Какое-то время он стоял молча, и я начал уже сомневаться, как он это проглотит. Я хочу сказать, когда мне было семнадцать, я терпеть не мог публичных выволочек. Честно говоря, я и сейчас терплю их с трудом. Даже с глазу на глаз.

— Доброго пути, — сказал он, повернулся и пошел прочь.

Тэннети сплюнула.

— Болван.

Интересно, подумал я, о ком это она — о Джейсоне, об Ахире или обо мне, но спрашивать не стал. Никогда не задавай вопроса, если не хочешь услышать ответ.

— Нечестно, — сказала позади меня Андреа. — Но все равно спасибо.

Я чуть вздрогнул, словно она меня напугала. Тэннети подозрительно наклонила голову, Ахире этого и не надо было. Я усмехнулся:

— Я сделал это не для того, чтобы пришпилить его к твоей юбке. Я сделал это ради собственной шкуры. Если Джейсону работать с нами — он должен доказать, что на него можно положиться. Кроме того, у него гости — старосты — и их надо развлекать.

А может, я просто помнил, что мальчишка однажды сбежал, когда был нужен — ладно, сразу после того, когда был нужен, — и это навлекло множество бед на многие головы.

Андреа снова была в кожаных штанах, а сверху — в черной матовой кожаной куртке. Самый дорожный костюм. Через плечо у нее висела сумка, а из-под расстегнутой куртки выглядывали два пистолета в кобурах, тот, что на левом бедре — рукоятью вперед.

— Ты для чего так вырядилась? — спросил я, будто не понял.

Ее взгляд стал отдаленным и каким-то чужим, и мне это совсем не понравилось.

— Мне надо уехать отсюда. Хоть ненадолго, не то я свихнусь. — Она тряхнула головой, словно отгоняя морок.—Ходят слухи, — продолжала она, — о тварях из Фэйри, о животных, перекушенных пополам. И потом, тот громадный зверь, чем бы он ни был, на которого наткнулись на Расколотых островах Джейсон и Тэннети... Я вам пригожусь. Вот увидите.

— Там, похоже, были просто волки.

Волшебные твари и люди не уживаются рядом, и в Эрене их днем с огнем не сыщешь. Болтают, разумеется, всякое, но по большей части рассказы рассказами и остаются. Я сам был источником многих легенд — мне ли не знать, какая чушь порой за ними скрывается!

Она склонила голову к плечу.

— А если это не просто волчья стая? Что ты тогда будешь делать?

А как она думает — что я сделаю?

— Удеру со всех ног, вот что.

Я думал об этом весь вчерашний день — и все сходилось на том, чтобы не впутывать Энди в эти дела. Плюнув на теории Дории.

Учитывая, в каком мире мы живем и в каких передрягах нам случалось бывать, нечего удивляться, что много моих знакомых женщин были изнасилованы. Относительная свобода от подобного рода нападений возникла относительно недавно в большинстве обществ вопрос состоит в том, кого, кроме женщины, задевает это нападение. (Мы привыкли считать, что на Той стороне все хорошо и справедливо, но в стране, где я родился, нападения — это преступления против государства, а не против личности, и государство решает, давать делу ход или нет. Я знаю, что говорю.)

Все оставляет шрамы. У Киры свои проблемы; Тэннети это превратило в с трудом управляемую психопатку. Дория едва не стала чем-то средним между салатом и брокколи, если вы понимаете, о чем я. Эйя, думаю, выкарабкалась из этого лучше, чем они все, но и у нее в глазах я порой вижу огоньки безумия. Точно такие же, как в глазах Андреа.

Нет уж. Хватит с нас в деле одной сумасшедшей — Тэннети, пусть нам всего-то и придется, что пристрелить несколько худых, перепуганных волков. Второй псих нам не нужен, тем паче наркоманка от магии. Ладно, пусть она и не магическая наркоманка; Дория может и ошибаться.

Но Энди не была в поле долгие годы, и я как раз собрался ей это объяснить, так что почувствовал себя полным кретином, когда — после всех моих разглагольствований о том, что мы практически читаем мысли друг друга — Ахира вдруг сказал:

— Ладно. Давайте быстро попрощаемся с кем надо — и в путь.

Это было для меня полной неожиданностью. И не самой приятной.

Я сумел попрощаться со всей семьей — даже с младшей дочкой.

Дория Андреа пошла в отца — она «сова», и этим похожа на меня и Стаха, а не на Эмму и Стива или на мать и сестру. Но в этом возрасте то, что она еще не была в постели, объяснялось только одним — поздним ужином.