– Смотри не промахнись. Крейг куда осмотрительнее Теда. А если Тед сядет в тюрьму, править балом станет Крейг. И еще. У тебя, голубка моя, крыша поехала. С чего ты взяла, будто Элизабет клеит Теда? Была бы влюблена, не стала бы затягивать удавку у него на шее. Заявила бы, что ошиблась насчет времени, распиналась бы, как чудесно относился к Лейле Тед. И точка. Судебное дело – рассыпается.

Черил допила водку и повелительно протянула пустой бокал. Молча поднявшись, Сид снова наполнил его, щедро долив и себе.

– Мужчины – тупицы непроходимые. Ничего не замечают, – поделилась Черил, взяв бокал. – Ты что, не помнишь, какой Элизабет была всегда? Вежливая, но если задашь ей прямой вопрос, получишь прямой ответ. Она просто не знает, как это – лгать. Не лгала никогда, даже ради собственной выгоды. К несчастью, не станет и ради Теда. Но прежде чем разбирательство закончится, она все камешки переворошит, под каждый заглянет, отыскивая веские улики в его пользу. Что делает ее весьма опасной.

И еще одно, Сид. Ты слышал, что городила эта чокнутая Эльвира? Она-де читала в киношном журнале, будто квартира Лейлы Ла Салле была словно мотель. Лейла раздавала ключи направо-налево приятелям, знакомым – живи, кто и когда захочет?

Черил, вскочив с кушетки, подошла к С иду и присела рядом, опустив руку ему на колено.

– У тебя ведь тоже имелся ключик, а, Сид?

– Но и у тебя был.

– Да. Лейла ловила кайф, делая мне одолжения, зная, что мне не по карману не то что двойную квартиру, комнатушку в ее доме снять. Но бармен в «Жокей-клубе» может засвидетельствовать – в момент ее гибели я сидела у них и пила: мой приятель опаздывал к обеду. А приятелем этим был ты, Сид. Сколько ты там вбухал в тот дерьмовый спектакль?

У Сида онемели пальцы, он понадеялся, Черил не почувствовала, как мгновенно у него напряглось тело.

– К чему ты клонишь?

– Накануне смерти Лейлы ты сам говорил мне, что планируешь зайти к ней, упросить не бросать спектакль. Ты не меньше миллиона в него всадил. Личный миллиончик был, Сид? Или занял у кого-то? Даже меня воткнул в это дерьмо, как посылают ягненка на заклание. Моей карьерой рискнул, лишь бы не упустить самого хлипкого шанса – вдруг все-таки спектакль не сдохнет! Я много чего, Сид, теперь припоминаю. Ты ведь всегда приходишь точно, а в тот вечер опоздал в «Жокей-клуб» на целых пятнадцать минут. Заявился без пятнадцати десять. Смертельно бледный, руки у тебя ходуном ходили, вино, помню, даже расплескал. Лейла погибла в девять тридцать одну. А ее квартира в десяти минутах ходьбы от клуба.

Черил сжала ладонями его лицо.

– Сид, мне роль эта требуется позарез. И уж ты расстарайся, чтоб я ее получила. Получу, так обещаю тебе – ни пьяная, ни трезвая никогда словечка не оброню, что в тот вечер ты опоздал. И вид у тебя был – краше в гроб кладут. И что у тебя был ключ от квартиры Лейлы, той самой, которая фактически обрекла тебя на банкротство. А теперь – выметайся. Мне спать пора.

Мин с Хельмутом держали на лицах приветливые улыбки, пока за ними не захлопнулась дверь квартиры. Без слов они повернулись друг к другу. Хельмут обнял Мин. Его губы коснулись ее щеки, руки мастерски принялись массировать ей шею. Его Liebchen.

– Хельмут, как все паршиво! Или мне показалось?

– Минна, я пытался уберечь тебя от ошибки, – ласково ответил он. – Зачем было тащить сюда Элизабет? Ты ее недооцениваешь. Она разозлилась на тебя. Но вдобавок случилось еще кое-что. Ты сидела к ней спиной, но я видел: девочка смотрела на наш столик так, будто видит нас всех в первый раз.

– Я думала, если она встретит Теда… Ты же знаешь, как он ей нравился. Я даже думала, уж не влюблена ли она в него.

– Знаю. Но не сработало. Ладно, хватит на сегодня, Минна. Ложись спать. Принесу тебе чашку горячего молока и дам снотворного. Завтра снова станешь сама собой. Сильной, решительной.

Бледно усмехнувшись, Мин позволила увести себя в спальню. Он обнял ее, и она положила голову ему на плечо. После десяти лет ей все еще нравился его запах, тонкий аромат дорогого одеколона, мягкой ткани элегантного пиджака. В объятиях Хельмута она забывала его предшественника с холодными руками и вечными капризами.

Когда Хельмут вернулся с горячим молоком, она уже лежала, распущенные волосы чернели на шелковых подушках, а розоватый абажур бросал льстивый отсвет на высокие скулы и темные глаза. Восхищение, какое она увидела в глазах мужа, когда он протягивал ей чашку из хрупкого лиможского фарфора, вознаградило ее сполна.

– Liebchen, – прошептал Хельмут, – я хочу, чтобы ты знала о моих чувствах к тебе. После всех лет ты все еще не доверяешь мне?

Воспользуйся моментом. Надо.

– Хельмут, тебя что-то мучит, и ты скрываешь от меня. Что?

– Сама знаешь. – Он пожал плечами. – Курорты растут, как грибы. А богачи – народ переменчивый. Стоимость римской бани превысила мои расчеты, признаюсь… И все-таки, я уверен, когда мы наконец откроем ее…

– Хельмут, обещай мне одно. Мы ни за что не тронем наш швейцарский счет! Лучше уж потеряем наш курорт. В моем возрасте я не могу снова разориться. – Мин старалась сдержаться, не сорваться на истерику.