Ни на той неделе, ни на следующей Ланс ничего не говорил об отъезде, но к началу мая его беспокойство стало явным. Поднимая глаза, я ловила на себе его взгляд, и иногда ни один из нас не мог отвести глаз. Во мне нарастало напряженное желание, и бывали времена, когда я яростно занималась любовью с Артуром, хотя страстно желала Ланса. Правда, Артур, казалось, по обыкновению, не замечал ни моей страсти, ни моего отчаяния.

Но если Артур был слеп, то от взгляда Элейны из Карбонека ничего не укрылось. С тех пор как мы сделали ее участницей наших прогулок в Саду Радостей, она присвоила себе право присоединяться к нам, куда бы мы ни ехали, и наблюдала не столько за Лансом, сколько за мной. Это особенно раздражало, потому что я хотела поговорить с бретонцем наедине, но не осмеливалась отослать ее, чтобы не привлекать к себе внимания.

– Ланселот, клянусь, ты меня не слушаешь, – сказала Элейна, когда мы возвращались, осмотрев стада.

– Прошу прощения, – пробормотал он, поворачиваясь к развязной рыжеволосой девчонке. – Что ты сказала?

– Я говорила о Тигриных Зубках. Ее нет уже три дня, и я беспокоюсь. Ты поможешь поискать ее, когда мы вернемся домой?

– Сегодня днем не могу, – ответил он. – Я учу Белоручку упражняться с мечом. Может быть, вечером, если котенок не найдется. Мальчишка с кухни – способный ученик, – заметил он, снова поворачиваясь ко мне. – Он рожден, чтобы владеть мечом, и заниматься с ним приятно. Кем бы ни был его отец, он может гордиться мальчишкой.

– О, я совсем ослабла, – застонала девушка из Карбонека, смежив веки и покачнувшись в седле. – Как бы не упасть.

Ланс занялся ею, и я раздраженно отвернулась. Он слез с лошади, помог ей спешиться, и она обмякла в его руках. Он подождал минуту, прилаживаясь к ее весу, будто хотел перекинуть девушку через плечо, подобно мешку с зерном, а потом озорно улыбнулся мне.

– Наверное, она может поехать впереди тебя? – спросил он и, когда я ухмыльнулась, собрался перебросить ее через холку Быстроногой.

Тут же оправившись, Элейна запротестовала, якобы не желая причинять мне неудобства, но мы с Лансом настаивали на том, что одной ей ехать опасно, и кто-то должен поддерживать ее, если она, в самом деле, потеряет сознание.

Итак, мы въехали в Кадбери, и ее обнимала я, а не он. Передо мной она сидела прямо, но, когда Ланс помог ей спешиться, захныкала, что идти не может, и ему пришлось нести ее в дом. Когда я увидела, как крепко он держит в руках юную красавицу, меня уколола ревность, и я отвернулась, пытаясь сморгнуть неожиданно подступившие слезы.

Быстроногая старалась не ступать на переднюю ногу. Я отвела ее на конюшню и стала готовить припарку. Вся моя боль и досада на Элейну излилась в силе, с которой я толкла в ступке травы, и я так сосредоточилась на этом занятии, что не заметила, как вошел Ланселот.

– Надеюсь, не маленькая шалунья вызвала такую ярость? – добродушно усмехнулся он.

– На этот вопрос должен ответить ты, а не я, – пробурчала я, низко опуская голову, чтобы он не заметил моего огорчения.

– О, любимая, только не говори, что ты ревнуешь. – Он обнял меня, и я прижалась к нему, всхлипывая. – Элейна всего лишь дитя. Как она может интересовать меня, рыцаря королевы, которому выпало счастье любить прекраснейшую женщину королевства?

– Но она такая хорошенькая… и свободна, чтобы стать твоей, – сказала я, давясь слезами.

– Послушай, Гвен, – требовательно попросил он, и голос его стал низким и серьезным. – Мне она не нужна. Мне не нужен никто, кроме тебя. Я не знаю, как объяснить это попроще… – Его руки гладили мою спину, ласкали бедра и вдруг замерли. Так долго сдерживаемое желание вспыхнуло между нами, и мы трепетали в его неистовости.

Голова моя кружилась от его близости, тепла и запаха, и я медленно и осторожно подняла голову, ожидая поцелуя.

Мир вращался вокруг нас, полный запахов сена и весны, любви и свершения желаний. В стойле ржала Быстроногая, но я едва слышала ее, потому что нас с Лансом объединяло чувство столь глубокое, что все мои ощущения были отданы только ему. Я никогда не думала, что единственный поцелуй может сказать так много.

– Это и прощание, – сказал он, медленно отодвигаясь. – Я больше не могу оставаться здесь, госпожа. Я скажу Артуру, что хочу взять Белоручку и вернуться в Сад Радостей. Может быть, загляну в Каледонию, в Лох Ломонд… Я сделаю все, чтобы забыть это искушение. – Он взял мою голову в ладони и заглянул мне в глаза. – Ты же понимаешь меня, правда?

Страшная боль перехватила горло, преградив путь потоку протестующих слов. Отчаянно тряся головой, я отпрянула от него. Он был волен уехать, я – нет. Но он должен сказать, почему собирается сделать это, прежде чем покинет меня!

Но у него было такое расстроенное, обиженное и грустное лицо, что я не смогла еще больше огорчить его, поэтому вздохнула и слабо кивнула.

– Езжай, люблю тебя и благословляю, – покорно прошептала я, зажмуриваясь. – И знай: ты увозишь с собой мое сердце.

Больше мы не касались друг друга. Он несколько раз нежно поцеловал мою макушку и вышел так же бесшумно, как вошел.