– И вы больше ни разу не встречались с ней?

– Нет. Только с большим интересом следил за ее карьерой.

– А ее… любовник? Как вы думаете, что случилось с ним?

– Ну, после того как русские снова восстановили свое прежнее влияние, там произошла чистка. О многих людях ничего не слышно в течение тридцати лет, вряд ли можно надеяться на то, что их можно разыскать.

«Случайность это, которую так выгодно использовала Ева, или точно рассчитанный план?» – подумала Алекс.

– Скажите, а Фаркас аристократическая фамилия?

– Нет. Если бы она не оказалась связанной с человеком, относящимся к самой верхушке, ее досье было бы под литерой «К». А она перешла в другой разряд. Думаю, благодаря своему русскому покровителю. Если бы не он, ей бы ни за что не позволили заниматься тем, чем она занималась. Это было недопустимой вольностью – иметь свое дело – даже во время относительной вольности при Имре Наде. Я не знал ни одного, кто имел возможность заниматься тем же, чем она.

– А Черни?

Он помедлил:

– Это имя человека, написавшего такие дьявольски трудные вещицы для обучающихся игре на фортепьяно, но, в общем, тоже не такое уж редкое.

– Вы считаете, что ее привез в Будапешт русский?

– Скорее всего. Кажется, венграм в те времена не разрешалось переезжать с места на место. Но те, кто узурпировал власть, имели возможность устраивать все это.

Питер заметил, что рука Алекс, в которой она держала чашку с кофе у рта, слегка дрожала. Судя по всему, Александра Брент не имела никакого понятия о прошлом ее матери. И тут он осознал и тот факт, что имя дочери до сих пор не выплывало ни в каких статьях – а их было напечатано огромное количество – о Еве Черни. О ее сыне – сколько угодно. О дочери – ничего. Почему?

– Надеюсь, я хоть чем-то помог вам?

– Да. Благодарю вас.

Непонятно, каким образом, но Брюстер кое о чем догадался.

– Не судите свою мать так строго, – миролюбиво заметил он. – Вы ведь родились в том обществе, где не имеют понятия о том, что такое поголовная слежка и репрессии.

– Она никогда не говорила о Венгрии, – медленно проговорила Алекс.

– Ничего удивительного. Мне никогда не казалось, что в ней развито чувство патриотизма. Ее тянуло к иному миру, окно в который приоткрыл ей и я. Венгрия, увы, была слишком мала, чтобы дать возможность развернуться этому природному дарованию. А вот те, кто эмигрировал, сумели оставить о себе след. – Озорная улыбка заиграла на его губах. – Возьмите хотя бы для примера Габора.

– А я подумала о Бартоке, Кодаи и Мольнаре, – резко проговорила Алекс.

– Но и ваша мать тоже очень творческая натура в своей области. Разве не ей удалось создать настоящую империю косметики, начав с нескольких кремов, изготовленных Ласло Ковачем?

– Кто же возражает против этого…

«Да, – подумал Питер, – она дочь своего отца». Журналистская память выудила все, что он знал об Александре Брент. Закончила Кембридж, автор трех серьезных документальных книг. Он улыбнулся. Полная противоположность матери – чья жизнь была сплошной мистификацией. Неужто она собирается написать правду и выпустить джинна из бутылки?

Он изучающе смотрел на глубоко задумавшуюся Алекс. Некрасивая, слишком резкие черты лица. Судя по тому, как она держится и как себя ведет, серьезна и рассудочна. Что ж, у ее бабушки по отцу тоже был достаточно сильный характер, как бы ни исказили его сильные религиозные устремления. Забавно, подумал он, что природа зачастую обделяет такой внутренней силой мужчин и одаряет ею женщин. Анна Фаркас с детства была наделена железной волей. Иначе как бы она смогла добиться столь многого? Да, то же можно сказать и о Маргарет Тетчер и о Габоре. Гремучая взрывчатая смесь. Венгры всегда были непостоянные, пылкие натуры. А эта умеющая контролировать свои поступки молодая женщина – знает ли она что-нибудь о том, что такое страсть, кроме того, что о ней говорится в словарях?

Она подумала еще немного и, наконец придя к какому-то выводу, спросила:

– А есть ли еще люди, которые были в Вене в 1957 году, которые знали мою мать и с которыми я могла бы поговорить?

Питер потер подбородок:

– Прошло почти тридцать лет… и у меня такого рода работа, что я постоянно ездил с места на место, так что связи со многими людьми обрывались, – он подошел к столу и начал разбирать разбросанные в беспорядке бумаги, пока не наткнулся на толстую, в кожаном переплете записную книжку: – Не уверен, что их адреса не изменились, но попытаться стоит. Женщина по имени Марион Джилкрист. Ее муж работал в Вене в четырехсторонней комиссии. Одна из первых клиенток вашей матери. Попробую позвонить ей. Кто знает!

Миссис Джилкрист была удивлена и обрадована, услышав звонок своего давнего знакомого. Алекс слышала ее громкий, уверенный голос, раздававшийся в трубке, – Питер даже отодвинул трубку подальше от уха. Она согласилась встретиться с Алекс – та должна была прийти к ней и представиться журналисткой – и поговорить о Еве Черни.

– Хорошо помню ее, но вряд ли я добавлю блеска к образу вашей матери. Весьма самонадеянная особа. Она загнала своего мужа, как я загонял автомобили, – продолжал свой рассказ Брюстер. – Но зато она была всегда в центре всяческих сплетен и слухов. А взаимоотношения Евы с клиентами зачастую были очень доверительными, даже можно сказать, очень близкими. Я слышал, это нередко бывает в ее деле.