Первую вещь встретили с прохладцей, и я решил, что второй концерт будет ещё хуже первого. Но решил не сдаваться. На свой страх и риск я плюнул на тщательно составленную программу и стал строить концерт, исходя из настроения публики. Следовало срочно "купить" их всех. И я запел под гитару:

Мой дом пошёл на слом, сандали прохудились,

В карманах, как в мозгах гуляет пустота…

"Глоток свободы" публика знала и любила. Это был безусловный хит всех наших "квартирников". И, к моей радости, зал взорвался! Они пели! Пели вместе со мной! Кому из музыкантов не знакомо это чувство драйва, когда толпа поёт вместе с тобой то, что наваял ты сам? Это означает, что все твои старания оправданы. Это означает, что твоей публике важно то, что ты пытаешься им сказать! Я смотрел в зал и у меня перехватывало горло. Я не видел их глаз, но я видел их руки, аплодирующие мне, я слышал их голоса:

Глоток свободы, или глоток вина…

А дальше всё пошло само собой. Мы заряжали друг друга – я и публика. Это были какие-то токи, которые врывались в мою кровь, ударяли в голову и возвращались обратно в зал. Мы были единым организмом, который дышал, чувствовал, жил.

Заведённый пипл яростно требовал "Уши" – ещё один хитище, ставший популярным в период квартирных выступлений. Юные девчонки, топая ногами, размахивали руками, косынками, свитерами и визжали:

– Уши, уши, уши!

– Будут вам "Уши", – милостиво согласился я. – Оттянемся?

– Да! – взревел зал.

– Поехали!

Закат закончил летний тёплый вечер,

Остановился на краю земли…

Что там творилось! Нам повезло – мы имели возможность почувствовать себя звёздами на все сто процентов. Толпа бесновалась!

Мальчики и девочки орали, плясали, пели! А что на сцене вытворяли мы! Я метеором носился чуть ли не по потолку! Паша выделывал невероятные кренделя, завязывался в такие узлы, что его с руками и ногами взяли бы в любое цирковое шоу "Человек-Каучук". Палыч плясал в перерывах вокруг барабанов. Батькович удавом извивался во всех доступных его телу направлениях.

Доиграв очередной "боевик", я решил сыграть на контрасте и произнёс в микрофон:

– Следующая песня посвящается памяти всех погибших рокеров.

Памяти Джона Леннона, памяти Бонзо из "Лед Зеппелин", памяти Стиви

Рэйвоэна, памяти Джимми Хендрикса…

Публика в зале притихла. Всё окутала прозрачная тишина, в которой чётко звучал мой охрипший голос:

– Памяти Дженнис Джоплин, памяти Джима Моррисона, памяти Марка

Болана…

Темноту зала пропороли огоньки зажигалок. Публика поминала вместе со мной тех, кто не сыграет больше ни одного аккорда, кто ничего больше не крикнет обезумевшим толпам фанов, тех, кто шёл перед нами по этому блядскому болоту рок-н-ролла.

– Памяти Майка Науменко, памяти Александра Башлачёва, памяти

Виктора Цоя, памяти Янки, памяти всех, кого я не назвал, но кто жил этой музыкой и умер в ней.

Паша взял несколько аккордов на гитаре и я вступил:

Нас спеленал закат, тихо трепещет ночь,

Я обернусь назад, и прогоню страхи прочь.

Мне тихо вторила гитара, в зале мерцали огоньки зажигалок, а я отдавал им свою душу, свою кровь, свою жизнь:

Грустный напев огня нам предвещает смерть,

Небо возьмёт меня в пёструю круговерть.

А ты будешь петь стихи под звуки дымящихся струн,

Заглушая шаги подходящих к костру.

Я доиграл заключительное соло на блок-флейте и затих. Несколько мгновений полной тишины, а потом бешенный рёв, топот, аплодисменты.

Я был мокр, как мышь. Волосы влажными прядями свисали на лоб и на глаза, мешая видеть происходящее.

Мы играли для них по-честному, в кайф, в полный рост! А зал оттягивался на полную катушку. Я испытавал полнейшее блаженство – всё было гораздо лучше, чем я предполагал.

Последняя вещь была саранжирована так, чтобы музыканты уходили со сцены по одному. Жёсткий блюз переходил в безбашенное гитарное соло, которое постепенно становилось всё спокойней и тише. Потом вступал я на губной гармошке. И так мы вели вязкую тягучую тему.

Сначала со сцены ушёл Палыч. Потом тихонько слинял Батькович.

Паша провёл со мной тему ещё раз и тоже ушёл. Я остался наедине с залом. Взяв последние ноты, я поклонился и, не сказав ни слова, вышел за кулисы.

Начался совершеннейший гвалт. Публике было мало. Они требовали ещё. Нас выволокли на сцену и заставили играть на "бис". Проиграв по второму кругу добрую треть программы, мы с громадными усилиями завершили концерт. Я поблагодарил всех присутствующих за поддержку.

Показал куда бросать деньги – добровольные пожертвования. Нам мгновенно насыпали полный ящик мелочи.

Пользуясь случаем, мы запланировали в ночь после концерта попробовать записать альбом, поскольку аппарат был арендован до утра. Отец Батьковича для этой цели любезно предоставил свой офис. А отнести туда аппарат мы попросили зрителей.

Это было зрелище, скажу я вам! Толпа народу волочит колонки, усилители и всякую дребедень, распевая во всё горло наши хиты!

Ого-го! Мы стали звёздами! Жизнь удалась!