— Нет, темно еще повсюду,

Спать хочу и спать я буду,

Не мешай же мне, молчи,

В стену гроба не стучи.

— Не заснешь теперь, уж поздно.

Зов раздался слишком грозно,

И встают вблизи, вдали,

Из разверзшейся земли,

Как из матерней утробы,

Мертвецы, покинув гробы.

— Не могу и не хочу,

Я закрыл глаза, молчу,

Не поверю я обману,

Я не встану, я не встану.

Брат, мне стыдно — весь я пыль,

Пыль и тлен, и смрад, и гниль.

— Брат, мы Бога не обманем,

Все проснемся, все мы встанем,

Все пойдем на Страшный суд.

Вот престол уже несут.

Херувимы, серафимы.

Вот наш царь дориносимый. [2]

О, вставай же, — рад не рад,

Все равно ты встанешь, брат.

27 мая 1901

Ниц простертые, унылые,

Безнадежные, бескрылые,

В покаянии, в слезах, —

Мы лежим во прахе прах,

Мы не смеем, не желаем,

И не верим, и не знаем,

И не любим ничего.

Боже, дай нам избавленья,

Дай свободы и стремленья,

Дай веселья Твоего.

О, спаси нас от бессилья,

Дай нам крылья, дай нам крылья,

Крылья духа Твоего!

<1902>

Без веры давно, без надежд, без любви,

О странно веселые думы мои!

Во мраке и сырости старых садов —

Унылая яркость последних цветов.

1900

Глядим, глядим все в ту же сторону,

За мшистый дол, за топкий лес,

Вослед прокаркавшему ворону,

На край темнеющих небес.

Давно ли ты, громада косная

В освобождающей войне,

Как Божья туча громоносная,

Вставала в буре и в огне?

О, Русь! И вот опять закована,

И безглагольна, и пуста,

Какой ты чарой зачарована,

Каким проклятьем проклята?

А все ж тоска неодолимая

К тебе влечет: прими, прости.

Не ты ль одна у нас, родимая,

Нам больше некуда идти.

Так, во грехе тобой зачатые,

Должны с тобою погибать

Мы, дети, матерью проклятые

И проклинающие мать.

28/15 сентября 1909

Веймар

Хотел бы я начать без предисловья,

Но критики на поле брани ждут,

Как вороны, добычи для злословья,

Слетаются на каждый новый труд

И каркают. Пошли им Бог здоровья.

Я их люблю, хотя в их толк и суд

Не верю: все им только брани повод…

Пусть вьется над Пегасом жадный овод.

Обол — Харону: [3] сразу дань плачу

Врагам моим. В отваге безрассудной

Писать роман октавами хочу.

От стройности, от музыки их чудной

Я без ума; поэму заключу

В стесненные границы меры трудной.

Попробуем, — хоть вольный наш язык

К тройным цепям октавы не привык.

Чем цель трудней — тем больше нам отрады:

Коль женщина сама желает пасть,

Победе слишком легкой мы не рады.

Зато над сердцем непокорным власть,

Сопротивленье, холод и преграды

Рождают в нас мучительную страсть:

Так не для всех доступна, величава,

Подобно гордой женщине, — октава.

Уж я давно мечтал о ней: резец

Ваятеля пленяет мрамор твердый.

Поборемся же с рифмой, наконец,

Чтоб победить язык простой и гордый.

Твою печаль баюкают, певец,

Тройных созвучий полные аккорды,

И мысль они, как волны, вдаль несут,

Одна другой, звуча, передают.

Но чтобы труд был легок и приятен,

Я должен знать, что есть в толпе людей

Душа, которой близок и понятен

Я с Музою отвергнутой моей.

Да будет же союз наш благодатен,

Читатель мой: для двух иль трех друзей

Бесхитростный дневник пишу, не повесть.

Зову на суд я жизнь мою и совесть.

И не боюсь оружье дать врагу:

Не все ли мы у смерти, — у преддверья

Верховного Суда? — я не солгу,