Шрифт:
(и, пропускаю;)
Теперь бежим сощипывать,Как стон со ста гитар,Омытый мглою липовойСадовый Сен-Готард.Дальше — (руки вправду будут изгрызаны!)
На чашечку с чашечки скатываясь,Скользнула по двум, и в обеих —Огромною каплей агатовоюПовисла, сверкает, робеет.Пусть ветер, по таволге веющий,Ту капельку мучит и плющит,Цела, не дробится, — их две ещеЦелующихся и пьющих…Дальше, начало стихотворения «Весенний дождь»:
Усмехнулся черемухе, всхлипнул, смочилЛак экипажей, деревьев трепет…Дальше: («Болезни земли»)
Вот и ливень. Блеск водобоязни,Вихрь, обрывки бешеной слюны…Четверостишие из стихотворения «Наша гроза»:
У кадок пьют еще грозуИз сладких шапок изобилья.И клевер бурен и багровВ бордовых брызгах маляров.Через несколько страниц:
Дождь пробьет крыло дробинкой…Дальше: (начало стихотворения «Душная ночь», одного из несказбннейших в книге)
Накрапывало, — но не гнулисьИ травы в грозовом мешке.Лишь пыль глотала дождь в пилюлях,Железо в тихом порошке.Селенье не ждало целенья,Был мрак, как обморок, глубок…и — давайте уже подряд:
За ними в бегстве слепли следомКосые капли……Дождик куталНиву тихой переступью… Накрапывало. НалегкеШли пыльным рынком тучи…Грянул ливень всем плетнем…Мареной и лимономОбрызгана листва……Дождь в мозгуШумел, не отдаваясь мыслью…(потому-то и дождь (жизнь!), а не размышления по поводу!) и — на последней странице книги:
…в дождь каждый листРвется в степь…Господа, вы теперь знаете про Пастернака и дождь. Так же у Пастернака: с росой, с листвой, с зарей, с землей, с травой… — Кстати, попутное наблюдение: разительное отсутствие в кругу пастернаковской природы — животного царства: ни клыка, ни рога. Чешуя лишь проскальзывает. Даже птица редка. Мироздание точно ограничилось для него четвертым днем. — Допонять. Додумать. —
Но вернемся к траве, верней шагнем за поэтом:
…во мрак, за калиткуВ степь, в запах сонных лекарств…(мяты, ромашки, шалфея)
Шалфея? Да, господа, шалфея. Поэт: как Бог, как ребенок, как нищий, не брезгует ничем. И не их ли это — Бога, ребенка, нищего — ужас:
И через дорогу за тын перейтиНельзя, не топча мирозданья.Ответственность каждого шага, содрогающееся: не нарушить! — и какое огромное — в безысходности своей — сознание власти! — Если бы поэт уже не сказал этого о Боге, я бы сказала это о самом поэте: тот —
…кому ничто не мелко…Земные приметы, его гениальное «Великий Бог Деталей»:
…Ты спросишь, кто велит,Чтоб август был велик,Кому ничто не мелко,Кто погружен в отделкуКленового листа,И с дней ЭкклезиастаНе покидал постаЗа теской алебастра?Ты спросишь, кто велит,Чтоб губы астр и далийСентябрьские — страдали?Чтоб мелкий лист ракитС седых кариатидСлетел на сырость плитОсенних госпиталей?Ты спросишь, кто велит?— Всесильный Бог деталей,Всесильный Бог любви,Ягайлов и Ядвиг…У Пастернака нет вопросов: только ответы. «Если я так ответил, кто-то где-то очевидно об этом спросил, может быть я сам во сне, прошлой ночью, а может быть еще только в завтрашнем сне спрошу…» Вся книга — утверждение, за всех и за всё. Есмь! И — как мало о себе в упор! Себя не помнящий…
О Пастернаке и мысли. Думает? Нет. Есть мысль? Да. Но вне его волевого жеста: это она в нем работает, роет подземные ходы, и вдруг — световым взрывом — наружу. Откровение. Озарение. (Изнутри.)
…Но мы умрем со спертостьюТех розысков в груди…В этом двустишии может быть главная трагедия всей пастернаковской породы: невозможность растратить: приход трагически превышает расход:
И сады, и пруды, и ограды,И кипящее белыми воплямиМирозданье — лишь страсти разряды,Человеческим сердцем накопленной…И, беспомощней и проще:
Куда мне радость деть свою?В стихи? В графленую осьмину?