Вскоре меня вызвали к новому директору. Евгений Степанович был не один. Направо от него, «одесную», восседал Владимир Лукьянович Кулеба, и в этом я увидел плохой знак для себя.

Расширяющееся от лба к подбородку, как бы перевернутое лицо Владимира Лукьяновича сейчас выражало значительность момента, тонкие губы были поджаты и почти не видны.

В директорском кабинете успели сменить кресла на более массивные, с кожаной обивкой. Столы буквой Г остались. Остались и круглый полированный стол с десятком стульев на витых ножках, и шкафы с расхристанными книгами, и гравюры, подаренные французскими генетиками.

Один шкаф, особый, был заполнен пронумерованными папками — защищенными диссертациями учеников Виктора Сергеевича. На нижней полке осталось совсем немного места.

Евгений Степанович попросил меня рассказать, на каком этапе находится проверка эффективности полигена Л. Я старался докладывать сжато, как он любил, и в то же время не упустить существенного.

— Это у вас листы с формулами? — кивнул Евгений Степанович на рулон в моей руке.

Я раскатал рулон на столе и напомнил ему о предложениях, разработанных еще под руководством Виктора Сергеевича и при участии Александра Игоревича. Когда я упомянул имя последнего, Владимир Лукьянович сделал пренебрежительный жест так, чтобы новый директор увидел.

«Вряд ли ему понравится такое отношение к его другу со стороны этого поревернутолицего», — не без злорадства подумал я.

— И что же, предположения подтвердились? — спросил директор.

Его в общем-то привлекательное, хотя и полноватое лицо портил рот — мясистые, слабо очерченные губы. Из-за них рот казался размытым и каким-то неаккуратным, несобранным.

— Большинство, Евгений Степанович. У подопытных овец полиген Л вызвал и прибавку в весе, и резкое повышение качества шерсти. Можно даже утверждать, что получен новый вид шерсти — необычно влагоустойчивый, даже влагоотталкивающий…

— Об успехах знаю, — прервал меня Евгений Степанович.

— Как же, весь институт слухами полнился одно время, — с обычной своей усмешечкой вставил Владимир Лукьянович. От этой его двусмысленной усмешечки и скрипучего голоса меня так и передернуло.

— Обратите особое внимание на те параметры, где предположения не подтвердились, — продолжал Евгений Степанович. — Возможно, следует изменить какие-то участки основной формулы, ввести дополнительные компоненты. Все ли ее участки экспериментально выверены?

— Конечно. Сначала — промоделированы в машине. Вы же помните, отдел матметодов этим занимался, лично Александр Игоревич…

— Это серьезно, — одобрил Евгений Степанович. — Александр Игоревич настоящий ученый, правда…

— Правда, мягко выражаясь, большой фантазер, — вставил Владимир Лукьянович, уперев жирный подбородок в воротник.

Я удивленно взглянул на Евгения Степановича: неужели не одернет наглеца? Как он смеет рассуждать о том, в чем ничего не смыслит? И почему это он, записной подхалим, так обнаглел, что позволяет себе нетактичные выпады в адрес закадычного друга директора? Да еще в отсутствие последнего…

Однако Евгений Степанович пропустил его «вставку» мимо ушей.

— Должен заметить, Петр Петрович, что ваши неудачи, в том числе с усилением умственной деятельности у Шимпанзе, можно было предугадать. Вам помешал недостаток опыта, что, учитывая вашу молодость, простительно…

Я резко вскинул голову: вот как? Это что-то новое. Почему же он молчал тогда, а не сказал Виктору Сергеевичу, не «предугадал»?

— Во-первых, вы не учли консервативности механизмов считывания наследственного кода («Об этом он писал докторскую диссертацию», — вспомнил я и даже попытался отыскать взглядом папку, в которой она хранилась в заветном шкафу). Во-вторых, одно дело математически промоделировать опыт, а другое — осуществить его в живом материале.

— Мы это делали неоднократно, — возразил я, чувствуя, как на меня накатывает неудержимая волна раздражения, вызванная и его поучениями, и присутствием Владимира Лукьяновича.

— Поэтому следует еще раз проверить некоторые компоненты полигена, — словно не слыша моего ответа, произнес он и ткнул коротким толстым пальцем в развернутый лист. — Например, вот этот. Причем я лично попрошу вас попутно испытать, способен ли он исправлять у потомков врожденные дефекты…

— Серповидную анемию, например…

— Рад, что вы с полуслова поняли всю важность задачи. Да, эта работа имеет огромное значение для практической медицины. Сотни людей, несчастных уже со дня рождения…

— Но это другое направление. Потребуется изменить всю методику.

— Ну что ж, измените. Зато докажете, что не напрасно хлеб едим.

— Евгений Степанович, вы же прекрасно знаете, в каком направлении я вел поиски. Между прочим, с благословения дирекции института…

— Бывшей, — вставил Владимир Лукьянович.

Слово или тон, которым оно было сказано, покоробили директора. Владимир Лукьянович заметил неудовольствие шефа и зашел с другой стороны: