Косые лучи солнца пробивали воду метров на десять в глубину и гасли в пелене желтоватой мути, видимо, поднятой со дна ночными взрывами.

— Хотя они и пошли к середине, но далеко от берега не уплыли, — сказал Ханнес. — Я и сотни шагов не успел отойти со своей повозкой, как они вернулись.

— Вода слишком мутная. Держи ближе вон к тем кустам.

Ханнес сделал несколько сильных гребков.

— Ящики на лодку и плот грузили хефтлинги. Они взяли их с собой на озеро. А когда вернулись, ни одного хефтлинга с ними не было...

Альбрехт слушал Ханнеса, не отрывая взгляда от воды.

— Что это за палки на дне?

— Какие палки?

— Вот здесь, слева.

Ханнес бросил весло и лег на плот рядом с Альбрехтом.

— Вот видишь, еще одна.

Лесничий вгляделся в воду.

В глубине он увидел длинный шест, стоящий вертикально. Шест слегка покачивался из стороны в сторону, как поплавок, колеблемый глубинным течением.

— В жизни не видел такого. Бревна и жерди, когда намокают, плавают под водой, пока не потонут. А этот... Будто привязан к чему-то на дне.

— Ханнес, найдется в твоем хозяйстве кошка? Сейчас мы узнаем, к чему привязан этот поплавок.

...Через несколько минут плот снова оттолкнули от берега и подвели к тому месту, где в глубине качался таинственный шест. Альбрехт осторожно опустил в воду запасной якорь — кошку от конфискованной эсэсовцами лодки Ханнеса. Якорь был трехлапый с острыми, хорошо заточенными концами. Он сразу же подцепил что-то на дне. Лесничий и бывший объездчик начали медленно выбирать веревку.

Сначала на поверхность всплыл шест, привязанный прочным парашютным шнуром за какой-то тяжелый предмет, а потом и сам предмет, оказавшийся кубическим ящиком, сколоченным из толстых, хорошо пригнанных друг к другу досок.

Ханнес и Альбрехт с трудом вытащили его на плот.

— А теперь — к берегу!— скомандовал Альбрехт.

...Ящик аккуратно вскрыли стамеской на кухне Ханнеса.

Под досками оказалось несколько слоев водонепроницаемой бумаги, а под ней — два слоя хорошо промасленной парусины.

— Упаковано на совесть, — сказал Альбрехт, вспарывая ножом плотную ткань.

Под ней оказалось еще два слоя бумаги.

Когда их сорвали, Ханнес крякнул и сел на стул.

В ящике лежали деньги.

Некоторое время оба ошеломленно смотрели на синие и зеленые бандероли, уложенные так плотно, что они казались монолитной массой. Наконец Альбрехт вытащил одну бандероль и поднес к глазам.

— Английские фунты, — тихо сказал он. — И в этом кирпиче, если верить цифрам, напечатанным на обертке, ровно пять тысяч. Черт возьми, сколько же здесь всего?

Он начал выкладывать бандероли на пол.

— В моей телеге было четырнадцать таких коробок, — пробормотал Ханнес, опускаясь рядом с ним на колени.

Скоро весь пол вокруг ящика был покрыт бандеролями, а им, казалось, не будет конца.

— Бумажки-то старые, потертые, — сказал Ханнес, разрывая на одной пачке обертку. — Где они их столько набрали? Почему не взяли с собой?.. Я думаю, здесь полмиллиона, не меньше.

Он заглянул в ящик.

— А это что за шкатулка, Альбрехт? Сдается, что кроме бумажек здесь есть еще кое-что подороже.

Альбрехт извлек со дна ящика небольшую деревянную коробку, в которой что-то глухо звякнуло, когда он поставил ее на стол.

Долото вошло в щель между крышкой и корпусом коробки, и крышка откинулась.

— Железо... — разочарованно протянул Ханнес, трогая пальцем стопку темных металлических пластин, которые составляли все содержимое шкатулки.

— По-моему, нет, — отозвался Альбрехт. — Железо они не прятали бы вместе с деньгами.

Оба взяли из шкатулки по пластине и начали их разглядывать.

Прямоугольники из довольно толстой меди, тяжелые, покрытые с одной стороны тонким причудливым узором...

На пластинах сохранились еще следы краски, которая пачкала руки.

— Смотри-ка, — сказал Ханнес, — вот здесь рисунок какой-то женщины.

Он протянул медяшку Альбрехту.

Гайсвинклер повернул пластину к свету и вгляделся в нее.

— Женщина! — воскликнул он, — Теперь-то я понял, что это такое! Знаешь, что это за женщина, старина Ханнес? Это — английская королева. Я видел ее на деньгах, которыми в мирное время расплачивались в наших местах туристы.

— Смотри, здесь еще какие-то буквы и цифры, только наоборот. Вроде как в зеркале, — сказал Ханнес.