Хозяйственное подворье управы было залито серой предутренней мглой. Впрочем, как и весь город. Ансельм и Ди тенями переплыли открытое пространство и шмыгнули за калитку. Тотчас раздалось приветственное фырканье лошади. Ди без слов забралась в телегу и зарылась в тюки. Против ожидания они оказались не жгучими, к тому же на ней был плащ из грубой ткани. Тюремщики не польстились на ведьмину одежку.

Под равномерное подпрыгиванье телеги она задремала. Но тот диковинный сон, вышитый тонкой нитью по тревожной канве неведомого и спугнутый простаком Ансельмом, к ней больше не вернулся.

– Эй, проснись! Приехали. Можешь вылезать.

Продрав глаза, Ди вынырнула из-под огромного тюка. Телега стояла в каком-то дворе. Вокруг бродили куры, беспокойно квохча, их лениво обнюхивал беспородный пес, а невдалеке развалилась тучная хавронья и грела пятачок на только-только показавшемся солнце.

Ди спрыгнула на землю. Ансельм, опасливо оглядываясь по сторонам, поспешно затащил ее в дом.

– Чье это хозяйство? Твоего лекаря?

– Нет. Учитель только держит здесь комнаты. А хозяйка – вдова. Она не любопытна и не будет мешать. Но соседям лучше не показываться на глаза. Они болтливы и зловредны.

Ансельм шел впереди, знакомя с обстановкой.

– Это личные покои учителя. А здесь он принимает страждущих. Тут сплю я. А ты можешь расположиться вот здесь. Мы храним тут все, что нужно в работе. Я принесу тюфяков, вот и будет тебе постель.

Крохотное помещение выглядело как средневековая аптека: полки, шкафчики, подставки с банками, коробочками, горшочками, разнообразными склянками, мешочками. Мази, притирания, зелья, порошки, травы в пучках, сосуды с разноцветными жидкостями. И над всем этим стоял густой, непередаваемо вонючий запах нетрадиционной, на две трети суеверной медицины. Ди недовольно сморщилась.

– А сушеных пиявок и жабьего экстракта у вас тут нет?

Ансельм развел руками.

– Эти ингредиенты не входят в число лекарских. Они более надобны при ведовстве. Но если все это понадобится тебе, я попробую раздобыть.

На его лице проступило столь отчетливое выражение самоотверженности пополам с пугливым отвращением, что Ди проявила милость:

– Не надо. Обойдусь. А вообще-то, с чего ты взял, что я собираюсь здесь жить? Ты меня вызволил, за это спасибо, но если ты считаешь, что теперь я раба твоих прихотей, то ты ошибаешься.

Ансельм тупо смотрел на нее долгих полминуты, потом внезапно рухнул на колени. Ди вздрогнула – невозможно было ожидать от этого простоватого на вид парня подобных трагических жестов.

– Не уходи. Ты должна спасти учителя. Только ты можешь это сделать, – взмолился он.

– А что с ним? – осторожно поинтересовалась Ди. – Болен, при смерти, безнадежно влюблен? Я, знаешь ли, ведьма необычная, у меня особый профиль. Подобными пустяками не занимаюсь, хотя, конечно, извини, для тебя это, очевидно, совсем не пустяки.

Ансельм затряс головой.

– Не пустяки, совсем не пустяки, учитель мне как отец родной, без него я пропаду, по миру пойду, не выучился я еще лекарскому делу, а другое, чем учитель славу стяжал, и вовсе мне не дано. А что до особости твоей ведовской, так это и хорошо, здесь как раз особость надобна, дело-то нешутейное, немалое. Не болен мой учитель, и не при смерти, хвала Господу, и тоской любовной не исходит. Другое тут… ох, совсем другое. Учитель человек непростой, сеньоры нобили на него давно зуб точат, говорят, смущает покой города, да и Святая Церковь туда же, вот-вот в ереси обвинят, а учитель-то мой, Бог свидетель, чист как ангел, а что дар ему такой ниспослан, так это…

– Стоп! – Ди повелительно вскинула руки. От этого страстного излияния у нее закружилась голова. Выслушивать долгие путаные речи на пустой желудок – нелегкая работенка. – Не тарахти так. Я ничего не понимаю в твоей слезной болтовне. И встань с колен сейчас же. Я не дева Мария, чтобы на меня молиться, я всего лишь… гм… кстати, зови меня Ди. Давай так. Сейчас ты мне принесешь что-нибудь в рот кинуть. Да и тебе тоже, я гляжу, не помешает проглотить кабанчика-другого. Уж больно ты тощий. Что, учитель на голодном пайке держит? Ладно, можешь не отвечать, это я так. А потом ты мне расскажешь про свою беду. Внятно и по порядку. И без мелодраматических жестов. Идет?

– Кто идет?

Он дернулся, в тревоге оборачиваясь к двери.

– Никто не идет, балда. Я спрашиваю – согласен?

– Как странно ты говоришь. Твои слова не всегда понятны. Они как будто… ненастоящие.

Ди пожала плечами.

– Изъясняться можно, остальное неважно. Ну что, так и будем без толку друг на дружку глазеть? Я есть хочу, если ты еще не понял. Неси сюда все, что найдешь.

– Ага. Я мигом.

Ансельм резво вскочил с колен и бросился добывать еду.

Ди, удрученно повздыхав, принялась устраиваться в отведенных ей покоях: отыскала скамеечку, с помощью которой здесь добирались до верхних полок и подвешенных веников травы, протерла ее какой-то заскорузлой тряпкой и, свернув плащ, соорудила отдаленное подобие пуфика. Потом с большим трудом – через батарею склянок на широком столе – дотянулась до пыльного малюсенького окошка и решительно выдрала его из рамы. Внутрь сразу хлынула уличная свежесть. Ди с наслаждением вдыхала утреннюю прохладцу – воздух показался упоительно вкусным.