— Но, Хильда! Хильда! О, дорогая моя. Какой я идиот, что заставляю тебя плакать...

Полицейская машина подрулила к бордюру и остановилась перед массивными стальными воротами поместья Дорнов. И особняк, и площадка перед домом занимали всю площадь между Пятой авеню и шестидесятыми улицами. Высокая каменная стена, выщербленная дождем и ветром, поросшая мхом, окружала дом и парк подобно старому гранитному плащу. Стена скрывала нижние этажи здания, затаившегося в глубине территории среди живописных куртин и лужаек.

Войдя в это поместье, можно было, отгородившись от шума города и автомобильного рева, вообразить себя в другом веке, затерявшимся среди мраморных статуй парка, разбитого возле романтического замка.

Через улицу простирался Центральный парк. Вверх по Пятой авеню видны были белый купол и простые каменные стены Музея «Метрополитен».

Инспектор Квин, окружной прокурор Сэмпсон и Эллери Квин оставили трех детективов курить в машине и неспешно поднялись по мраморным ступеням особняка.

Тощий человек в ливрее открыл им двери. Инспектор Квин отодвинул его в сторону и мгновенно очутился в просторнейшем холле.

— К мистеру Дорну, — грозно сказал он, — и не задавайте мне вопросов.

Дворецкий открыл было рот, чтобы протестовать, но не осмелился.

— Но как мне доложить?..

— Инспектор Квин, мистер Квин, окружной прокурор Сэмпсон.

— Да, сэр! Проходите, джентльмены. — И дворецкий пригласил их следовать за ним через богато меблированные комнаты с зашторенными окнами. Остановившись на секунду перед двойными дверями, он открыл их. — Если вас не затруднит, подождите здесь с этим джентльменом. — И дворецкий, отвесив поклон, пошел в обратном направлении.

— С этим джентльменом? Каким таким?.. Кто тут? А, Харпер?

Они всмотрелись через полумрак в угол, где Питер Харпер, погруженный в глубины кожаного клубного кресла, усмехался, глядя на них.

— Послушай, — потребовал инспектор, — мне показалось, ты сказал, что едешь в свою редакцию. Пытаешься украсть наш кусок информации?

— Это все причуды войны, инспектор. — Старый репортер весело помахал рукой. — Пытался увидеться тут с нашим престарелым плейбоем, но — не удалось. Так пришлось ожидать вас. Садитесь, парни.

Эллери задумчиво ходил кругами, осматривая библиотеку. На всех стенах от пола до старомодного с лепниной потолка помещались тысячи книг. Эллери почтительно пробежал глазами некоторые названия. Но почтительность разом умерла — и на лице появилась шаловливая улыбка, как только он взял в руки один том. Это был тяжелый, богато оформленный том в кожаном переплете с золотым тиснением.

— Похоже, — с усмешкой сказал он, — что я открыл еще один порок миллионеров. Чудесные книги — и без хозяев.

— Что вы имеете в виду? — с любопытством спросил Сэмпсон.

— Вольтер в прекрасном оформлении, изумительно издан, роскошно переплетен — и совершенно не прочитан. Страницы не разрезаны. Бьюсь об заклад: девяносто восемь процентов этих книг никогда не брали в руки с тех пор, как купили.

Инспектор со стоном усталости опустился в удобное кресло:

— Хотел бы я, чтобы этот старый жирный осел...

«Старый жирный осел» появился незамедлительно: широкая, хотя и нервная улыбка приклеилась к его лицу.

— Как приятно! — вскрикнул он фальцетом. — Рад видеть вас, джентльмены! Садитесь, садитесь!

Он подался вперед, и желеобразная масса перетекла в другое место.

Окружной прокурор медленно подчинился, не скрывая отвращения при взгляде на Дорна. Эллери не придал его появлению никакого значения. Он продолжал рассматривать книги.

Хендрик Дорн упал на широкий диван и обвил одну жирную руку другой. Его улыбка исчезла, как только он заприметил в углу фигуру Харпера.

— Это репортер?! — взвизгнул он. — Я не стану говорить перед репортерами!

— Успокойтесь, мистер Дорн! — пытался урезонить его Харпер. — Я здесь не как журналист, не правда ли, мистер Сэмпсон? Окружной прокурор подтвердит вам, мистер Дорн. Я просто помогаю расследованию. По-дружески, знаете ли.

— Все в порядке, Харпер говорит верно, — резко сказал Сэмпсон. — Вы можете говорить при нем так же свободно, как и при нас [1] .

— Ну... — Дорн сверлил репортера взглядом. — Если он не напечатает то, что я скажу...

— Кто — я? — Харпер принял оскорбленный вид. — Вы обижаете меня...