Шрифт:
— Ну, ты совсем зарвался, — процедил толстый. — Так вот знай: то, что ты сделал — уголовное преступление, это фактически кража. Ты слышишь меня? Я немедленно иду сообщить об этом в полицию, ты слышишь?
Толстый вышел из комнаты, хлопнул дверью.
— Это было поразительно, просто поразительно. — восторгался Нисим. — Но будь осторожен: этот Кауфман — сволочь, он действительно пойдет в полицию.
— Переживем, — отмахнулся Абрам и вытащил телевизор из-под кровати, где прятал его все это время. — Он вернется с полицией не раньше, чем через полчаса — достаточно времени, чтобы отнести телевизор на квартиру к родителям.
Нисим помог Абраму поднять телевизор.
— Спасибо, — сказал Абрам.
— Я хоть и не знаю твою мать, но все равно пожелай ей веселого дня рождения и от меня, а?
Абрам согласно кивнул и вышел из комнаты.
— Эй, Абрам, — услышал он, когда уже выходил из квартиры. Абрам остановился и обернулся — в конце коридора стоял Нисим в цилиндре, подмышкой он держал волшебную трость.
— Кауфман забыл здесь вот это, — Нисим скомкал все квитаниии в маленький комок и засунул его в кулак правой руки, затем прикоснулся тростью к сжатому кулаку и произнес: «Алла казам — алла казум». Он разжал кулак — квитаниии исчезли…
— Та-рам! — воскликнул Нисим, снял цилиндр и поклонился.
Из сборника «Лагерь Кнеллера» (Тель-Авив, 1998 г.)
Рассказ о водителе автобуса, который хотел быть Богом
Это рассказ об одном водителе автобуса, который никогда не открывал двери автобуса опаздывавшим. Этот водитель не открывал двери ни для кого. Ни замкнутым старшеклассникам, которые обычно бежали рядом с кабиной и смотрели на него умоляющим взглядом; ни тем более упрямцам в теплых куртках, которые со всей силы барабанили в дверь, будто вообще пришли вовремя, и это он нарушает порядок; и даже старушкам с коричневыми бумажными пакетами, наполненными покупками, и которые махали ему дрожащей рукой.
Это не из-за того, что водитель был такой злой и поэтому не открывал дверь, нет, в нем не было и капли злости. Это было из-за его принципов. А принципы этого водителя гласили: если кто-либо опаздывает, скажем, не более, чем на полминуты, остается без автобуса и теряет из-за этого четверть часа своей жизни, то более справедливо по отношению к обществу не открывать ему дверь, поскольку эти полминуты теряет уже каждый сидящий в автобусе. И, если, предположим, в автобусе сидят шестьдесят человек, которые никому ничего плохого не сделали и пришли на остановку вовремя, то они вместе потеряют уже полчаса, что в два раза больше, чем четверть часа…
Такова была единственная причина, по которой водитель никогда не открывал дверь опаздывавшим. Он знал, что пассажиры не имеют ни малейшего представления об этом его принципе, как, впрочем, и те, кто бегут за автобусом и делают ему знаки открыть дверь. Он также знал, что большинство из них считает его просто сволочью. По-человечески ему было бы гораздо проще дать им подняться в автобус, услышать от них слова благодарности и увидеть их улыбки. Однако, делая выбор между благодарностью и улыбками, с одной стороны, и благом общества, с другой, водитель автобуса без всяких колебаний выбирал второе.
Человека, которому более других предстояло пострадать от этого принципа водителя автобуса, звали Эди. Только он, в отличие от других людей, даже не пытался бежать за автобусом в силу того, что был лентяем и пессимистом. Этот Эди был помощником повара в баре-ресторане, который назывался «Бистро» — как и популярная игра в слова, которую придумал глупый хозяин этого заведения. Еда в «Бистро» была не очень, но сам Эди был очаровательный человек, настолько милый, что, когда, например, у него получалось не очень хорошее блюдо, он сам выносил его к столу и извинялся перед посетителями.
Вот в один из таких моментов, когда он в очередной раз вышел извиниться, он и встретил счастье или, по крайней мере, шанс на счастье. Этот шанс был девушкой, настолько милой, что она пыталась до конца доесть ростбиф, который он ей приготовил, только чтоб не огорчить Эди. Эта девушка не хотела говорить ему свое имя и давать телефон, но была настолько мила, что согласилась встретиться с ним на следующий день в пять в том месте, которое они определили заранее, — в дельфинарии, если быть более точным.
У Эди была болезнь, причем такая, из-за которой он уже упустил немало в жизни. Эта болезнь была не из тех, вроде увеличивающихся полипов или что-то в этом духе, но она так или иначе уже очень навредила Эди. Эта болезнь проявлялась в том, что он всегда спал на десять минут больше, чем было нужно, и никакой будильник не мог справиться с этим. Из-за болезни Эди всегда опаздывал на работу в «Бистро», из-за нее и из-за нашего водителя, того, который всегда предпочитал общественное благо соображениям личного плана. Только на этот раз, поскольку речь шла о счастье, Эди твердо решил одолеть болезнь и вместо того, чтобы поспать днем, бодрствовал и смотрел телевизор. Для пущей верности он подстраховался — завел не один будильник, а три, да еще заказал, чтобы его разбудили по телефону. Но не было средств против этой болезни, и Эди, смотревший детский канал, заснул, как младенец.