Но те защитники, настаивала Память, были мертвы. Они восставали мертвецами и, оставаясь мертвецами, помогали в час крайней нужды. Сердца таких существ не бились, учила Память, и плоть продолжала разлагаться, пока они, слепые и бездыханные, вступали в бой с мечами в безжизненных пальцах, сеяли смерть и распространяли безумие.

В полутемном коридоре Свидетель содрогнулся от этой древней Памяти. Содрогнулся — и прогнал ее, хотя долг говорил, что ему следовало бы держать ее рядом и поучиться.

Вместо этого он заменил картину древних восставших образом Воина при вожде Анджелалти: юной и красивой, чьи голос, дыхание и сердце сильны, движения — быстры, как удар молнии и бесшумны, как у охотника… В коридоре зажегся свет.

Свидетель заморгал — и устремил взгляд на Воина Смерти, стоявшую над ним, уперев руки в бока, в сверкающей красной рубашке.

— Такая яркость неприятна? — спросила она с резковатой любезностью.

Свидетель посмотрел вокруг себя, давая глазам время приспособиться к свету, а потом снова устремил взгляд на нее.

— Свет радует, о Воин. Я благодарю тебя за дар. Она пожала плечами.

— При трех слепых членах экипажа глупо экономить энергию. — Она пригвоздила его к месту взглядом своих огромных черных глаз. — Где Анджелалти?

Свидетель указал кивком головы, и она развернулась на каблуке, хмуро глядя на Карателя, перекрывшего вход.

— Так… — Она снова пожала плечами. — Есть еда, если хочешь, и кают достаточно, так что тебе не обязательно спать в коридоре.

— Благодарю тебя за заботу, — сказал Свидетель, ибо он истолковал ее слова именно так. — Я — Свидетель Телио.

— Ты об этом напоминаешь время от времени, — ответила Корбиньи и вздохнула. — А куда, по-твоему, он может деться? Выйдет в коридор прогуляться?

Он тщательно обдумал ее вопрос.

— В природе события, — смог сказать он, проведя несколько секунд с Памятью, — все возможно.

Она фыркнула и досадливо поморщилась.

— Так оно и представляется, если подумать. Не позволяй долгу заморить тебя голодом.

— Воин, — отозвался он, — я не позволю.

Он решил, что она сейчас уйдет, но она задержалась еще на несколько мгновений — и ее красивое лицо испортила мрачная тень.

— Меня зовут Корбиньи Фазтерот, — сказала она резко. — Я — Разведчик Планет и Искатель с Корабля „Зеленодол“. Мой долг — отправляться к планетникам и иметь с ними дела, когда в этом есть необходимость, для блага Корабля. Я говорю на торговом и общем, и еще на нескольких диалектах. Я пилот и штурман. Я слышала от планетников, что мои обязанности среди них заслужили мне звание убийцы.

Она опустила глаза и потрогала сверкающий красный рукав.

— Красный — это цвет пульта управления оружием, — сказала она, повернулась и пошла прочь, бесшумно ступая по металлическому полу.

Свидетель выдохнул воздух, который задержал в легких, прямее сел у стены, устремил взгляд на Карателя и позволил информации, которую она ему дала — и что это был за щедрый и боголюбивый подарок! — позволил информации заполнить его разум и тайные уголки души и сердца, разлиться по всей Памяти, осветив все, на что пролился новый свет.

Спустя какое-то время Лал заснул, скользнув из полубезумного горя в лихорадочные сны, где „Дротик“ взрывался снова и снова, и при этом Эдрет ругал его за отсутствие предусмотрительности: „Вор должен на шаг опережать своего противника. Строй планы! А потом следуй планам! Импровизация — это для любителей“.

— Я не знал, — печально говорил он. — Почему я должен был думать, что они обнаружат „Дротик“?

— Как ты мог думать, что этого не случится? — ответил ему голос Эдрета. — Сколько раз я учил тебя стремиться к невидимости? Сколько раз я говорил, чтобы ты сторонился всех, не оказывал услуг, избегал власти и обладающих властью! В одиночку ты непобедим!

— Но ведь, — возразил Лал, преодолевая душевную муку и образ взрывающегося „Дротика“, — вы ведь были не один, мастер. У вас был я. И Линзер…

— Это была моя ошибка, дитя. — Голос Эдрета стал вдруг усталым. — Окажи себе услугу и не повторяй ее.

— Мастер…

— Анджелалти?

Голос женщины был нежным, тихим и неуверенным. Номерная? Но он никогда не называл таким своего имени — и тем более этого имени.

— Анджелалти! — Зов стал настойчивым, и добавилось осторожное прикосновение к плечу. — Кузен, очнись. Надо заняться твоей раной.

Кузен. Он открыл глаза и яростно сел, по-дикарски наслаждаясь ее изумленным лицом и едва заметным движением назад.