Шея Логайра побагровела, но он упрямо гнул свое.

— Я рад, что Ваше Величество понимает, что угроза вашему благополучию есть угроза нашему королевству.

Кожа меж бровей Катарины наморщилась, она обратила нахмуренное лицо к Логайру.

— Я и впрямь понимаю.

— Зная, что жизни королевы угрожают, народ испытывает сильное беспокойство.

Катарина положила вилку и откинулась на спинку кресла. Голос ее был мягким, даже ласковым.

— Значит, моей жизни угрожают, милорд?

— Кажется, так, — осторожно промолвил Логайр, — ибо баньши снова был на вашей крыше прошлой ночью.

Род навострил уши.

Губы Катарины спрятались, зажатые меж зубами, а глаза закрылись. За столом воцарилось молчание. Во внезапной тишине прогремел голос Брома О'Берина.

— Баньши часто видели на стене замка Ее Величества, и все же она еще жива.

— Молчать! — оборвала его Катарина. Плечи ее выпрямились, она нагнулась вперед и взяла свой кубок. — Я не желаю слышать о баньши.

Она осушила кубок, а затем отставила руку с ним в сторону.

— Слуга, еще вина!

Дюрер сорвался со своего места и в один миг очутился рядом с королевой. Выхватив кубок из ее руки, он повернулся к подбежавшему слуге. Он держал кубок, пока слуга наполнял его из кувшина, а весь двор пялил глаза — такая любезность по отношению к королеве была со стороны Дюрера несколько необычной.

Он повернулся обратно к королеве, опустился на колено и протянул кубок. Катарина уставилась на него, затем медленно приняла кубок.

— Благодарю вас, Дюрер, и все же, должна признаться, что никак не ожидала от вас такой любезности.

Глаза Дюрера блеснули. Он поднялся с насмешливой улыбкой и очень низко поклонился.

— Пейте на здоровье, моя королева.

Но Род был чуточку мены доверчив, чем королева, более того, он видел, как Дюрер провел левой ладонью над кубком как раз перед тем, как слуга начал наполнять его.

Он покинул свой пост и поймал кубок как раз тогда, когда Катарина поднесла его к губам. Она уставилась на него, побледнев, в глазах ее разгоралась ярость.

— Я вас не звала, сударь.

— Прошу прошения, Ваше Величество. — Род отстегнул от пояса кинжал, выкинул клинок на стол и наполнил конические ножны вином. Слава небесам, он принял меры предосторожности, снова включив Векса, прежде чем заступил на дежурство!

Он протянул руку вперед, держа серебряный рог, и сказал:

— ЧелоВ Е К Слаб, Ваше Величество. Со стыдом признаюсь, что я не могу проанализировать своих действий, дело лишь в том, что я опасаюсь за жизнь Вашего Величества.

Весь гнев Катарины растворился в завороженности от действий Рода.

— Что, — показала она на серебряный рог, — что это такое?

— Рог единорога, — ответил Род и, подняв взгляд, посмотрел в глаза Дюрера, горящие яростью.

— Анализ завершен, — прошептал голос у него за ухом. — Субстанция ядовита для человеческого метаболизма. Род мрачно улыбнулся и нажал мизинцем на шишку на конце рога… «Рог единорога» стал пурпурным.

Весь двор ахнул от ужаса, так как все знали легенду, что рог единорога становится пурпурным, если в него поместить яд.

Катарина побледнела, она стиснула кулаки, чтобы скрыть дрожь.

Рука Логайра сжалась в огромный кулак, глаза его сузились, когда он прожег взглядом Дюрера.

— Ничтожество, если ты как-то участвовал в этой измене…

— Милорд, вы же видели. — Голос Дюрера стал ломаться. — Я только подал кубок.

Но его горящие глаза не отрывались от глаз Рода, казалось, намекая, что Род может избавиться от многих бед и мучений, если попросту тут же на месте выпьет это вино.

Роду было поручено вместе с тремя другими гвардейцами сопровождать Катарину из ее апартаментов в Большой Зал Общего Суда. Их четверка ждала перед палатами, пока не открылась дверь и не вышел, предшествуя королеве, Бром О'Берин. Двое солдат поместились впереди королевы и позади Брома, а Род и еще один гвардеец пристроились сзади нее.

Они медленно двинулись направо по коридору, приноравливаясь к шагу Катарины, а королева, закутанная в тяжелый меховой плащ и обремененная тяжелой золотой короной, двигалась очень медленно. Каким-то образом она ухитрялась при этом выглядеть скорее величавой, чем неуклюжей.

Когда они приблизились к Большому Залу, откуда-то выскочила одетая в бархат фигура — Дюрер.

— Прошу прощения, — обратился он, трижды поклонившись, — но я должен поговорить с Вашим Величеством.

Губы его были туго сжаты, а в глазах — гнев.