Россию, он продолжил работать на некоторые западные издания, поставляя туда, как от него и требовалось, исключительно негативную информацию о положении дел в стране. Понятно, недостатка в таких материалах не было. Он даже стал известен в определенных кругах своими критическими статьями о первой чеченской войне, зверствах федеральных войск. Что делать: ничего другого не печатали, и он такую информацию выдавал, являясь для медленного поднимающейся страны кем-то вроде повзрослевшего Павлика Морозова. Одно время ему за это очень неплохо платили. Более всего требовали информацию с места боевых действий с фотографиями, и он сам не один раз ездил на

Кавказ. Но, уверовав в собственную неуязвимость, он в компании с какими-то правозащитниками сам ухитрился попасть в заложники – в самый что ни на есть настоящий зиндан. Провел он в зиндане, кажется, не очень долго, но с месяца два точно. И они действительно сидели в настоящей яме, как в повести Толстого "Кавказский пленник", но к его ужасу все было реально и гораздо более жестоко. Их там постоянно били, пугали и унижали. На них иногда буквально мочились, а скудную еду кидали прямо на землю. Каждый день они как рабы вкалывали на хозяина: копали канавы, пилили дрова. Когда они работали, местные дети обожали кидать в них камнями. И очень больно. От такой жизни заложники завоняли поначалу, казалось, нестерпимо, но местные и сами воняли ужасно, и все вокруг там воняло и поэтому через какое-то время вонь уже никого не беспокоила. Потом откуда-то пришел отряд спецназа и убил всех бандитов и вообще, кажется, всех вокруг. Когда заложников вытащили из ямы, все было уже кончено. Парень-боевик, который только что управлял их жизнями, как хотел, лежал тут же убитый, раскинув руки, с заголенным животом и в одном ботинке.

Поплавский потом рассказывал, что ему на какую-то долю секунды стало даже жалко этого молодого парня, постоянно бившего его и притащившего сюда, как осла, на веревке. Это был известный психологический феномен, – так называемый "стокгольмский синдром" – странное необъяснимое чувство симпатии заложников к своим мучителям и, напротив, чуть ли не злобы к своим освободителям. Нередко заложники потом начинают утверждать, что к ним относились очень даже хорошо, и защищают своих похитителей. И у Поплавского возник точно такой же стокгольмский синдром, – только самый маленький крохотный синдромчик, – буквально секундный. Там в яме он прекрасно понял, что при раскладе в пользу ЭТИХ, ЭТИ голову ему отрежут в самую первую очередь, не задумываясь, и всю его семью вырежут без каких-либо моральных колебаний и даже без особых эмоций. Соседи по яме настолько ему осточертели за два месяца, что он тут же и наколотил одному из них по роже. Поразительно, что освобожденные тогда правозащитники позже публично обвинили военных в излишней жестокости.

Какой-то путешественник по Африке, вроде даже сам Дэвид

Ливингстон, описывает, как однажды его внезапно схватил лев и потащил в заросли. Путешественник утверждал, что будто бы страх и ужас он ощущал только в самый первый момент, а потом уже ему было все равно и даже не больно – сработала какая-то древняя защита психики от подобных ужасных вещей. Сейчас трудно себе представить, какого было стоять воину передового отряда, когда на него несется, сверкая мечами и выставив вперед копья, железная рыцарская конница.

Это можно было выдержать только сгрудившись всем вместе, стоя плечом к плечу. Поэтому, наверно, в те века, да, пожалуй, и в нынешние обычно воевали и воюют толпой, или в одной траншее, или хотя бы вдвоем. Так все-таки менее страшно.

В поездках по Чечне Поплавского несколько раз сопровождала его коллега-журналистка, некая Галина Арно (по прозвищу Крыса), бездарность, к тому же редкая стерва, удивительно тупая, но в силу своей природной склонности к истерии бесстрашная до безумия.

Впрочем, позже оказалось, что она была гражданка не только России, но и США. Может быть, за то и дали, что написала знаменитую книгу

"Россия – на пороге нового тоталитаризма!", где вывела теорию, что в

России никогда ничего хорошего в принципе не будет и никогда быть не может. В основном же она сочиняла репортажи о Чечне и за это даже ухитрилась получить премию ОБСЕ, и немаленькую, кажется, тысяч двадцать евро, чему Поплавский позавидовал. Интересно, что она работала в России одна, словно агент на оккупированной территории, а вся ее семья, включая бывшего мужа, обоих родителей, брата и сестру уже давно жили в Израиле, за исключением семнадцатилетнего сына, который жил и учился в США вместе с нынешним Галининым мужем – то ли

Питером, то ли Майклом, про которого Поплавскому злые языки нашептали, что он якобы прожженный педрила, а Крыса и сама дама нетрадиционной ориентации, а поженились они исключительно с целью социальной маскировки и главное ускоренного получения Галиной Арно американского гражданства. Там в Нью-Йорке у нее была квартира и какие-то деньги на счете. Впрочем, в Москве она тоже снимала хорошую квартиру. Значит, денег хватало. Сын ее, постоянно что-то жующий жирный подросток, в мать некрасивый, уже говорил по-русски с явным акцентом. Год назад он приезжал в Москву на каникулы, и говорили, что все время просидел дома, на улицу почти не выходил, так как

Москва внушала ему откровенный ужас, и он хотел к себе домой – в

Америку. А не так давно Крысу застрелили прямо у подъезда дома, может быть, просто хотели ограбить, но шум поднялся страшный. Но это был риск профессии. Любая профессия имеет риск: банкира могут убрать конкуренты, врача за ошибку могут посадить, а в старые времена просто казнили, милиционера могут убить разбойники, а журналиста – люди, которым он испортил бизнес или просто оболгал. Месть, увы, это нормальная естественная реакция. Понятно, за просто так большие деньги не платят и американское гражданство запросто так не дают.