– Прости… пожалуйста… прости меня… умоляю тебя… прости!

И распростерлась на полу, как брошенная кем-то старая одежда.

Венгрия, 1932–1956

При крещении она получила имя – Анна Фаркас. Местом ее рождения была Венгрия, местечко под названием Пушта, представлявшее собой скопление ферм, деревенских домишек, амбаров, конюшен и сараев. Имелись в деревеньке собственная церковь и школа. Девочка была шестым и последним ребенком Георгия Фаркаса и его жены, тоже звавшейся Анной. Они вели происхождение от хуторских крестьян, принадлежавших знатным владельцам поместья, по сути, почти крепостных. Поместье находилось в западной части Венгрии, поблизости от городка Гьор. Но маленькая Анна увидела городок, только когда ей исполнилось семь лет. Он располагался по соседству с австрийской границей и даже являлся частью Австро-Венгрии до ее распада.

В Гьор Анну взяли вместе с другими ее сестрами и братьями на свадьбу двоюродной сестры, которая выходила замуж за железнодорожного рабочего, – явление довольно необычное, поскольку жители Пушты предпочитали выходить только за своих. Анну поездка привела одновременно и в ужас, и в восхищение. До этого момента она видела только бесконечные пространства полей. А тут на нее сразу обрушился шум города, воображение поразили необычные здания и сами жители этих домов. Все это было откровением. Но поход в кино – вот что перевернуло ее жизнь. Мюзикл, который она увидела, открыл перед ней мир, похожий на сновидение. Мир, где красивые женщины были одеты в изысканные наряды, а элегантные мужчины в белоснежные рубашки и черные фраки, ездили в огромных шикарных автомобилях, и все они жили в роскошных домах, танцевали под красивую музыку и ели какую-то необыкновенную еду. Очарованная фильмом, Анна не могла оторвать глаз от экрана, и шестое чувство подсказало ей, что каким-то непонятным, непостижимым образом, рано или поздно, но она непременно войдет в этот мир. Эта мысль совершенно поглотила все остальные чувства: ничто другое ее уже не занимало и не волновало. И все, что теперь она ни делала, было направлено на исполнение мечты. Именно по этой причине она постоянно слонялась возле замка, всматриваясь в залитые светом окна, в которых время от времени – как на экране – появлялись черные силуэты мужчин и женщин. В какое бы время ни двигалась вереница машин, направляющихся из замка в Будапешт, она была тут как тут. И наблюдала за процессией, спрятавшись за деревом или сидя на ветке. Она смотрела во все глаза, слушала, запоминала.

Чуть позже ее мать, на которой в Пуште лежали обязанности акушерки, пригласили помочь племяннице, которая находилась уже в положении. Анна уговорила мать взять ее с собой, обещая помогать во всем, выполнять любые поручения, делать, что ни попросят, пока они будут в городе. Она была самой младшей в семье – самой хорошенькой, всем понравилась в первое посещение, поэтому мать согласилась взять ее с собой. Когда дядя, приходящийся новорожденному дедушкой, назвав ее хорошей девочкой, спросил, чего бы ей хотелось больше всего в мире, Анна, не задумываясь, выпалила:

– Пойти в кино.

Он засмеялся и ответил, что она может пойти вместе со своими старшими кузинами. Она и в этот раз выбрала мюзикл, с Джинджер и Фредом. И снова голова ее пошла кругом от счастья и восторга.

Вернувшись в дом, к той жизни, которая теперь была для нее невыносимой, она легла в постель вместе с двумя сестрами и стала прокручивать в памяти каждую сцену, каждую песенку, каждое движение в танце и снова повторила про себя клятву – во что бы то ни стало она будет жить в таком же мире. Мире, где нет нудной тяжелой работы, где нет бедности и зависимости, которые теперь вызывали у нее ненависть и отвращение. Непривлекательная работа начала тяготить ее. А вскоре грянула война. С приходом русских ничего не изменилось. Не изменилось в ту сторону, о которой мечтала Анна. Ее сестры и братья безропотно принимали свой жребий. Анна не могла смириться, считая себя не такой, как они. И не случайно. У нее и в самом деле не было ничего общего не только с сестрами и братьями, но и с родителями.

Все дети Георгия и Анны Фаркас, как и сами родители, были темноволосыми. Рыжие волосы Анны, отливающие золотом, прекрасная фигура и глаза глубокого синего цвета – все это заставляло мужчин останавливаться и оглядываться ей вслед. У нее были тонкие руки, узкая ступня и звучный голос, столь же обольстительный, как и улыбка. Ее обаяние было просто сногсшибательным. И все только из-за того, что ее бабушку – по праву сеньора, еще существовавшему в Венгрии в начале двадцатого века, – владелец поместья брал в замок. Видимо, его гены и передались Анне Фаркас, благодаря чему она выглядела истинной аристократкой. Унаследовала она и природный ум дедушки. И хотя знания, полученные ею, можно сказать, были более чем скромными, она не переставала учиться всему, чему только можно и где только можно. Она подбирала все бумажки, которые выбрасывали из замка, все ненужные уже газеты и журналы, проглядывая их до последней буковки в те немногие промежутки времени, что у нее оставались. У нее обнаружились способности к подражательству, она умела ловко копировать жесты, выражение лица, голос и интонацию.

Единственной целью ее жизни стало бегство из Венгрии. Она мечтала найти счастливую страну, где она забудет про голод, изнуряющую работу и где она сможет купаться в ванной, полной радужных мыльных пузырей, а горничная с пушистым полотенцем будет ждать, когда она поднимется из воды. Зеркало подсказывало, что ее бесспорная красота – залог успеха, но она никогда не получит желаемого, пока не уедет отсюда. Она также знала, что сможет осуществить мечту только благодаря мужчине или мужчинам. И когда Анне исполнилось семнадцать, у нее появился такой шанс в лице русского комиссара, который приехал в поместье, ставшее теперь колхозом, чтобы выяснить, почему дела здесь идут из рук вон плохо. Анна тотчас положила на него глаз и почувствовала, что и он заприметил ее.

Он был на тридцать лет старше, не особенно привлекательный, но он приехал в большом черном автомобиле, который свидетельствовал о его высоком ранге, и в его манере вести себя тоже чувствовалась привычка властвовать. Вот почему, когда автомобиль двинулся назад в Будапешт, в нем сидела и Анна.

Она ожидала увидеть второй Нью-Йорк, но столица Венгрии разочаровала ее. Зато квартира, в которой ее поселили, хотя и не относилась к самым роскошным, все-таки частично воплощала то, о чем она грезила. Главное, в ней была ванная комната. Теперь (и до конца ее жизни) Анна могла часами просиживать в горячей воде, полной ароматных пузырьков, – русские имели возможность получать то, чего не могли добыть сами венгры, и вытираться нежнейшими махровыми полотенцами. Получила она возможность и почувствовать силу своей сексуальной притягательности, поскольку ее покровитель стремился предаваться любви так часто, как это было возможно. Впоследствии она поняла, что он был скорее скупым, чем щедрым, – но все же это было лучше, чем ничего.

Она несколько испугалась, когда его перевели в Восточную Германию, но заменивший его человек был счастлив взять на себя опеку над ней. И по правде сказать, именно благодаря ему Анне удалось столь многого добиться в будущем.

Он был образованный, культурный человек. Ему едва исполнилось сорок, но он успел отслужить в нескольких посольствах России за границей, говорил свободно на английском, французском и итальянском языках. Венгрия стала своего рода ссылкой для него – наказанием за кое-какие неосторожные высказывания относительно партийных догм. Он обожал музыку, сам прекрасно играл на фортепьяно. Именно благодаря ему она и нашла для себя имя, под которым впоследствии стала известной. Ему нравилось называть ее «воплощением Евы – вечной женственности». И она приняла это имя, как принимают имена после крещения, добавив к нему только фамилию Черни – по имени композитора, этюды которого так любил исполнять ее новый покровитель. Ева Черни. Ей нравилось выговаривать вслух свое новое имя, стоя перед зеркалом, держа руку вытянутой для поцелуя. Это было звучное имя. Когда придет мой час, думала она, кивая своему отражению, я стану ею. Вполне подходящее имя для жизни на Западе. Кому придет в голову связать его с Анной Фаркас? Она никому не признавалась в сокровенном желании, но ждала подходящего момента и того, кто мог бы помочь ей с документами на новое имя.