Директрисе она больше не доверяла. Только ей Глинда наплела нелепую ложь про болезнь опекунши. Теперь она ни за что не подпустит к себе Кашмери, не даст управлять собой. И никому не признается в своем неумышленном преступлении. Тут еще Бок вертится вокруг, как назойливая муха. Зря она с ним целовалась. Страшная ошибка. Ну ничего, игры с огнем уже позади. Зато она увидела, каковы на самом деле ее подружки: Фэнни и компания. Безмозглые эгоистки. Впредь она не будет иметь с ними ничего общего.

А Эльфаба, напротив, как раз могла стать настоящим другом, если, конечно, эта безрукая куколка-сестра не помешает. Перед приездом Нессарозы Глинда долго упрашивала Эльфабу рассказать о сестре, чтобы морально подготовиться.

— Она родилась в Кольвене, когда мне было около трех лет, — объясняла Эльфаба. — Мы тогда остановились у маминых родителей. Стояла страшная засуха. Потом, после маминой смерти, отец рассказывал, что с рождением Нессы в колодцах снова появилась вода — правда, ненадолго. Доведенные до отчаяния жители обратились к языческим богам. Были даже человеческие жертвоприношения.

Эльфаба на секунду прервалась и через силу с отвращением продолжила:

— Погиб наш семейный друг, стеклодув из Квадлинии. Обезумевшая толпа, подстрекаемая механическими часами и язычниками-фанатиками, растерзала его. Черепашье Сердце — так его звали. — Эльфаба по привычке поджала под себя ноги и обхватила руками черные поношенные сапожки. Взгляд ее не отрывался от пола. — Наверное, поэтому, родители решили стать миссионерами в Квадлинии и больше не вернулись на родину.

— Миссионерами? — переспросила Глинда. — Ты ведь говорила, твоя мать умерла при родах.

— Она прожила еще пять лет, — сказала Эльфаба, разглядывая складки своего платья, будто стыдясь рассказа, — и умерла, когда родился мой младший брат. Отец назвал его Панци: видимо, в память о Черепашьем Сердце — думал о черепаховом панцире. Так мне кажется. Мы жили как бродяги: ходили по деревням — я, Нессароза, Панци, няня и наш отец Фрекс. Он проповедовал, а няня воспитывала нас, учила, хозяйничала по дому, когда он у нас был. Тем временем пришли люди Гудвина и стали осушать болота, пытаясь раздобыть рубины. Ничем хорошим это, разумеется, не кончилось. Они перебили квадлинов, согнали остальных в резервации и морили их голодом. Потом награбили рубины и ушли. Отец тогда чуть с ума не сошел. Да и не было там столько рубинов, чтобы окупить все затраты. А между тем обещанные каналы в Манчурию так и не провели, а засухи продолжаются. Издают законы, возвращающие Зверей из городов в деревни, в неволю к человеку, но это лишь средство для отвода глаз, чтобы фермеры хоть над чем-то ощутили свою власть. Гудвин целенаправленно разобщает народ — вот вся его политика.

— Мы говорили о твоем детстве, — напомнила Глинда.

— Так это одно и то же. Разве можно отделить собственную жизнь от общественной? Или что ты хотела услышать? Чем мы питались? Во что играли?

— Я хотела, чтобы ты рассказала про Нессарозу. И про Панци.

— Несса — калека. Она упрямая, умная и считает себя святой. Унаследовала отцовскую набожность. О других заботиться не умеет, потому что о себе-то толком не может. Ребенком я постоянно с ней сидела. Не знаю даже, что станет после смерти няни. Наверное, мне опять придется ухаживать за сестрой.

— Какая жуткая перспектива! — вырвалось у Глинды.

Эльфаба мрачно кивнула:

— Именно.

— А что Панин? — осторожно спросила Глинда, страшась разбередить новые раны.

— Здоровый розовощекий мальчик, — сказала Эльфаба. — Сейчас ему должно быть около десяти. Живет с отцом; они приглядывают друг за другом. Мальчишка как мальчишка — может, глуповат слегка, но его ведь обделили еще больше нашего.

— То есть?

— У нас с Нессой хоть и недолго, а все-таки была мать. Непостоянная, пьющая, умная, неуверенная, смелая, упрямая, добрая женщина — вот какая она была. А Панци с самого рождения воспитывала няня. Она старалась, конечно, но разве можно заменить мать?

— И кто из вас был маминым любимчиком?

— Не могу сказать, не знаю. Стал бы, наверное, Панци — он мальчик. Но мама умерла, так его и не увидев.

— А папиным?

— Ну, это просто. — Эльфаба спрыгнула с кровати и подхватила книги, давая понять, что пора бы прекратить слишком откровенный разговор. — Отец всегда выделял Нессу. Сама увидишь, когда она приедет. Сестра всем нравится.

И с этими словами Эльфаба выскользнула из комнаты, едва взмахнув зелеными пальцами на прощание.

Несса не слишком-то понравилась Глинде. Сколько внимания она к себе требовала! Няня ходила вокруг нее на цыпочках, а Эльфаба то и дело предлагала всякие перемены в их комнате для удобства сестры. Давайте приспустим шторы, чтобы солнце не обжигало нежную Нессину кожу. Нет-нет, ровно вот так, не больше. Может, прибавить света в керосиновой лампе, а то Нессе темно читать? Тс-с! Тише! Несса заснула — а она так чутко спит. Глинду восхищала и одновременно пугала уродливая красота Нессарозы. Одевалась она необычно, но всегда со вкусом. Излишнее внимание к себе не любила и всегда переводила его к духовному: то вдруг набожно склонит голову, то восторженно захлопает глазами. Эти проявления религиозного воспитания, о котором посторонние не имели ни малейшего понятия, были трогательны до слез — и в то же время страшно раздражали. Ну что ей такого сказали, чего выделывается?