Шрифт:
А ВОТ ТАК! – то же, что восклицательный «ДЫК», но более торжествующе.
При дележе чего-либо, например при разливании бутылки, употребляются три выражения, соответствующие трем типам распределения вина между митьком и его собутыльниками:
РАЗДЕЛИТЬ ПОРОВНУ – вино разливается поровну.
РАЗДЕЛИТЬ ПО-БРАТСКИ – митек выпивает большую часть.
РАЗДЕЛИТЬ ПО-ХРИСТИАНСКИ – митек все выпивает сам.
Высшее одобрение митек выражает так: рука прикладывается к животу, паху или бедру, и митек, сжав кулак, мерно покачивает ею вверх и вниз; на лице в это время сияет неописуемый восторг. Митек решается на такой жест только в крайних случаях, например при прослушивании записей «Аквариума».
Для митька характерно использование длинных цитат из многосерийных фильмов; предпочитаются цитаты, имеющие жалостливый или ласковый характер. Например: «Ваш благородие! А, ваш благородие! При мальчонке! При мальчонке-то! Ваш благородие!»
Если собеседник митька не смотрел цитируемый фильм, он вряд ли поймет, какую мысль митек хотел выразить, тем более что употребление цитаты редко бывает связано с ранее ведущимся разговором. Особенно глубокое переживание митек выражает употреблением цитаты: «Митька… брат… помирает… Ухи просит…».
Если митек не ведет разговор сам, он сопровождает каждую фразу рассказчика заливистым смехом, ударами по коленям или ляжкам и выкриками: «Улет!», «Обсад» или же, напротив, горестными восклицаниями: «Дык! Как же так?!», причем выбор одной из этих двух реакций не мотивирован услышанным митьком.
Обращение митька с любым встречным характерно чрезвычайной доброжелательностью. Он всех называет ласкательными именами, братками, сестренками и т. д. (Иной раз это затрудняет собеседнику понимание, о ком идет речь, так как С. Курехина митек обязательно назовет «корешком-курешком», а Б. Гребенщикова – «гребешочечком».)
При встрече даже с малознакомыми людьми для митька обязателен трехкратный поцелуй, а при прощании он сжимает человека в объятиях, склоняется ему на плечо и долго стоит так с закрытыми глазами, как бы впав в медитацию.
Круг интересов митька довольно разнообразен, однако обсуждение интересующего митька предмета, например произведения живописи, почти ограничивается употреблением выражений «обсад», «круто» и т. д. Высшую похвалу произведению живописи митек выражает восклицанием «А-а-а-а!», при этом делает рукой такой жест, будто швыряет о стену комок грязи.
К таким сенсационным явлениям в культурной жизни города, как выставки Тутанхамона или Тиссен-Борнемиса, митек относится строго наплевательски.
Митек любит самоутверждать себя в общении с людьми, не участвующими в движении митьков. Вот, например, обычный телефонный разговор Дмитрия Шагина с Александром Флоренским.
ФЛОРЕНСКИЙ (снимая трубку): Слушаю.
ШАГИН (после долгой паузы и нечленораздельного хрипа, горестно и неуверенно): …Шурка? Шурочек…
ФЛОРЕНСКИЙ: Здравствуй, Митя.
ШАГИН (ласково): Шуреночек… Шурка… А-а-а… (после паузы, с тревогой): Как ты? Ну как ты там?!!
ФЛОРЕНСКИЙ: Ничего, вот Кузя ко мне зашел.
ШАГИН (с неизъяснимой нежностью к малознакомому ему Кузе): Кузя! Кузюнчик… Кузярушка у тебя там сидит… (Пауза). С Кузенькой сидите?
ФЛОРЕНСКИЙ (с раздражением): Да.
ШАГИН: А-а-а… Оттягиваетесь, значит, с Кузенькой, да? (Пауза. Неожиданно с надрывом): А сестренка? Сестренка-то где моя?
ФЛОРЕНСКИЙ (с некоторой неприязнью, догадываясь, что имеется в виду его жена, Ольга Флоренская): Какая сестренка?
ШАГИН: Одна сестренка у меня – Оленька…
ФЛОРЕНСКИЙ: Оля на работе.
ШАГИН: Оленька… (глубоко серьезно, как бы открывая важную тайну). Ведь она сестренка мне…
ФЛОРЕНСКИЙ: Митя, ты чего звонишь-то?
ШАГИН: Дык! Елы-палы… Дык! Елы-палы… Дык… Елы-палы!
ФЛОРЕНСКИЙ (с раздражением): Митя, ну хватит тебе.
ШАГИН (ласково, укоризненно): Шуренок, елки-палки… Дурилка ты…
ФЛОРЕНСКИЙ (с нескрываемым раздражением): Хватит!
ШАГИН (с надрывом): Шурка! Браток! Ведь ты браток мне, братушка! Как же ты так?.. С братком своим?!
Флоренский в сердцах брякает трубку. Дмитрий Шагин глубоко удовлетворен разговором.
Как и всякий правофланговый массового молодежного движения, Дмитрий Шагин терпит конфликт с обществом. Вообще, любой митек, как ни странно, редко бывает доволен обстоятельствами своей жизни. Про любой положительный факт в жизни других людей он ласково, но с большой горечью говорит: «А одним судьба – карамелька, а другим судьба – одни муки…», естественно, разумея мучеником себя.