Он замолчал и посмотрел на Вадю. Тот поставил чашку на стол и прищурился. Хорошо так прищурился. И видно было, что он больше не мечется.

– Можно от тебя в Лион позвонить? – спросил Вадя, – Ты мне косарь не займешь?

– Конечно, – радостно сказал Берг. – И звони куда хочешь.

Они приехали в Шереметьево кавалькадой на трех машинах: Берг с Машкой, Гарик, Никон, Тёма, Гаривас и Гена Сергеев. Возле "Departures" Вадя положил на пол чехол с досками и сказал:

– Еще долго. Только объявили. Пошли в бар.

Действительно, оставалось время.

В Шереметьево в ту пору каждый третий был с лыжами и каждый пятый с доской.

Повсюду вздымались, висели на плечах, стояли в пирамидах и лежали на полу зачехленные лыжи, реже – доски.

Гарик сопел и смотрел на часы.

– Что ты сопишь? – сердито спросил Никон. – Тебя поджимает – поезжай. Отметился – и поезжай.

– Общество сегодня, – сказал Гарик.

Заседания Урологического общества начинались в шесть на Третьей Парковой.

Сколько бы Гарик ни сопел, он уже не успевал. Да он и не торопился, просто чувствовал себя неловко. Гарик не любил авантюр.

– Вы все так себя ведете, – сказал он накануне Никону и Тёме, – как будто болеть и умирать могут только люди посторонние и малосимпатичные.

– Ну, а что ты предлагаешь? – сразу же завелся Тёма. – Что ты предлагаешь? Слезу точить? Апельсины ему в Онкоцентр носить? Да проблюется он твоими апельсинами после химиотерапии.

– Сейчас он счастлив, – примирительно сказал им Никон. – Там будет счастлив.

– А потом? – спросил Гарик.

– Потом – суп с котом, – зло сказал Тёма. – Не занудствуй.

Они все вошли в бар, там сразу стало тесно.

– Девять тройных коньяков, – громко заказал Гаривас.

– Але, кто за рулем, легче, – сказал из-за спин Гена Сергеев.

Они разобрали стаканы, сгрудились в кружок и вытолкнули Худого в середину.

"Зря мы его так провожаем, – подумал Берг. – Надо было попроще. Как всегда было, когда он ехал в горы, – так и в этот раз надо бы".

– Не сломай себе шею и другие части тела, – сказала Машка. Она чокнулась с Вадей, встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Ага, – добавил Никон. – Летай пониже.

Все стали чокаться с Вадей, обнимать его, потом поставили пустые стаканы на стойку и вышли из бара.

– Долгие проводы – лишние слезы, – сказал Тёма. – Мы поехали, а ты поболтайся за таможней. В магазин сходи, сосиску скушай. Купи "Баллантайнз", там дешевый, одиннадцать долларов литр, поди плохо?* Бравик придержал Худого за локоть.

– Ты как себя чувствуешь? – тихо спросил он.

– Хорошо, – сказал Вадя и улыбнулся. Но лицо у него было серое.

Накануне Бравик приготовил Ваде сверток, он сейчас лежал в Вадином рюкзаке. Там были всякие анальгетики. На все случаи жизни.

– Я туда записку положил, как принимать и когда, – сказал Бравик. – Звони мне каждую неделю. Ты понял меня, аферюга?

– Я буду звонить, Гарик. Спасибо тебе, Гарик, – сказал Худой.

Он пожал всем руки, а с Машкой обнялся.

– Шею не сломай, – повторила Машка.

Когда они приехали к Бергу, Вадя позвонил в Лион. После он еще звонил в Дублин и Дорнах, потому как секретарь сказал, что Руби уехал на выходные, а куда уехал – сказать не мог. Дал несколько телефонов. Вадя прозванивался, здоровался на чудовищном английском, произносил пароль "Вадя", пережидал взрыв иноязычного болботанья. Потом трубку перехватывала Машка и говорила по-французски. Винсент и Фармер были радостно-вежливы – Вадя не стал их ни о чем просить.

– М-м-да… Ну, это европейские дела… – протянул Берг.

– Козлы, – сказала Машка. – Мудачье.

Ламма был в горах, в Новой Зеландии. До него дозвониться не удалось. Но Руби они нашли. Руби некоторое время говорил с Машкой, потом сказал:

– Вадя, поезжай завтра в итальянское посольство. Я пошлю им приглашение для тебя. От Ирландской федерации фри-райда. Они дадут визу.

Берг с Машкой закивали – итальянцы быстрее других давали визу.

– А есть такая федерация? – спросил Вадя.

– Если нет – учредим, – сказал Руби.

Берг с Машкой заулыбались и замахали руками – мол, хороший человек.