предложением, и я думаю, что вам следует обдумать его, исходя из той же перспективы. Сжав зубы, чтобы не закричать, Роуз сложила руки и сердито посмотрела на него. И услышала глубокий вздох, раздавшийся в соседней комнате слева. Оба они увидели, что в открытую дверь не торопясь входит Дункан. Он кивнул Джереми. – Извините меня, Пинквик, но мне нужно обсудить одно срочное дело с моей будущей женой. Джереми нахмурился: – С вашей будущей женой? – Ах да, впрочем, я уверен, что вы в конце концов вытянули из нее эту новость. – И Дункан обнял Роуз за талию, привлек к себе и с улыбкой посмотрел ей в глаза. – Дело в том, что Роуз решила не становиться герцогиней когда-то в будущем, а стать графиней прямо сейчас. Раскрыв рот, Роуз молча смотрела на него, совершенно ошарашенная и ничуть не раздосадованная. Дункан решил навсегда сохранить это зрелище в памяти и сказал, обращаясь к незадачливому жениху: – Вы извините, Пинквик… у нас срочное дело… – И, не договорив, он привлек Роуз в свои объятия, опустил голову и поцеловал ее для пущей убедительности. И она растаяла в его объятиях – это уже почти стало ее привычкой. Дункан заметил, что Джереми озадаченно смотрит на них, потом он бросил на них сердитый взгляд и с достоинством удалился. Роуз не слышала, как он ушел, – ее умственная деятельность прекратилась на словах «моя будущая жена». Когда Дункан наконец соблаговолил поднять голову и дать Роуз перевести дух, она взглянула на него. – Знаете, у меня всегда была мечта – увидеть вас, стоящим передо мной на коленях. Дункан усмехнулся. – Поскольку я уже видел вас, стоящей на коленях, это представляется мне несколько излишним. Роуз справилась с восхитительной дрожью, пробежавшей по телу, и твердо посмотрела ему в глаза. Он вопросительно поднял брови; она в ответ тоже подняла брови. – А вам известно, что я далека от совершенства? Дункан с твердостью выдержал ее взгляд. – Каждый видит то, что хочет видеть. Никто из них и не считал Роуз, эту необузданную разбойницу, таящуюся под личиной благовоспитанной барышни, совершенной. Дункан знал о ней все, знал необузданную разбойницу так же хорошо, как и светскую барышню. Жарко мерцающая холодная синева его глаз убедила Роуз в его искренности, в его убежденности, в его целеустремленности и решимости. Он находит ее совершенной для роли своей жены. Роуз улыбнулась медленно, маняще; в ее глазах появился вызывающий блеск – блеск, которому Дункан никогда не доверял. – Вы уверены, – прошептала она, вставая на цыпочки и обвивая руками его шею, – что достаточно знаете меня? Дункан нахмурился, соглашаясь, что нужно освежить воспоминания, и повел ее прямо в постель. А когда они возились на его простынях, далеко в полях зазвонили церковные колокола, приветствуя Иванов день. Через четыре недели колокола звонили снова, и даже еще веселее – это шип в теле Дункана Макинтайра стал… его полной совершенств розой, его Роуз.