«Теперь посмотри мне в глаза и мысленно передай мне, что ты нарисовал», — сказал он, пронзив меня взглядом своих больших почти абсолютно черных глаз.

Мне не хотелось долго смотреть в эти глаза.

Поэтому, мысленно воспроизводя рисунок королевской головки, я продолжал медленно водить глазами.

«Я не получаю сигнал», — сказал он, и я попробовал еще раз. После этого он нагнулся вперед, взял свою тетрадь и что-то быстро в ней набросал. «Не думаю, что это правильно, — сказал он, — но это все, что я получил».

В подобном эксперименте важно, чтобы вы увидели воспроизведение своего рисунка до того, как другой увидит оригинал. Иначе несколько быстрых штрихов тонким карандашом, укрепленном на подушечке пальца, — это все, что необходимо для того, чтобы откорректировать рисунок. Я с удовлетворением отметил, что он не пользовался таким карандашом. К тому же я первым увидел его рисунок, до того как он увидел мой.

Как он и сказал, рисунок был неверным, или не совсем верным. Однако между двумя рисунками были интересные сходства. Он нарисовал три круга: из одного в разные стороны торчали четыре линии, другой был похож на ухо кошки, наконец, последний изображал голову кошки с ушами, глазами и усами.

Голова кошки поразительно походила на мою человеческую голову и по размеру, и по форме. Ури взял мою ручку и сделал на моем и своем рисунках две отметки, наверху и внизу обеих головок. «Если ты измеришь расстояния с помощью миллиметровой рулетки, убедишься, что они полностью совпадают».

Позже я измерил — действительно, так и было. Снова я был поражен. Если это была ловкость рук, это была высококлассная работа.

«Видишь, — сказал он. — Все, что я делаю, я делаю по-настоящему».

У меня не: было причин с этим не соглашаться. Было ли то, что он продемонстрировал фокусом или психическим воздействием на ложку и на сознание, — это было на самом деле. Ложка погнулась, рисунок был хотя бы частично воспроизведен — и все это без помощи каких-либо видимых методов. Существование его психической энергии казалось мне вполне реальным.

И все же….

Хотя мы тачали переписываться с Ури более десяти лет на зад и у нас были общие знакомые, мы ни разу до этого не встречались. Я пристально следил за его карьерой с начала 70-х годов, с: того момента, когда он стал известен за пределами Израиля, и собрал за эти годы большое досье на него в надежде, что когда-нибудь напишу о нем. В середине этого десятилетия мне стало ясно, что он был либо величайшим телепатом, либо величайшим шарлатаном. Как и многие другие, я не знал, кем же; все-таки в действительности…

Прежде чем мне удалось это выяснить, я утерял с ним всякую связь, и в последующие годы все, что я о нем слышал, было слухами, большинство из которых были нелестными: он утратил свою энергию, его разоблачили, он ударился в бега, он сбежал в Мексику и т. д. В то же время говорили, что ему удастся каким-то образом делать большие деньги.

Когда в начале 1985 года я узнал, что он поселился в Англии, я не без внутреннего содрогания думал о встрече с ним. Единственная вещь, которую я в свое время написал о нем, была не очень-то лестной. И вот однажды в апреле Ури совершенно неожиданно позвонил мне из квартиры, которую он снимал буквально в нескольких минутах ходьбы от моего дома. Я был, мягко выражаясь, удивлен. У моего порога находилась самая противоречивая в мире знаменитость — и приглашала меня в гости.

Я с радостью принял приглашение, хотя в голове мелькнуло подозрение. Интересно, думал я, неужели он так сильно нуждается в рекламе, что приглашает к себе домой писателей? Действительно ли он утратил свою энергию и пытается ли он сейчас ее вернуть?

Из брошюры на столе портье в доме, где он снимал квартиру, я выяснил, что рента за проживание составляла 800 фунтов стерлингов в неделю. Портье позвонил по нужному номеру и, не получив ответа, бросил: «Попробую позвонить в другую квартиру!» Оказывается, Ури Геллер и его семья снимали сразу две квартиры! Его месячная квартплата была такой же, как мои расходы за год, а ведь он жил здесь уже в течение двух или трех месяцев.

Он встретил меня как брата, которого сто лет не видел, и сразу же поинтересовался, как идут мои книги, над чем я сейчас работаю и где живу. Мы поговорили об общих знакомых и сошлись во мнении по поводу их деятельности. Я почувствовал, что он проявляет искреннюю заинтересованность, а не простое любопытство. Я спросил: «Чем вы в последнее время занимаетесь?»

«В данный момент я ищу золото, — ответил он, — а до этого…» И он принялся перечислять названия многонациональных корпораций, разведывательных организаций и даже имена одного или двух государственных руководителей. Очень скоро я достиг состояния, которое писатель Рене Хайнес назвал порогом страха, — состояния, когда мозг уже не удерживает информацию об обсуждаемом предмете, более того — отторгает ее.

«Люди постоянно спрашивали меня: „Если ты такой телепат, почему до сих пор не миллионер?“ Что ж, теперь я могу сказать, я стал им!» Я почувствовал, что он не хвастал и действительно говорил правду.

Ему не надо было быть телепатом, чтобы понять, что я на самом деле заинтересован в том, чтобы написать о нем. От тех, кто вращался в литературных кругах, я узнал, что он работал над продолжением своей автобиографической книги «Моя история», вышедшей в свет в 1975 году.

«Может быть, мы могли бы поработать вместе», — сказал он.