Он замолчал. Саксони Белаконто заметила, что сидит совершенно неподвижно и пристально смотрит на переговорное устройство.

— И что? — рявкнула она.

— Доктору Моукеру, — нерешительно проговорил ее собеседник, — кажется, что госпожа Фазтерот отрабатывает… ну… приемы убийцы-профессионала. Она выглядит… очень решительно, и очевидно, что имеет место немалый прогресс. Она соблюдает смены по два часа — тренировки и отдых. Во время отдыха она работает над координацией зрения и пальцев, тренируя мелкую моторику.

Он еще раз откашлялся.

— Она угрожала моим сотрудникам, госпожа Белаконто. Она отказывается от лекарственных средств и помощи физиотерапевтов. А специалист по воскрешению вообще отказывается к ней подходить.

— Я приду и поговорю с ней, — с изумлением услышала она собственное обещание.

— Прошу прощения, сударыня?

— Я сказала, — отчеканила она, — что приду и преподам госпоже Фазтерот урок хороших манер, поскольку он ей требуется. Тем временем вы и ваш центр будете выполнять заключенный со мной договор, доктор Уолни. Я понятно выразилась?

В его ответе ощущалась явная неохота.

— Да, господа Белаконто. Я… вас благодарю. Когда мы можем надеяться вас увидеть?

Она еще раз пробарабанила пальцами по отчету, вспомнила жажду убийства в глазах Лала сер Эдрета и отодвинулась от стола.

— Я приеду немедленно, — сказала она и отключила связь.

Прихожая была освещена светом множества ламп, установленных вдоль всех стен, так что в ней отсутствовали тени. По комнате были разбросаны предметы одежды, некоторые — застегнутые на пуговицы, молнии и кнопки, другие — расстегнутые. Тут же валялись кусочки завязанных и заплетенных шнурков, спирали проволоки и несколько разных клавиатур.

В центре этого беспорядка и сияния перед большим овальным зеркалом туалетного столика сидела девушка бесподобной красоты, одетая в свободные блузку и брюки, аккуратно скрестившая ноги под обтянутой тканью скамейкой. Когда Саксони вошла в комнату, агатовые глаза девушки нашли ее в зеркале и стали следить за ее движением.

Три дня после эгопереноса, боги! Саксони воззрилась на нее, невольно вспоминая мучительно-медленное обучение, сопровождавшее ее собственный перенос восемь лет назад.

— Я — Саксони Белаконто, — объявила она, и в ее голосе прозвучало все высокомерие и самоуверенность предводителя Ворнета.

Тонкие брови выгнулись, а узкая рука секунду шарила среди безделушек на туалетном столике — и сомкнулась на гребне. Девушка подняла гребень и неспешно провела им по длинным волосам, сверкающим ручьем спускавшимся по ее плечу.

— Вот как? — сказала она, снова поднимая гребень.

— Да. — Саксони сделала еще пару шагов, чтобы оказаться на самом краю зеркального отражения. — Ваш кузен говорил вам обо мне?

Корбиньи аккуратно разделила волосы на три части, положила гребень и начала плести косу.

— Ты — капитан планетников, — сказала она равнодушно. — Ты занимаешься разрушениями и требуешь услуг от свободных людей. — Она подняла взгляд к отражению, и Саксони обнаружила, что не может отвести глаз. — Мне сказали, что здесь ты — моя покровительница.

— Тебе сказали правду, — сказала она, разрывая непонятно властный контакт взглядов и выходя из сферы влияния зеркала.

— Значит, — заметила Корбиньи, продолжая заниматься своей косой, — это тебя я должна благодарить за то тело, в котором я оказалась, потому что это твои прислужники избили мое собственное так сильно, что его невозможно было излечить.

— Ты, — подсказала Саксони, — должна быть мне благодарна.

Корбиньи повернула голову и в течение трех ударов сердца смотрела на нее своими бездонными черными глазами.

— Избиения не внушают благодарности, Саксони Белаконто.

— И все же ты должна меня благодарить, — настаивала Саксони, — потому что жизнь — сладкая штука, а тело, которое ты так презираешь, привлекательно.

Корбиньи хмыкнула.

— Разве я — куртизанка? И хотя жизнь — сладкая штука, ты держишь мою в заложниках, что я нахожу горьким. — Она закончила плести косу и нашла на столике кусок ленты. Взять ее она смогла только со второй попытки. — Ты используешь меня, чтобы заставить Анджелалти делать то, что ты хочешь. Лучше бы мне было умереть, чем опозорить Корабль и Экипаж, подвергнув Капитана опасности.

— Трогательно, — заметила Саксони, приближаясь. — И к тому же весьма поучительно. Кто бы мог ожидать от дикарки столь высокого понятия чести?

Корбиньи перевязала конец косы лентой и подняла голову. Ее черные глаза были бесстрашными, а гладкое прелестное лицо — бесстрастным.

— Слушай меня, дикарка, — проговорила Саксони тихо и яростно. — Ты прекратишь угрожать персоналу этого заведения. Ты будешь делать, что тебе скажут. Когда придет время, тебя перевезут в мой дом, и там ты тоже будешь делать то, что тебе будут говорить. А если ты этого делать не будешь, — заключила она, — я убью твоего кузена.