Вскоре Мэрили стала различать очертания дома на берегу ручья и услышала журчание воды среди скал. Она все правильно рассчитала. Теперь она сможет вовремя подняться на вершину горы и попасть в назначенное место вместе с остальными. Белый балахон и капюшон Мэрили надежно спрятала в дупле дерева. Все идет как надо.

Мэрили вышла на тропинку, которая вела в заросли кустарников, где ее ждала лошадь. Неожиданно она услышала какие-то звуки.

Голоса, мужской и женский. Страстный шепот. Кто это? И зачем они здесь?

Но когда ночной ветер еще раз донес эти голоса до Мэрили, она поняла, кому они принадлежат.

– О, Тревис, любимый! Если бы нам только не приходилось прятаться! Я хочу, чтобы весь мир знал, что я тебя люблю, что ты любишь меня.

Элейн. Элейн и Тревис.

Мэрили сжала кулаки с такой силой, что ногти вонзились в ладони. Будьте вы прокляты! Последние несколько недель она о чем-то таком подозревала, потому что нередко слышала, как ночью, когда все спят, Элейн выходит из своей комнаты и тихонько крадется по холлу, а потом, позже возвращается к себе. Так, значит, Элейн проводила время в постели красавца шерифа! Ничего неожиданного в этом для Мэрили не было, но то, что они продолжали встречаться, ее потрясло. Если бы об этом узнал Мейсон, он бы убил шерифа. И отец тоже. До чего же этот Колтрейн глуп, подумала Мэрили. Именно теперь он так мешает ей делать то, что должен был делать сам, – защищать негров от жестокого ку-клукс-клана.

– Это невозможно, – донесся до Мэрили голос Тревиса. Голос был хриплым, грубым от страсти. – Мы оба знаем, что это рискованно. Надо брать то, что можем.

– Нет!

Мэрили с отвращением выдохнула. Как же часто слышала она из капризных уст своей сестрицы этот возглас нетерпения!

– Я хочу тебя сию минуту и прямо здесь! Но мне надо еще больше. Я хочу быть твоей всегда и навеки. Мне плевать, что думают по этому поводу мой отец или Мейсон, да и вообще кто бы то ни было. Я хочу быть твоей, Тревис. Ты ведь не можешь отрицать, что ты меня любишь.

– Я никогда тебе о своей любви не говорил, Элейн.

– А тебе это говорить и не надо. Ты мне это демонстрировал тысячу раз. Ни один мужчина не может так ласкать женщину, как это делаешь ты, если он ее не любит всей душой.

Мэрили услышала, как нетерпеливо вздохнул Колтрейн.

– Элейн, ни желание, ни страсть ничего общего с любовью не имеют. Даже та страсть, о которой ты сейчас говоришь. Я тебе сказал, что такое чувство я испытывал только к одной женщине.

– Я знаю, знаю, – прервала его Элейн. – Это была твоя жена. Но ведь она умерла, Тревис. А я – живая. Нельзя любить мертвых. Если бы ты только обо всем этом мог забыть.

Тревис кашлянул, явно удивленный.

– Ты не можешь хотеть, чтобы я забыл то, что меня держит в этой жизни, женщина. И ты это знаешь.

– Да я говорю вовсе не об этом. – Элейн вздохнула и застонала: – О, Тревис, как же мне хорошо, когда ты меня ласкаешь так, как сейчас! Ты… ты меня просто сводишь с ума. Прошу тебя, не останавливайся, прошу!

Мэрили прижалась лицом к шершавой коре дерева. Ее охватило отвращение. Вот так стоять тут и слушать их любовные вздохи было очень неприятно Она испытывала не только гадкое отвращение, но и еще какое-то подспудное чувство. Что это? Неужели ревность? Конечно же, нет! И все-таки очень больно сознавать, что она сама уже так давно не лежала в объятиях мужчины. А мужчина в ее жизни был лишь один – Дональд. Мэрили много раз пыталась сказать себе, что она привыкнет к бессонным ночам, вспоминая, как все у них с Дональдом было прекрасно. А тело ее в эти ночи горело от жажды любви.

Сейчас, стоя тут и слыша голоса Тревиса и своей сестры, Мэрили вдруг поняла, что у них с Дональдом никогда такого не было. У них все было нежно, деликатно, тихо. Но только Дональд никогда не говорил ей тех слов, какие сейчас говорит Элейн Тревис. И она, Мэрили, сама никогда не отвечала мужу такими животными стонами.

Мэрили почувствовала, что от этих звуков тело у нее становится горячим, и ей стало противно. Да что же он такое делает с ее сестрой, если та в ответ так стонет? Боже, какой разврат! Как все это вульгарно! А этому Колтрейну, по-видимому, очень нравится, как с ним разговаривает Элейн, он одаривает ее разными ласковыми словами и твердит, какая она чувственная.

Внезапно все слова прекратились, стали слышны только возгласы и вздохи.

Мэрили до боли сомкнула веки и еще крепче сжала кулаки. Она отчаянно пыталась думать о чем-нибудь другом. Раздался громкий, резкий крик Элейн, от которого у Мэрили разом открылись глаза. Может, Тревис причинил ей боль? Мэрили, забыв обо всем, шагнула вперед. Ее сестре больно, значит, надо идти к ней.

Но Мэрили тотчас же остановилась, услышав крик сестры:

– Тревис, о, Тревис! Как же хорошо! Сделай так еще! О Боже, никогда еще мне не было так хорошо!

Устыдившись самой себя, Мэрили отступила в свое укрытие. Значит, Элейн кричит от наслаждения.

– Не уходи от меня, – тихо говорила Элейн. – Я хочу, чтобы ты сжимал меня в объятиях всю ночь.

– Ты же знаешь, что это невозможно. Мне надо вернуться в город. Я не могу отсутствовать всю ночь.

– Но ведь тебе бы этого хотелось, правда? – Она одновременно спрашивала и утверждала. – Тебе бы очень хотелось обладать мной еще и еще раз, верно?

Наступило молчание. Мэрили осторожно вздохнула. О Боже, что же за мужчина этот самый Колтрейн, если он может заставить женщину кричать так, словно она умирает, а потом, забыв о женской гордости, умолять его овладеть ею снова? Каким секретом владеет этот сверхмужчина?